Улетела на выполнение боевой задачи первая эскадрилья. Шум и шутки стали постепенно утихать. Сознание того, что товарищи, возможно, уже ведут бой, что в эти самые минуты уже решаются чьи-то судьбы, ловятся в перекрестье прицела чьи-то жизни, сделало летчиков строже и суровее.

Наконец поступила команда и на КП третьей эскадрильи — сменить первую. Капитан Антипов поставил летчикам задачу, определил боевой состав. До самой последней минуты он испытывал мучительные колебания и так и не решил, возьмет или не возьмет на задание Марию. И только начав отдавать приказ, с ужасающей определенностью понял, что для нее самой этот вопрос уже решен бесповоротно. Конечно, приказ есть приказ, и горе тому, кто рискнул бы ослушаться. Но в последнюю минуту ему вдруг показа лось, что, прими он решение оставить Машу на КП, она бы и в самом деле ослушалась.

Взлетали парами. Антипов и Кулькина в качестве ведомой. Тормахов и Мащинский. Затем еще два звена. На фюзеляжах истребителей отчетливо видны были большие, аккуратно выведенные надписи — «Освобожденный Донбасс»: незадолго до того самолеты были приобретены на личные сбережения тружеников шахтерского края.

Выстроились в боевой порядок, взяли курс на Григориополь.

Метеорологические условия с самого начала сложились для эскадрильи неблагоприятно. К линии фронта шли под облаками, на высоте 1500 метров, в полнейшем неведении о том, что делается выше. А придя в заданный район, вдруг обнаружили, что облачности нет, и над эскадрильей висят более полутора десятков «Ме-109» и «ФВ-190». Самая драматическая обстановка, какую можно только себе представить, — у противника численное преимущество и выгоднейшее положение для атаки!

Первым было атаковано звено Погорелова, затем звено Петрова.

Нет, наверное, ничего стремительнее и беспощаднее воздушного боя. Неделями и месяцами люди до седьмого пота, до изнеможения постигают технику пилотирования — крутят бесчисленные петли, перевороты, бочки, упражняются в стрельбе, все это время словно сжимая до отказа тугую, твердую пружину, чтобы затем, в короткие мгновения боя, отпустить ее со страшной, безжалостной силой.

С земли может показаться, что стремительные росчерки в небе беспорядочны, хаотичны, что нет в них ни строгой осмысленности, ни единого плана — одни лишь ошеломляющие скорости и огненные струи, выплескивающиеся наружу. И только очень наметанному глазу дано различить индивидуальный маневр летчика, увидеть, что мечущиеся в небе молнии образуют на самом деле совершеннейшую схему, в которой для каждого предопределен свой маршрут, в которой каждый занимает одному ему предписанное место.

Загорелся один стервятник, пылающим факелом устремился к земле. Другой…

Против двух «мессеров» бросил свой ястребок капитан Антипов. Мария, ведомая, внимательно следила за командиром эскадрильи.

Настоящий ас тем и отличается от обыкновенного летчика, что в бою он словно бы обретает второе зрение, что, бросаясь в атаку, он одновременно видит и то, что происходит за спиной, не дает ни на миг застать себя врасплох. Антипов, несомненно, увидел, что его ястребку заходят в хвост два «фоккера». Но азарт атаки достиг такого накала, что остановиться он уже не мог, да и машина не подчинилась бы. Увидела это, наверное, и Мария. И мгновенно сработало то внутреннее, исподволь накопленное богатство, которое именуется силой характера, готовностью к самопожертвованию. Она бросила свой истребитель между ястребком Антипова и «фоккерами»…

У каждого дерева своя судьба, свои утраты и свои праздники.

Праздник березы — ее весеннее пробуждение. Сколько лет прошло, мальчишкой тогда еще был, а не забыть: в просторном весеннем лесу, где небо — узорчатыми клочками между высоких, разросшихся вершин, светло от берез. Они стоят кучно и стройно, чуть шевеля тонкими ветками, ничем почти не выдавая своего напряжения, своей насыщенности жизнью. Но мы-то, мальчишки, знаем: хмельной сок уже играет, переполняет березу, всю, от комля до самой вершинки, рвется вверх по стволу с такой силой, что тронь только кончиком ножа, и брызнет, пойдет заполнять неглубокий желобок щедро и неудержимо.

Тополь справляет свои именины летом, когда лопаются коробочки, выпуская мириады пушинок. Не было для нас, малышей, большей радости в такие дни, чем, сгребая с земли этот пух грязными потрескавшимися ладошками, поднимать руки высоко над головой и отдавать его во власть легкому ветерку. До сих пор ощущаю тепло этой цепляющейся за одежду, оседающей на ресницах и на губах белой метелицы.

Лиственница справляет свой праздник в первых числах октября. Когда отбушует и тихо рассыплется листопадная краса осин, берез, рябины. Когда небо высветлится безоблачной синевой и лягут на него отсветы земной позолоты. На темнеющем фоне других деревьев кроны лиственницы вдруг начинают полыхать ярким и нежным огнем.

У каждого дерева — свой годовой праздник.

У каждого человека — свой звездный час.

Конечно, и начальные шаги человека во многом определяют ту нравственную дорогу, которой он со временем пойдет. Но чаще его становление происходит незаметно.

В качестве летчика-истребителя она успела до обидного мало. На войне как на войне. Редко ли случалось, что не все усилия приводили к желанному результату и не все планы осуществлялись. Так имело ли какое-то нравственное значение, что многие из тех, кто отважно боролся, не успевал завершить начатое? Мария жизнью, звездным своим часом дала исчерпывающий ответ на этот вопрос.

Летчики 267-го ИАП не были новичками в ратном деле. Многие давно уже жили в мире суровых опасностей войны, в мире невосполнимых утрат и потерь, привыкли воспринимать неотвратимое мужественно, не отводя глаз, хорошо понимая, что такова суровая проза войны и не сегодня-завтра злая доля может постигнуть любого из них, живых. С гибелью Марии они так и не смогли смириться. О ней думали, о ней говорили в короткие передышки между схватками в небе. Ей посвящали свой последующие победы над врагом.

Три десятилетия назад ужаленный огнем ястребок Марии Кулькиной упал в долине Тамашлык. А память о мужественной летчице живет и живет, высокая, яркая, нетленная…

— Что было в ней положительного с точки зрения боевой характеристики — это высокий патриотизм, любовь к Родине, дисциплинированность, постоянное стремление совершенствовать свои знания и летное мастерство, — скажет позднее полковник в отставке И. И. Аритов. — Ну, а главное — неодолимая страсть к небу, нацеленность на бой…

Гибель Марии весь личный состав полка воспринял как тяжелую утрату…

Самую яркую черту Марии — целеустремленность — отметит подполковник запаса Ю. Т. Антипов:

— Она рвалась в бой за Родину и погибла мужественно, отдав жизнь за освобождение молдавского народа от фашистской нечисти…

Полковник Д. Д. Тормахов говорит:

— Мы, летчики, понимали, что профессия истребителя — не для женщины. Вести воздушный бой — это даже не каждому мужчине под силу. Марии бесполезно было говорить об этом, и она сумела всех нас убедить в своем неотъемлемом праве летать на истребителе.

Она погибла, честно выполнив свой долг, не дрогнув в бою. Когда потребовалось прикрыть командира, она сделала это, презирая смерть…

Трудно передать наше настроение и самочувствие, когда мы прилетели на свой аэродром. Мы, мужчины, плакали. Мы потеряли всеми любимого, прекрасного человека…

Профессия летчика, военного летчика в особенности, пожалуй, одна из самых мужественных и самых сложных. Ни в одной другой так не спрессована воля, не собраны в такой могучий сплав лучшие человеческие качества, не поднята на такую высоту готовность к подвигу и самопожертвованию.

Мария была настоящим летчиком.

За давностью лет нам порою уже начинает казаться, что все военные истории давно рассказаны, кому суждено было остаться в живых — повстречались и свиделись, а для тех, кто не вернулся, зажжен огонь у братских могил — яркий и вечный, как память народная. И вдруг один какой-нибудь эпизод, чья-то неожиданная судьба снова напомнят, какой бесконечно трудной была минувшая война и как долго еще будет звучать ее эхо…