Вернувшись в Кишинев, я поспешил к Владимиру Прохоровичу Вольскому, на улицу Тихую, 51-а.
Кажется, совсем недавно прочитал я в блокноте Красовского запись, сделанную этим человеком, услышал удивительный по стечению обстоятельств рассказ Евгения Ивановича об их беседе — и вот теперь мне первому предстоит уведомить бывшего начальника штаба полка, что его предположения подтвердились, что первый этап поиска успешно завершен. Каков он, человек, который некогда знал Марию Кулькину в ратном деле, был связан с нею самыми прочными на земле узами фронтового братства?
Вольский встретил меня у калитки, тучноватый, немногословный и неулыбчивый. Проводил на веранду, вынес две табуретки, сдвинул на край стола груду яблок, видно, только что собранных в саду, пригласил сесть. Я сказал, что вместе с Красовским был в эти дни там, где упал самолет, что это действительно самолет Марии Кулькиной. Он не выразил своих чувств, по крайней мере, я этого не заметил. Ни удивления, ни радости. Только сказал:
— Я ведь говорил Красовскому — Кулькиной это самолет.
Я спросил:
— Владимир Прохорович, — а что, у вас память такая или по другой какой причине Мария Кулькина так отчетливо запомнилась?
Он впервые усмехнулся:
— Память как память, не жалуюсь. Как у всякого начальника штаба. Хотите, назову вам сейчас всех офицеров полка и демографические данные на них — год и место рождения, где летную школу кончал, время прибытия в полк.
И, словно выученное наизусть стихотворение, высыпал на меня целый ворох имен-отчеств, фамилий, воинских званий, дат, населенных пунктов. Исподлобья проследил произведенное впечатление, сказал помягче:
— Кулькина Батайскую летную школу кончала, точно знаю. А почему запомнилась — одна летчица в полку. Понимаешь, что это такое? Притом не просто летчица — женщина! У нас ведь еще женщины были, из обслуживающего персонала, а она… самая, ну, яркая, что ли, окрыленная какая-то. На войне, знаешь, к таким всегда люди жмутся, от них и в себе избыток сил ощущаешь…
Полуприкрыв глаза, посидел немного молча, размышляя или, может, вспоминая, и произнес мечтательно, совсем на себя не похоже:
— Красивая была. Хорошо сложена, смугловатая, крепенькая. В общем, запомнилась… Сначала она в дивизии была, на связи между полками, потом мы упросили командира дивизии полковника Кудряшова направить ее к нам в полк. Как это зачем? А затем, что ребят это подтягивает лучше самого строгого старшины. Комдив согласился. Стали мы ее переучивать на истребителя. Оказалось, схватывает все на лету. Если бы не тот трагический бой… Она ведь только-только начинала…
Мне уже страстно хочется узнать возможно больше не только о Марии, но и о местах, где она обретала крылья, о людях, которые летали рядом с ней или снаряжали ее в полет, или терпеливо ждали на земле ее возвращения. Мне хочется постичь атмосферу той предпоследней военной весны… Я интересуюсь, как сложилась судьба самого Вольского.
— А что судьба?.. Обыкновенная, жив вот. Служить начал в двадцать седьмом. — Небольшая пауза, уточнение: —9 апреля. Уволился в сорок шестом по болезни в чине подполковника. Войну начинал в Кишиневе, здесь и посадку сделал, когда в отставку вышел…
— Владимир Прохорович, может, фотографии тех военных лет сохранились? Может, и Мария есть на них?
— Нет, вряд ли, искал уже для Красовского.
Тем не менее, идет в комнаты, долго ищет там, и в раскрытую дверь мне слышно, как он справляется у жены, куда подевался альбом. Потом выходит с узенькой карточкой в руке.
— Тетрадь у меня была толстая, каждый день нашего полка по ней проследить можно было. Унес кто-то. А фотографий нет. Вот эту только нашел.
И протягивает мне тронутый временем снимок, на обороте которого четким мелким почерком написано: «16.8.44 г. Летный состав 267 ИАП 236 ИАД. Аэродром (полевой) ст. Затишье. Командир полка — подполковник Аритов И. И., начальник штаба полка — подполковник Вольский В. П.»
— Где же вы тут? — спрашиваю я, до рези в глазах вглядываясь в изображенную на снимке группу военных.
— Да вот же, в первом ряду сидим. Второй слева я, третий Аритов, А рядом с ним капитан Антипов.
Марии Кулькиной на этом снимке нет. Я указываю на подпись, говорю Вольскому:
— Видите, Марии в середине августа уже не было. А вы утверждали, что в августе погибла она…
— Так и есть, 6 августе!
— Но мы уже из архива ответ получили. Там ясно сказано: 20 мая. И ссылка на ваш собственный приказ по штабу 267 ИАП…
Владимир Прохорович сердито пожимает плечами. Бывают, оказывается, такие провалы, смещения даже в самой совершенной, отшлифованной памяти.
Вечером, вернувшись домой, я достаю карту и долго сижу над ней, разглядывая маленький кружочек на правом берегу Волги и начинающийся почти рядом с кружочком голубоватый разлив Волгоградского моря. Вольск. Город, в котором родилась Мария. Мысленно пробую представить себе улицы города, набережную, небо над ней и — Волгу, широкую и величавую.
Вспоминается, что впервые услышал я название этого городка, когда стало известно о ночном таране Виктора Талалихина — он был родом из Вольска. Потом оказалось, что там же жил один из героев-панфиловцев, политрук Василий Клочков, и еще много отважных соколов, в годину бедствий народных прикрывших собой родное небо и родную землю. Кажется, будто могучая Волга, словно живой водой окропляя, одаряла родившихся на ней богатырской силой, непокорством, окрыленностью мужества.
Вот теперь — и Мария Кулькина.
Далеко от Кишинева этот город на Волге. Так далеко, что только на третий день междугородняя дает мне возможность поговорить по телефону с секретарем горкома партии. Подробно рассказываю о нашем поиске, о результатах, прошу узнать что-нибудь о родных и близких Марии.
А накануне пришло письмо из Тбилисского аэропорта. «С большим волнением, — писала библиотекарь В. В. Белоусова, — прочитали мы о поисках места гибели Марии Ивановны Кулькиной.
Ее бывшие подруги и товарищи Мария Степановна Курсова, Мария Николаевна Вашакидзе, Римма Иосифовна Джоджуа, Тамара Давидовна Малашвили, Николай Арсеньевич Томадзе и многие, многие другие, ныне работающие на разных должностях в Тбилисском аэропорту, хорошо помнят славную летчицу по совместной учебе в Батайском летном училище, по годам ее работы с мужем Сергеем Псаревым (погиб на штурмовике „Ил-2“) в Тбилиси, бережно хранят ее фотографии…»
Получено сообщение и из Управления кадров ВВС: Юрий Тихонович Антипов, подполковник запаса, проживает в г. Мытищи Московской области.
Римма Иосифовна Джоджуа, которая училась вместе с Марией в Батайске, прислала интересные снимки. На одном из них — занятия в классе: Мария, совсем еще девочка, внимательно слушает преподавателя. На другом — большая группа девушек, коротко, по моде подстриженных, в летной форме; подпись под снимком — «Выпуск пилотов, 1939 г.» Первая в мире женская эскадрилья. Мария — в третьем ряду, с мягкими чертами лица, необыкновенно теплая, женственная.
Сегодня, оглядываясь на те первые дни поиска, когда одно за другим мы получили так много ценных сообщений о погибшей летчице от людей, живущих в самых отдаленных уголках страны, невольно задумываешься: нет, обжигающая память войны — не громкая фраза, не красивые слова и не состояние одного человека. Слишком глубоко распахала война судьбы целого народа, так глубоко, что и три десятилетия спустя все так же пахнут поля для нас гарью, а сохранившиеся в лесах воронки отзываются давней болью старых ран. И садятся люди за письма, чтобы поделиться, рассказать, как все было.
Для кого-то на Западе война уже отодвинулась так далеко, что от нее пытаются отмахнуться, забыть, как кошмарный сон. Кому-то сегодня просто невыгодно бередить воспоминания и вызывать нежелательные ассоциации. Помните фильм Григория Чухрая — лицо двадцатилетнего молодого человека при упоминании имени Гитлера остается непроницаемо-бесстрастным, это имя ему ни о чем не говорит! Помните, сколько их не знают, что такое «Сталинград», никогда о нем не слышали!
