Урал Над условной рекой абсолютной любви зима. Подо льдом – пустота, как за пазухой у Него. «Мы с Кикиморой встретимся, – рёк домовой Кузьма, – Где условное солнце встаёт за горой Нево». За пределами сна не видать ни хрена, ни зги. Нить Ариадны душит веретено. Темнота – это суть вещей, милый друг: не жги Электрический свет, когда за окном темно. Из Большого Ковша пьёт заоблачный леопард Разливную волну по-за сумеречной кормой. Что ты знаешь о страсти Антониев-Клеопатр, Молодая, как мир, одинокая, как гармонь? Заспиртуй мою голову и положи в бадью, И, пустив по течению вверх, расскажи о том, Как глухой живописец сопротивлялся небытию, А слепой музыкант был уверен, что он – Атон. II Рыба в воздухе Рыба в воздухе. Полночь в комнате. Наши в городе. Выкрики вроде «послушай гимн!» и «прими девиз!» Мы живём на каком-нибудь Норфолке или Говарде - Воплощаем в реальность жизни примитивизм. Время схоже по консистенции с тембром Визбора. Пространство рассеяно в одиночестве и толпе. Одна пустота для эксперимента избрана. Восток на фонарном, а Юг на тотемном распят столбе. Я разжалован из Ерофеева в просто пьяницы, Я стал богаче духом, умом скудей - Но, как фонтан на какой-нибудь римской пьяцце, не Похож ни на чашу Грааля, ни на скудель. Сделай, чтоб не было отдыха и усталости, Будь звонарём, когда я архимандрит - И звезда Альтаир поплывёт по нам, как по таллассе, В Бомбей и Калькутту. Не хочешь? Ну, так в Магриб. Рыба в воздухе. Капля в море. Слепая выемка Между ключиц. Осенний пейзаж с ветлой. Зрачки расширяются, как на выставке Карла Виллинка, Не оставляя сомнений, что здесь светло. Вифлеем. Ямбы Собрать с листа чернила в авторучку… Михаил Жванецкий Мы родились в краю, где тишь да гладь. Осталось жить на первую получку. Закрыть глаза и перестать дышать. Собрать с листа чернила в авторучку. А чуть луна прольёт свой алый воск – По городу сирена проскандалит, Ударят стрелы Иродовых войск, А может, семя в голову ударит. Ударит гром. Мы выйдем на причал, И звёзды загорятся на затылке. Из всех путей нам будет по плечам К оракулу Божественной Бутылки. Вперёд и вверх. Из Вифлеема в Трир. Восток истлел, и лунный луч отключен. Мы поплывём без киля и ветрил, И вёсла оторвутся от уключин. Бхагавад-Гита
В небе ни лунных бликов, ни смысла врать. Мы распивали «Бехеровку» в лощине. Ты говорил, я – Бог, но я только врач, Препод по авиации превращений. Арджуна, удаляющийся в альков, Весть разнеси по всем твоим гримуборным: Ночь отлетела, с пасмурных облаков Скалится солнце – широколицый Борман. Гнать его, некротического, взашей, К неукротимой Сцилле, как сон, глубокой! – Освобождая юг, где цветёт женьшень, Север, заросший клюквой и голубикой. Что ты орёшь? – Я сдал твою жизнь внаём; Будь как столица с заспанными дворами, Рыба в воде, корова на льду в моём Плюшевом замке с выбитыми дверями. Рерих Бирюза и настойка пиона – Земля, Торф и жжёная умбра – Небо, Часовые на линии горизонта – Пепел и розовая пастель. Облака суть не более чем симиляр Кип бумаг и сугробов снега – Если Бог есть Любовь, а жизнь – это сон, то Облако выглядит как постель. Диоскуры – Луна и Земля, гора с Рекой – Пилат и Афраний, Под увядшей звездой и под каждым камнем Прячутся Нестор и Карамзин; Кто из вас тут до завтра дожить горазд? – Молчи, не звука охране! – Если туча пройдёт, мы ко сну не канем – Лужи окрасятся в кармазин. Марганцовая дымка до снежных вершин, А теллуровый снег до самых Требников на перекрёстках мандалы И пустопорожних Ковшей… Но когда вам приснится – режим несвержим, - Просыпайтесь в своих дацанах: Друзьям Даниила ставят мангалы, Берег Леты полн камышей. Ржавчина скоро покроет листы дерев И цилиндр потеснит котелок в моторе… Правду – игле и ногтю, стихи – куплетам, Раздари друзьям наших слуг; Во избежание казусов протерев Подоконник с выходом на крематорий, Укрываясь от мира верблюжьим пледом, Читай мне Булгакова вслух. Времена года В окно глядела вьюга-Гжель. Заснеженный асфальт Ловил белёсых блох и вшей. – «Осаль меня, осаль!» – Венера выла в темноту дворецкому Творца. Я наблюдал их tea-for-two с холодного крыльца. Собачий хлад себе возьми крысиныя возни, А мне оставь цветные сны весёлыя весны. Кряхтит на кочке коростель, нацелясь на хурму. Я умираю на кресте и вскорости умру. Но грянет лето. Воскрешён, я приглашён в ваш дом. И вот я пью у вас крюшон, листая «Тихий Дон». Как хороша в июльский зной река Самбатион! Начнётся август сам не свой. Потом пройдёт и он. Спадёт жара. Подует бриз. Меня начнёте звать На семь по меньшей мере из четырнадцати свадьб. Невеста плакала в фату, жених был бел, как мел. Я ихний тихий tea-for-two без умысла сумел Пересобачить в день забот. Но холодно весьма – И Рождество, и Новый год, и новая зима. Замах стеклянного меча, хрустальная блесна. А следом – чача, ча-ча-ча и Вечная Весна. |
