– Очень!

Взяла б на полке вон Гюго…

И Алешковского не хочешь?

Тогда своргань чего пожрать,

чтоб раньше времени не двинуть.

Я, кажется, еще вчера

тебя просил. Достанем вина

коллекционные. Они —

коллекция, а это значит —

Матису, Врубелю сродни,

я бешеные бабки трачу

на них! Взгляни, взгляни на год

тут урожая винограда!

Его могли пить Арагон

и академик Виноградов,

Софи Лорен, Марлон Брандо —

а мы с тобою чем их хуже?

Начнем как Дебюсси с бордо,

продолжим рейнским. Я простужен

и голоден. К чему слова?

Мечи на стол икру и чувства,

достань балык, пока жива

у нас любовь как вид искусства.

По жизни Герберт Караян

был дирижером. Инь и Ян

не представляли для маэстро

ни интереса, ни оркестра,

ни нот, ни царства за коня.

Он репетировал три дня

и ночь не спал перед концертом,

и клетки мозгового центра

стремились к отдыху как сноб —

закрыть глаза и легких снов…

Но состояние покоя

(оно же Инь) снял как рукою

звонком по телефону Ян

бесцеремонно: «Караян,

ты спишь? Проснись! Беги подальше

от скучной музыкальной фальши

в пространстве комнатном из стен

согласно КНИГЕ ПЕРЕМЕН,

где пять стихий. Смотри: стихии

бывают мокрые, сухие —

огонь и дерево, земля,

металл, вода. А умалять

древнекитайскую науку

способны лишь тупые суки,

которых силы Ян и Инь

еще не трахнули. Аминь».

Не понимаю, не понимаю,

решительно не понимаю ничего.

Н. Гоголь

Теплый терем, свет струится,

задушевные слова,

занавесочки из ситца,

у окна моя кровать…

Слева, справа и напротив

иудеи без идей

спорят на высокой ноте,

кто тут главный иудей.

Я и пальцем их не трогал,

а один как завопит:

«Ай, спасите ради Бога,

ох, убьет, антисемит!»

Давеча, когда к обедне

принесли остывший плов,

подмигнув, шепнул сосед мне:

«Отойдем на пару слов…

Уважаемый, ты гонишь,

кто же рубит так с плеча —

мы ведь все как на ладони,

ты еби мозги врачам.

Закосил от срока, службы?

Леденеет жрач. Потом…

Но учти: у нас здесь дружба,

а не сумасшедший дом».

Ничего я не усвоил

из напутственных речей,

но, однако, против воли

пробовал кусать врачей.

И какой-то провокатор

(говорят, что вор – завхоз)

восхищался: «Это ж надо! —

Натуральнейший психоз».

Чем и как нас не лечили!

Зад весь синий и болит.

Ладно, надо срочно в Чили

Пиночета удавить.

Дайте мину (лучше бомбу),

врежем янкам за Ирак —

что нам вражьи катакомбы? —

ты дурак и я дурак.

А пока в обличье психа

без былого куражу

(может, выпустят?) я тихо,

тихо, тихо, очень тихо

между коечек брожу…

Сколько раз на меня стучали

и дивились, что я на воле…

А. Галич

«Пусть этот белый лист

напоминает снег

и остается чист

как в сладком детском сне», —

переживал стукач.

Нет, прорвало его,

мелко строчит рука,

он словно сам не свой.

Ручка острей ножа,

строчки – извив ужа

или гадюки, да

то не его беда.

Смотрит стукач в окно:

улица, миражи…

Галич спешит в кино,

кружатся снег и жизнь.

И не хватило слов.

В календаре среда,

только не то число,

только не те года…

Кто же смотрел в окно,

кто там спешил в кино,

кто вызывал врачей,

чей был звонок? – Ничей.

Что-то случилось. Вроде

стрелки пошли обратно…

Это ж запел Володя,

как никогда надсадно.

Зданий хрипят фасады,

музыка вверх взлетела

вместе с душой. И сзади

гроб – там поэта тело.

А впереди с гитарой

Гамлет в раю по саду

бродит, презревший старость,

вечность лишь взяв в награду.

Мир оказался тесен.

Ждали напрасно чуда

судьбы неспетых песен —

люди все, люди, люди…

Изобразим эпоху Окуджавы

как некий обособленный мирок

внутри отдельно взятой сверхдержавы

на перекрестке судеб и дорог.

Живущие в нем пишут как и дышат,

к январским ель нарядят в пух и прах,

там быт давно наладил мастер Гриша,

а почему-то кажется – вчера.

Давайте восклицать, друг другом восхищаться.

Высокопарных слов не стоит опасаться.

Фильтруй базар, браток, покуда жив, в натуре,

чтоб дел наворотив, не расколоться в МУРе.

Не нужно придавать значения злословью —

иначе кто-нибудь здесь захлебнется кровью.

Давайте предъявлять друг другу документы⁴ ,

чтоб ошибившись раз, не потерять клиента.

Довольно жить, во всем придуркам потакая, —

жизнь из-за них и так короткая такая.

Ну, вот и встретил у Петра

Семен Гурама ночкой зимней,

и вплоть до самого утра

в буру сражение на Зинку

продлилось у братков… Хана

пришла на днях подружке милой,

иначе – смерть, но не она,

а долг рукой грузина двигал.

Сверкнул металлом вострый нож,

из горла кровь течет на землю,

а вечер чудо как хорош,

луне и звездам сердце внемлет,

и мир спасает красота,

но это лирика. Ребята,

коль фишка выпала не та,

то пуля, нож иль свойства яда

(на выбор) могут подсобить,

не ошибитесь только в средствах

и главном – родину любить,

ну, в крайнем случае, постпредство

ее, когда за рубежом

встают проблемы перед вами,

а там – кастетом ли, ножом —

на месте разберетесь сами.

Мне говорят: «Сашок, остановись,

на неприятности себе не нарывайся».

А я неисправимый фаталист

с характером упрямого Чубайса.

Да, я курю гашиш и анашу,

с девицами развратными в контакте,

за пазухой «Макарова» ношу —

и это все не вымыслы, а факты.

Но ближе к делу. Я готов в кредит

приобрести недвижимость в Канаде.

Отдам с процентом – раз сказал бандит,

расписку брать с него уже не надо…

Прошло пять лет. В Торонто я живу.

Долг не вернул, но сплю спокойно ночью,

и стрелки называю рандеву,