Его руки крепко сжимают мои бедра.

— Когда-нибудь, — говорит он. — Мы посмотрим вместе на океан, я обещаю.

Я киваю, потому что я не могу открыть рот, не представляю, что может из него вылететь. Я

просто ложусь на него и целую его. Мягкость его губ, вкус его языка, сила его рук. Я хочу

запомнить это.

Я хочу сказать, что я люблю его. Но это было бы эгоистично. Я — лгунья.

Я просыпаюсь от стука в дверь. Он громкий и настойчивый. Мое сердце бьется так же.

Почему-то я уверена, что это за мной.

— Бишоп, кто-то пришел, — я толкаю его, щурясь от лучей солнца из окна.

— Хммм? — бормочет он. Стук становиться сильнее. Они не будут долго ждать. — Кто,

черт возьми, пришел так рано? — стонет он, поднимаясь.

Как только он покинул комнату, я сажусь, делаю глубокий вдох, и убирая волосы с лица. Я

должна быть сильнее теперь, чем когда-либо прежде, храбрее. Голос, доносящийся из гостиной,

похож на голос… Эрин? Будет хуже, чем я ожидала.

Я надеваю шорты, майку и футболку, а затем собираю волосы в хвост. А затем в дверях

появляется растерянный Бишоп и человек в грязной полицейской форме.

— Айви, — говорит он. — Мои родители здесь. И полиция, — он указывает на человека

рядом. — Они говорят, что они получили анонимную записку о том, … — он замолкает и смотрит

на полицейского. — Это просто смешно. Я не могу поверить в это.

— В записке сказано, что вы планировали отравить его, — говорит полицейский.

— Они хотят сделать обыск, — говорит Бишоп.

— Валяйте, — говорю я, пытаясь не трястись от страха.

Полицейский выходит из комнаты, и через несколько секунд, я слышу звуки открытия

шкафов на кухне, а его голос выкрикивает приказы. Бишоп смотрит на меня, а я стараюсь не

плакать. Я сажусь на край кровати и опускаю взгляд на руки.

— Я не понимаю, что они делают здесь, — говорит Бишоп. Он садится рядом со мной. —

Может, мы все еще спим?

— Это не сон, — говорю я.

— Ну, они должны поторопиться и убраться отсюда, — говорит Бишоп. В его голосе гнев,

страх и сомнение. Мое сердце падает в желудок. Я хочу рассказать ему, но я боюсь причинять ему

боль. Но это выбор между болью или смертью. Смерть — не вариант.

Бишоп берет мою руку в свою, в то время как мы слушаем, как полиция роется в кухне и

гостиной, притворяясь, что не замечаем их. Затем они идут в ванную. Я начинаю трястись от

страха. Как и Бишоп, который нервно дергает ногой.

Мы слышим возглас из ванной, а затем звук быстрых шагов, разговоров. Я не могу

сосредоточиться.

— Мы нашли кое-что, — говорит полицейский, и мы с Бишопом смотрим на него. Он

держит пластиковый пакет с пузырьком внутри.

— Что это? — спрашивает Бишоп.

— Это мы и должны выяснить, — говорит полицейский, глядя на меня. — Но если бы мне

пришлось угадывать, я бы сказал, что это яд.

Бишоп медленно поворачивает голову ко мне.

— Мы должны… — начинает полицейский, но Бишоп даже не смотрит на него.

— Айви, — говорит он. Он не просто смотрит на меня, он смотрит на меня, изучая меня

пристальным взглядом. Он не верит. Он ждет объяснений. Он не верит полицейскому, потому что

он верит в меня.

Одинокая слеза стекает по моей щеке.

— Прости меня, — шепчу я. Я вижу, что полицейский направляется ко мне и встаю,

отпустив его руку. Я не сопротивляюсь, когда он схватил меня за руки. Я не смотрю, когда Бишоп

пытается вмешаться, толкая полицейского, когда он тащит меня в гостиную. Я вижу лицо Эрин и

думаю, что она хочет задушить меня своими руками.

Глава 24

Они посадили меня в камеру в подвале здания суда. Она чистая, по крайней мере.

Полицейский, который нашел флакон, практически пихает меня внутрь.

— Я уверен, что мы разберемся со всем этим в ближайшее время, — говорит он. — Сиди

тихо.

Дверь с грохотом захлопывается. Я опускаюсь на железную кровать и сворачиваюсь в

клубок. Здесь жарко, но я бесконтрольно дрожу.

Я должна быть готовой ко всему, что произойдет дальше. Я не могу отступить сейчас. Я

говорю себе, что кто бы ни придет в мою камеру, я буду готова. Это может быть мой отец,

президент, сам Бишоп. Кто бы это ни был, я буду сильной.

Я не знаю, сколько времени проходит. Стало невыносимо душно.

— Айви?

Я подскочила. В дверях стоит Виктория. Она закрывает дверь камеры за собой и смотрит

на меня печальными глазами.

— Твой отец и сестра здесь, — говорит она. — Они наверху. Затем они встретятся с

Латтимерами. Они говорят, что они понятия не имели, что ты что-то планировала, — они играют

до конца.

— Они не знали, — говорю я. Во рту пересохло.

— Я думаю, что ты не захочешь говорить с полицией без адвоката. Поэтому сегодня, мы

наймем адвоката. Затем ты сможешь…

— Нет, — говорю я слишком громко. — Не надо адвоката, — правовая система изменилась

после войны. Мы не имеем права на адвоката или отказа от разговора с полицией. Но Виктория,

наверное, думает, что она помогает мне. — Я хочу признать себя виновной. Не надо суда.

— Айви, — говорит Виктория, делая шаг ко мне. — Я не знаю, что происходит. Но я знаю,

что произойдет, если ты признаешь себя виновной. Как и ты.

Я киваю.

— Я виновна. Не надо суда.

Виктория смотрит на меня, затем открывает дверь.

— Пойдем со мной, — говорит она.

— Куда мы идем?

— Давай, — говорит она. — Торопись.

Я не хочу покидать относительную безопасность своей камеры, но Виктория никогда не

причинит мне боль. Я следую за ней.

— Мы посмотрим, что можно сделать, чтобы достать тебе какую-нибудь обувь, — говорит

она, косясь на мои голые ноги. — И другую одежду.

Мы выходим из камеры, и Дэвид удивленно смотрит на нас.

— Я веду ее в комнату для допросов, — говорит Виктория.

— Ладно, — Дэвид, кажется, смущен, но он не спорит.

Виктория ведет меня к двери, неотличимой от всех остальных. Комната за дверью

маленькая, в ней только стол и два стула.

— Посиди, — говорит Виктория. — Я вернусь.

На одной стене висит двустороннее зеркало, но я не думаю, что кто-то наблюдает за мной.

Я сижу на металлическом складном стуле и смотрю на стол. Внезапно динамик, установленный на

пололке, гудит, заставляя меня подпрыгнуть.

— Она говорит, что она виновна, — я слышу голос Виктории.

— Бишоп! Ты слушаешь? Ты слышал, что сказала Виктория? — на этот раз голос Эрин.

— Неважно, что она сказала, — Бишоп. Он, похоже, устал. — Она бы не сделала этого. Она

не собиралась убивать меня.

— Тогда почему в вашем доме нашли яд? — спрашивает Эрин.

— Я не знаю, — выдыхает Бишоп. — У меня нет объяснения этому, но я знаю, что она не

виновна.

— Она говорит правду, — говорит Президент Латтимер. Они все должны быть здесь, —

мой отец и Келли тоже там?

И тут же я слышу Келли.

— Я не хотела говорить раньше. Но теперь я думаю, что должна.

— Что? — спрашивает Президент Латтимер.

— Айви всегда была…другой, — говорит Келли. Я сжимаю руки в кулаки.

— Другой? — голос Эрин. — Что ты имеешь в виду?

— Неустойчивая, — говорит мой отец, и я понимаю, что моя судьба действительно

предрешена. Это то, чего я хотела. Это то, что должно было произойти. Но предательство моей

семьи до сих пор режет меня, как острый клинок. — Мы делали все, что могли, для нее, — мой

отец продолжает. — Но ничего не получалось. Мы надеялись, что она перерастет это.

Наступает тишина, а затем я слышу голос Эрин.

— Как и ее мать. Сумасшедшая, как ее мать! — я рада, что мы не в одной комнате, потому

что сейчас мои кулаки готовы пойти в бой.