на улицу.

— Эй, Мередит, — говорю я. — Как он?

Она сжимает руками забор. Ее волосы выглядят грязными.

— Его перевели из хирургии. Все прошло хорошо.

Я неловко захожу на ее участок.

— Все будет хорошо, — говорю я.

— Он сказал… — слеза скользит вниз по ее щеке, и она убирает ее с нетерпением. — Он

сказал, что как только сможет, он подпишет петицию, чтобы мы развелись. Он сказал, что

президент Латтимер одобрит это, — ее голос срывается. — Он сказал, что мы не подходим друг

другу. Он даже не спросил меня, чего я хочу.

Значит, вот что сказал Бишоп.

— Разве это не то, чего ты хочешь? — спрашиваю я. — Он бьет тебя, Мередит.

Она смотрит на меня с таким испепеляющим презрением, что я делаю шаг назад.

— Ты думаешь, я не знаю этого? — говорит она. — Наш брак закончился. Я вернусь в

город к родителям, а потом что? Никто не захочет меня.

— У нас в городе полно парней, которые ищут жен.

— Я уже была женой.

— Ты не знаешь этого. Кроме того, ты не должна выходить замуж, — говорю я. — Ты

можешь устроиться на работу и жить для себя, где кто-то не будет бить тебя.

Она смеется с такой горечью, что мое горло сжимаются.

— Я хочу семью, Айви. Я хочу детей. Я не хочу жить с родителями и смотреть, как люди

жалеют меня, потому что я не смогла удержать мужа.

— Этого не произойдет, — говорю я, хотя у меня нет убежденности в том, что это не так.

Но все же, есть много девушек, которые никогда не были замужем и которые живут своей жизнью

в одиночку. — Даже если и произойдет, то лучше так, чем терпеть побои каждый день.

Мередит прикусывает губу, слезы текут по ее щекам.

— Может быть, — говорит она. Она пожимает плечами. — Думаю, теперь я никогда не

узнаю.

— О, Мередит, — говорю я, разрываясь между разочарованием и скорбью.

— Не надо сочувствия. Это мой выбор, — она открывает дверь своего дома. — Я знаю, ты

хотела, как лучше, — она не смотрит на меня. — Но это не тебе решать.

Я возвращаюсь в дом и пытаюсь почитать на веранде, но удушающая жара и мое

собственное беспокойство против этого. Бишопа по-прежнему нет дома, когда я ложусь в кровать

ближе к полуночи, и я надеюсь, что он не наказывает себя за то, что произошло ранее. Может

быть, Мередит права, и это не было решением Бишопа, но я не жалею, что он это сделал. Я не

хочу его жалеть. Мне жаль, что я не подумала об этом первой.

Я не помню, как уснула, но звук из душа будит меня. Я приподнимаюсь на локтях и слышу

тихий плевок — видимо, Бишоп чистит зубы. Дверь в ванную открывается, и его темный силуэт

движется по коридору.

— Ты только что пришел домой? — спрашиваю я.

Он останавливается в дверном проеме. Вокруг его бедер белое полотенце.

— Несколько минут назад. Я тебя разбудил? — спрашивает он тихо.

— Все нормально, — я сажусь. — Где ты был?

Он проводит рукой по волосам и вздыхает.

— На прогулке. Прости, что я ушел без предупреждения. Мне нужно было уединиться на

некоторое время.

— Я видела Мередит. Она сказала, что Дилану сделали операцию, и все прошло хорошо.

Бишоп не отвечает. Я чую свежий запах мыла.

— Он сказал ей, что он подпишет петицию, чтобы прекратить брак.

Бишоп кивает и входит в комнату. Я могу сказать, что он следит за мной, но я не вижу его

глаза.

— Ты поступил правильно, — говорю я. Я смущаюсь, но он заслуживает знать все.

— Разве? — глухо спрашивает он. — Тогда я не так сильно отличаюсь от Дилана, — он

выдыхает.

Я села на колени на краю кровати. Я хочу быть ближе, чтобы я могла прикоснуться к нему,

хотя это ужасная идея.

— Не говори так. Иногда боль — это единственный язык, который понимают некоторые

люди. И ты другой, — мой голос напрягся. — Ты не причиняешь мне боль, Бишоп.

В течение длительного времени, я слышу только тиканье часов на моей тумбочке. Его глаза

смотрят в мои глаза, а в воздухе висит напряжение.

— Ты никогда не называла меня по имени, — говорит он наконец.

— Что? — я так растерялась, что на секунду думаю, что это сон. Я не знаю, что я ожидала

от него услышать, но точно не это.

— Только сейчас. Ты назвала меня Бишопом. Ты никогда не говорила этого раньше, — он

делает паузу. — Мне нравится, как это звучит.

Он прав, и я даже этого не поняла. Я не говорила его имя, как будто подсознательно

сохраняя то небольшое расстояние между нами. Как будто это поможет, я же замужем. Я дура.

— Прости, — говорю я, заставляя себя говорить и не обращать внимания на ком в горле.

— Не извиняйся, — я вижу очертания его улыбки в лунном свете. — Просто скажи это

снова когда-нибудь.

Я киваю. Я не позволю себе плакать.

— Спокойной ночи, Бишоп, — шепчу я.

— Спокойной ночи, Айви, — шепчет он.

Глава 16

Он ушел, а я сижу на коленях до тех пор, пока не немеют ноги. Слезы высохли, а я даже не

поняла, почему они появились.

Президент Латтимер выглядит так, будто он искренне рад меня видеть.

— Айви, — говорит он с улыбкой. — Чему я обязан такому удовольствию? — возможно,

он издевается надо мной, но я так не думаю. Он открывает дверь шире. — Входи, входи, — из

дома пахнет сыростью и, как обычно, цветами.

— Мы можем посидеть здесь? — спрашиваю я, указывая на крыльцо. — Такой чудесный

день, — это не правда. Жарко и душно, и я думаю, что приобрела десяток новых укусов комаров

на прогулке, но я не могу смириться с мыслью, что я буду в его доме с ним наедине.

Президент Латтимер поглядывает на крыльцо. Кованая мебель, расположенная по его

периметру, похоже, была выбрана ради интерьера, а не комфорта. Но он кивает и закрывает дверь.

— Я не помню, когда в последний раз сидел здесь, — говорит он, подтверждая мои

прежние предположения. Но он храбро садится на один из стульев, и я сажусь рядом с ним.

— Как ты, Айви? — спрашивает он.

— Я в порядке, — когда мы с Бишопом обедали здесь, президент Латтимер упомянул, что

знал мою маму, поэтому я хочу поговорить с ним. Особенно после того, как я спросила об этом

отца, и стало ясно, что он что-то скрывает от меня. Но страх держал меня подальше. Я боюсь, что

я разрушу план, скажу что-то в гневе. Я боюсь президента Латтимера и того, что могу узнать. Но

интерес грызет меня изнутри. Я не уверена, с чего начать, поэтому я просто ляпаю:

— Откуда вы знали мою мать?

Президент Латтимер вздыхает и зажимает переносицу.

— У меня было ощущение, что ты не забудешь об этом, — он опускает руку и смотрит на

меня. — Наверное, было бы лучше, если бы я ничего не говорил.

— Но вы сказали.

Он улыбается мне, а затем кивает на свой дом.

— Я вырос в этом доме, Айви. А твоя мама выросла там, — он кивает на дом через дорогу.

Дыхание перехватывает. Конечно, я знала, что моя мать выросла в этой части города, но я

никогда не знала, где. Но я никогда не могла представить ее в качестве живого, дышащего

человека, который вырос через дорогу от отца Бишопа.

Президент Латтимер наклоняется вперед, ставит локти на колени, и смотрит на свои руки.

В этот момент он очень похож на своего сына.

— Что ты знаешь о своей матери? — спрашивает он меня.

— Я знаю, что вы убили ее, — говорю я тихо.

Он прерывисто вздыхает и опускает лоб на сложенные руки.

— Это жестокие слова, — после долгого молчания он поднимает голову, держа глаза на

доме, где выросла моя мама. — Но да, это можно назвать правдой.

Я рада, что он признался в этом, что нам не придется притворяться.

— Расскажите мне о ней? — прошу я, и ожидаю, что он рассмеется мне в лицо. Но он

только кивает.