— Сон для слабаков, — весело отвечает он.

— Что мы будем делать сегодня? Это включает в себя дневной сон?

Бишоп смеется.

— Нет, — говорит он. — И тебе будет не до сна. Поверь мне.

Он достает из холодильника два кувшина с водой и кладет их в свой рюкзак, вместе с

бутербродами, парой яблок и печеньем с рынка. — Готова? — спрашивает он.

— Как никогда, — говорю я с многострадальным вздохом, что заставляет его улыбнуться.

— Ты надела купальник? — спрашивает он, кивая на мои майку и шорты.

— Да, — я не обращаю внимания на жар в щеках. Смешно стыдиться такого простого

вопроса.

— Хорошо, — он накидывает рюкзак на плечи. — Пойдем.

Я следую за ним через входную дверь и, как только мы оказываемся на улице, дверь

соседей открывается, и выходит Дилан.

— Привет, Дилан, — говорю я. Бишоп смотрит на него.

Дилан пересекает лужайку и подходит к забору, протягивая руку.

— Привет, Бишоп, — фальшиво-приветливо говорит он. — Не знаю, помнишь ли ты меня,

мы ходили в одну школу.

— Освежи мою память, — говорит Бишоп, пожимая его руку.

— Дилан Кокс, — за его спиной открывается дверь, и выходит Мередит. Я резко выдыхаю,

и Бишоп удивленно смотрит на меня. Ее левый глаз почернел, и она сама хромает.

Я подскакиваю к забору.

— Мередит, — говорю я. — С тобой все в порядке? Что случилось? — я уже знаю, что

случилось. Мои ладони сжимаются в кулаки.

Она смотрит на своего мужа, а затем на меня.

— О, — она хрипло смеется. — Я такая неуклюжая. Я упала с подвальной лестницы и

ударилась лицом о перила.

Дилан подходит к ней и обнимает за плечи.

— Она пошла туда ночью без света. Вы можете в это поверить?

— Так глупо, — говорит Мередит. Она не поднимает глаз.

— Вы должны были дать нам знать, — говорит Бишоп. — Мы бы помогли

— Мы справились, — говорит Дилан. Мы все стоим минуту и неловко молчим. Я хочу,

чтобы Мередит дала мне знак, чтобы я вмешалась, но она смотрит вниз.

— Ну, было приятно с вами познакомиться, — говорит Бишоп, ровным голосом.

— Мне тоже, — говорит Дилан, хотя он, кажется, раздражен, потому что Бишоп его не

помнит. Я надеюсь, что Мередит не пострадает из-за этого.

Мы с Бишопом идем в тишине в северную часть города, где Главная дорога становиться

щебнем. Солнце уже высоко в небе, и пот стекает по моей шее. Еще июнь, но так влажно, что у

меня чувство, что я дышу через мокрую тряпку.

Бишоп сходит с гравийной дороги и идет в самую гущу деревьев. Я стараюсь не думать о

клещах, когда мы пробираемся через кусты. Деревья скрыли нас от солнца, и я наконец вдохнула

полной грудью. Я все жду, когда Бишоп начнет говорить о Мередит, но он молчит.

— Он сделал это с ней, — говорю я.

Он не останавливается.

— Я знаю.

Его отсутствие реакции только подогревает мое раздражение.

— Вот это я имела в виду, когда говорила, что не люблю браки по расчету. Он думает, что

он владеет ей.

— Это не зависит от брака. Это зависит от степени дерьмовости парня.

Я кривлю лицо.

— Все-таки, кто-то должен что-то сделать, чтобы помочь ей. Потому что законы твоего

отца связывают ей руки, — у нее легкого пути к разводу. Брак может быть расторгнут только в

случае, если обе стороны подписывают совместное заявление, и Президент Латтимер его одобрит,

но я слышала, что такое редко случается. Даже тогда, когда заинтересованные стороны — личные

друзья Президента Латтимера. — Что-то подсказывает мне, что Дилан не согласится отказаться от

своего брака, — мы начинаем идти вверх и я останавливаюсь, чтобы отдышаться. — Он, наконец,

получил свою собственную боксерскую грушу, которая готовит ему ужин и спит с ним.

Бишоп останавливается прямо передо мной. Он снимает рюкзак с плеч и открывает его.

— Мы можем не делать это прямо сейчас? — спрашивает он. Он протягивает мне кувшин с

водой.

— Не делать что?

— Спорить.

Я делаю глоток воды и немного проливаю на себя.

— Мы не спорим, — говорю я. — Мы просто не молчим.

Бишоп улыбается и качает головой.

— На данный момент, я считаю молчание благословением.

Я передаю кувшин ему. Он подносит его ко рту и делает глоток. Я смотрю на его

загорелую шею и вижу блеск пота. Я резко отвожу глаза.

Он убирает кувшин в рюкзак, и мы продолжаем путь. Я вздыхаю и отгоняю мушек возле

своего лица.

— Сколько еще идти?

— Недолго, — говорит он. Он даже не запыхался.

— Ты ведешь меня в какой-то дурацкий клуб, где ты общаешься с друзьями? Мне придется

выучить супер-секретное рукопожатие, чтобы попасть внутрь?

Он фыркает и усмехается.

— У меня нет друзей. Я сын Президента, помнишь? У меня подхалимы.

— Вау, — говорю я. — Необычные слова.

Он смотрит на меня через плечо, но не замедляет темп.

— Даже не притворяйся, что ты не знаешь, что это значит. Все, кто читает Анну Каренину,

знают о таком.

Ладно, он прав. Интересно, у него правда нет друзей? За время нашего брака, я не видела

ни одного. Может быть, поэтому он не против, что я говорю именно то, что я думаю; может быть,

никто и никогда не разговаривал с ним раньше. Я полагаю, что быть сыном лидера не так уж и

легко. Я знаю это по себе.

Спустя десять минут прогулки, я начинаю слышать звуки воды. Я пытаюсь

визуализировать карту города в моей голове, но я не очень ориентируюсь.

— Мы возле забора, не так ли? — спрашиваю я. Я редко была близко к забору.

— Да, — говорит Бишоп. — Но мы не пойдем туда.

Я расслабляю плечи. Я не знаю, почему сама мысль о заборе заставляет меня беспокоиться.

Это не живое существо, которое может причинить мне вред. Но вся моя жизнь, безопасность была

внутри ограждения, а то, что за ним — неизвестно и непознаваемо.

— Мой папа говорил, что люди пытались пробраться обратно, — говорю я.

— Я тоже это слышал, — говорит Бишоп. — Иногда их пускали назад, иногда нет. Я

думаю, что это зависело от того, насколько слабы они были. Но сейчас все не так.

— А нельзя просто пробить ограду? — с интересом спрашиваю я.

— Да, но сейчас везде патруль, — он смотрит на меня. — Да и люди за забором теперь не

пытаются пробраться обратно. Я думаю, они понимают, что если они вернуться, то их убьют

здесь. Так что они пытаются выжить там.

— Оба варианта звучат довольно ужасно для меня.

Бишоп пожал плечами.

— Я не знаю, иногда я думаю, что мы должны просто снести забор. До войны его не было,

и все было хорошо. Я думаю, что его построили, чтобы защищать нас, а не пугать.

Я молчу, и мы выходим из чащи. Я вижу бушующие воды, которые я не видела раньше.

Над ними склоняются деревья. По всему берегу расположены каменные пещеры, из-за которых

это место кажется уединенным и тайным. Тут спокойно. И я успокаиваюсь тоже, стоя на берегу.

— Красиво, да? — спрашивает Бишоп.

— Это прекрасно, — выдыхаю я.

— Следуй за мной, — он наступает на один из камней, торчащих из воды, и начинает

двигаться к дальнему берегу. Я не сразу нахожу опору, но я не собираюсь сдаваться.

Бишоп бросает рюкзак у подножия скалы и пинает его теннисной туфлей.

— Оставь все здесь, — говорит он. — Кроме купальника, — бросает он с улыбкой и

снимает свою футболку.

Я чувствую себя неловко, снимая шорты и майку. Я складываю одежду и пытаюсь себя

успокоить. Мой черный бикини больше спортивный, чем сексуальный, но я все-таки почти голая.

Бишоп смотрит на меня, а я смотрю на него, пытаясь не смущаться.

— Готова? — спрашивает он.

— К чему?

Бишоп направляется к известняковой скале и начинает подниматься на нее, как будто это

лестница.

— Иди за мной, — говорит он. Он, кажется, совсем не заботиться о моей безопасности,