Йен/Микки

относительный кроссовер с “Бойся ходячих мертвецов”. Навеяно первой серией третьего сезона, где снялся Ноэль.

Йен не думает ни о чем, когда какие-то люди в форме хватают его на границе, скручивают руки за спиной и потом тащат куда-то, волокут по замусоренной дороге как мешок с каким-то дерьмом, изредка отстреливаются от скалящихся уже гнилыми пастями зомби, а сами в это время незатейливо ржут, шуточками перекидываются.

У него один глаз заплыл, и в ушах звенит. Его запихивают в темное, отсыревшее помещение (подвал? кладовые?), набитое испуганными, грязными людьми. Психи с автоматами все время держат на мушке, и не дернуться даже без того, чтобы схлопотать свинца между глаз.

Вот это занесло тебя, Галлагер. Съездил, блять, в Мексику? Браво!

Где он, что будет дальше, что делать, как выбираться? Да, похуй. Теперь похуй реально на все, раз самые страшные мысли оказались реальностью, и этот пиздец охватил не только Чикаго, все Штаты, но и до Мексики добрался. Наверное, сейчас полыхает /гниет/ весь этот ебаный мир.

Туда ему и дорога.

На что ты рассчитывал, Галлагер? Поперся, наивный мудлан, туда, где бросил больше года назад, одарив напоследок этим жалким: “Я люблю тебя, Микки”. Кому это надо?

В пизду.

Сейчас-то и вовсе, когда весь мир улетел в ебеня. Не поймать, не остановить чуму или заразу, или что это, мать его приключилось? Военные не уследили за своими пробирками? Зеленые человечки со звезд принесли?..

Какой-то шум и суматоха от входа. Насрать. Сползает на пол по стене и только прикрывает тяжелеющие веки — тычок автоматным дулом под ребра и сразу же — тяжелым армейским ботинком в живот.

— Этого рыжего — на выход. Вне очереди, так сказать… Джордан прямо-таки жаждет увидеть красавчика.

Мерзкий лязгающий хохот царапает внутренности, и веки жжет нестерпимо, в них будто хлорки хуйнули. Или это усталость вкупе с истощением и обезвоживанием… И… какая, блять, разница, Йен, если ты все равно сдохнешь? Так или иначе. Чуть раньше, чуть позже. Все, это конец. Пизда всему, ты просто смирись…

Смирись, что ты его не увидишь…

…

“Это галлюцинация, блять. Это не может быть правдой. Это какой-то яд или токсины, провоцирующие глюки. Наверное, что-то было в воде, которой солдат плеснул в рожу, когда он, Галлагер, отключился. Это не может… “, — хаос, рой жужжащих мыслей в башке, что сразу же утекают как сквозь пробитую дыру.

И вообще…

“Может, я просто сдох, блять, давно?.. Еще где-нибудь на задворках Саус Сайда”.

— На выход все, — и голос все тот же, и взгляд… затвердевшая ртуть, порох, что только искра — и взорвется.

— Джордан, но Трой ведь сказал… Что, если…

— Вон, я сказал! — а сам держит глазами. Цепко так, не отвернуться и не моргнуть.

“Я умер? Я сплю? Это, блять, ад? Тот самый? Не мир кончился, а просто твоя, Йен, ебанутая жизнь в трущобах…”

Вояки выметаются, озираясь и скалясь, но почему-то не осмеливаются возразить, наверное, прекрасно знают характер пиздливого южного гопника. Он же и в аду не изменился, наверное, его Микки Милкович.

Его ли?

— Так и будешь пыриться, епта? Ты какого хуя перся сюда? Жить надоело? У тебя же, сука, карьера и новая жизнь так какого… Галлагер, блять, ты идиот? Они ж тебе пулю в лоб бы пустили и не поморщились даже. Если бы я тебя не заметил, еблан ты рыжий…

Бесится и матерится даже больше обычного, а у самого пальцы трясутся, когда выбивает сигарету из пачки и пытается прикурить. Выпускает дым, откидывая голову назад и врезается головой в твердую стену.

— Ты хули молчишь, как язык вырвали? Галлагер, сука…

И вместо тысячи слов и вопросов почему-то переходит к наездам. Галлагеровская сучнось наружу просится? Или долгие месяцы работы в “Службе спасания”?

— Т-ты чем здесь занимаешься? Выживших на корм мертвецам пускаешь? Мик, сука, даже для тебя…

Замолкает, как звук выключают, потому что Микки — нет, ни намека на раскаяние или сожаление, только глаза вдруг словно делаются светлее, почти того же оттенка, что дождевая вода с примесью грусти.

— Выжить я тут, епта, пытаюсь. Слышал о таком? Когда апокалипсис стучит в твои двери… — тихо-тихо, с горькой какой-то усмешкой. — Так надо, Галлагер, ты пойми. Иначе не выберемся.

— Мы?

Столько недоумения в коротком слове, а Мика пополам сгибает от смеха, ржет так, что даже влага течет по лицу. Если бы Йен покурил до этого травки, подумал бы — ебучие слезы.

— А ты думаешь, дам тебе куда-то снова съебать, мелкий пиздюк?

Мелкий, ага, в два раза шире в плечах и на полторы головы выше.

— Не в этот раз. Теперь, блять, получается, только до смерти.

И замолкает, выжидая ответа… тревожно. И воздух густеет, почти что искрит. А Йен выдает почему-то:

— Какого хера ты у них Джордан?

— А ты типа забыл, что я до всей этой хуйни из Штатов свалил, из тюряги? Как-то несподручно было светиться. Сам же меня здесь, в паре миль киданул… сучонок… Забыл?!

— Мик…

Дернется, уворачиваясь от тянущейся ладони. И Йен услышит, как короткие ногти скребут по стволу автомата.

— Мик, не психуй. Я же нашел тебя в конце-то концов.

— Нашел он, блять. Кто кого вообще-то нашел…

И сам заткнет себя же чужими, такими родными губами. С привкусом крови, песка и пустынного ветра. С тихим стоном в раскрывающиеся навстречу. С пальцами, путающимися в волосах. С какими-то воплями, выстрелами — оттуда, извне.

Какая разница, нахуй. Весь мир уже слетел в тартарары. Теперь они могут немного и подождать.

Теперь — точно до смерти.

========== Глава 30. ==========

— А ты вообще человек, Галлагер? Или машина? Дышишь, вроде. Сердце? Стучит… Какого же хуя ты вот так? Раз от раза? Мелкий, никчемный уебок.

У него глаза мутные и какие-то шальные. Он словно бы не здесь, не сейчас. Это наверняка опять эпизод, потому что таблетки кончились, а сходить за новым рецептом они так и не сподобились, потому что: “Мне и без них хорошо, епта, ты же видишь. С катушек не слетаю, хуйни не творю. Не бзди, рыжий. Эта еботень наконец-то кончилась. Будем жить, как нормальные люди…”

И нет, Йен не поверил. Мэнди первая бы ему башку открутила, но… Было так хорошо рядом с ним вот таким. Уже непривычно-счастливым. Будто светился изнутри ярким солнышком, подскакивал на рассвете и тащил за каким-то дьяволом в парк. Восход все время снимал на мобильник…

И, блять, Йен, ты и правда ведь проебался по всем пунктам…

Но утром Мэнди оставила таблетки в кухонном шкафчике, и если уговорить Мика на завтрак или хотя бы на кофе…

— Микки…

Рука на груди — прям над бешено колотящимся сердцем сжимается в кулак, сгребая ткань рубахи. Вены на запястье вздуваются, а еще он брови сдвигает и, кажется, вот-вот зашипит.

— Хули “Микки”… — кривит рот, передразнивая, скалится почти что, — подсадил меня на эту хуйню и доволен? Превратил в торчка сраного. Убедил, типа я псих, ненормальный. Доволен, уебок рыжий? Счастлив, сука теперь?

Кулак с хрустом врезается в стену аккурат возле головы Йена. Обломки сыплются на затоптанный пол, и, блять, это явно больно, потому что костяшки разбиты, и струйки крови текут по запястью, и рану по хорошему бы обработать. У них есть все необходимое, не зря ведь Йен отучился на медбрата, устроился в неотложку.

Чтобы всегда, всегда, сука, суметь сделать что-то, когда ты снова съедешь с катушек и попробуешь угробить себя или кого-то еще.

— Хочешь, я сделаю завтрак? Блинчики?..

— Хуинчики, блять. Ты мне зубы-то не заговаривай. Мигом вышибу все до одного, и тогда на твою рожу смазливую ни один хуй не встанет в этой сральне-ебальне, где ты отираешься вечно.

Рука опускается к паху, сжимает через грубую джинсу крепко и больно. Йен шипит сквозь зубы, но не пытается оттолкнуть или отстраниться.

— Пихаешь его во все дырки подряд. Сучонок блядливый…

Ухмылка больше похожа на хищный оскал. А у Йена под веками чешется, жжет, и он часто-часто моргает. Не плакать, не плакать. Не надо бесить. Не сейчас, особенно не сейчас.