- Это просто бумажка! - Кричит в потолок, и дым от четвертой за последние десять минут сигареты скребет горло, будто наждачкой. Сплевывает сквозь зубы, и тут живот скручивает в узел, и откуда-то из дальнего угла окутывает кислотно-пивным амбре, и едва удается удержать в желудке вчерашний ужин…

Он даже не удивляется, когда задние двери распахиваются, впуская взъерошенного, как цыпленок, Галлагера. У него глаза припухли и рожа такая расстроенная, словно тот - только что с похорон любимой бабули.

Ну, епта, Йен, не начинай…

- Это просто бумажка, Йен! - Выкрикивает Милкович и вскидывает руки, будто защищаясь.

Голубой цветок в петлице насмешливо качается, словно стремится подтвердить каждое слово Микки.

- Не для меня, - выдыхает Йен, и горечи в каждом слове больше, чем в остром чилийском соусе той забегаловки, где пару месяцев назад они ели бургеры, запивая темным пивом.

- Свадьба не помешает нам трахаться, ясно? Пойдет?

Не слушает, прет вперед, как долбанный вездеход по бездорожью.

- Если тебе на меня не совсем насрать… - Галлагер не моргает даже, и все подходит, еще секунда, и в стену впечатает. Микки выставляет ладонь, притормаживая. - … Хоть немного… не делай этого.

Его глаза серые-серые, как их чертова беспросветная жизнь. Серые с крохотными ярко-голубыми искорками, что вспыхивают, как сраная надежда, которую придумал какой-то богатей из роскошного особняка на северной стороне Чикаго…

Да еб твою мать, Йен… Нахуй эти ультиматумы?

Мик чувствует, как немеют пальцы правой руки, сжимаясь в кулак. Один удар - минус пара зубов, и эта хуйня, что гложет где-то под ребрами, растекаясь противно-клейкой жижей по венам, угомонится, наконец. Он просто пойдет к алтарю, скажет “да” этой русской сучке, перепробовавшей столько херов, что коллекцию впору составлять… И все вернется на круги своя…

Это же Южная Сторона, Йен. Это ни хуя не изменит…

- Хоть что-то, Мик…

Моргает медленно, словно сдерживая подступающие слезы. Эй, чувак, ты же мужик, не раскисай… Смотрит…смотрит не просто в глаза, словно кожу сдирает - медленно, нежно…

Сука, я же жить без тебя не могу…

И пальцы смыкаются на затылке, а губы - на губах, мягких, с привкусом соли и крови.

- Обещай, обещай, что не сделаешь это… - с присвистом, сквозь сбитое дыхание разбитыми губами…

- Обещай, что не женишься на ней, не женишься ни на ком… - вперемежку с громкими стонами, стаскивая взятый напрокат смокинг, сдергивая идиотскую бабочку…

- Обещай, что будешь только моим, Микки… - стягивая его отутюженные брюки к коленям, нагибая над изрезанной столешницей, почти утыкая лицом в поблескивающие сталью и алюминием кастрюли.

- Обещаю… обещаю… обещаю… - В такт резким толчкам, закусив губы, до черных кругов и ярких вспышек перед глазами…

*

- Я ебнулся, если согласился на это, - хохочет, откидываясь на обшарпанное сиденье, затягивается так глубоко, что жжет легкие. - Где тачку-то спер?

- У Стива… или Джимми… хер разберет, как его там… Фионин дружок. Новую угонит…

Галлагер светится, как чертов новенький доллар. Перегибается через руль и целует Мика смачно, влажно, глубоко.

- Ты у меня как невеста, сбежавшая из-под венца, - ржет, прихлебывая теплое пиво из банки.

- Иди нахуй, Галлагер, - Мик ворчит, но непрошенная улыбка так и лезет на рожу, он хмыкает, достает из-под сидушки новую жестянку, швыряя пустую прямо в окно. - Куда мы, блять, вообще едем?

- Куда-то в Индиану, наверное. Посмотрим по ходу…

Йен барабанит пальцами по баранке, щурится от яркого солнца и искоса поглядывает на Милковича. У того рубашка в грязных разводах, а бабочку и смокинг они давно проебали где-то в пути…

- Че лыбишься, как дебил?

- Микки, ты такой красивый…

На заднем сиденье по очереди надрываются оба телефона. Терри и Фиона, наверное, всех собак на них спустили. Просто насрать… Хоть раз в жизни сделать все правильно. Так, как хочется только им.

- А закат, Микки, ты только посмотри, вот это закат, небо словно забрызгано кровью.

Мик не смотрит на небо, вообще за окно не смотрит. Поворачивает голову и видит, как солнце играет в волосах его парня. Рыжих-рыжих, как апельсин.

- Это ты красивый, дурак.

Чертыхается и закидывает в рот сигарету, хлопает по карманам в поисках зажигалки.

- Тормозни что ли, отлить надо…

========== Глава 4. ==========

Комментарий к Глава 4.

Ноэль/Кэмерон

https://pp.vk.me/c621819/v621819352/3a2f7/wZ4oHpZYXPk.jpg

- Значит, снова блондин?

У Кэмерона искры смеха в глазах и веснушки на носу такие яркие, будто гримеры их маркером подрисовывали. Проводит ладонью по рыжему ежику волос и ухмыляется как-то безумно.

- Съемки закончились, бро. И Ноэль Фишер снова стал сам собой. Твое здоровье, Кэм!

И опрокидывает в рот стопку русской водки, которую Айсидора потребовала заказать еще в начале вечеринки. Не вышла из образа, епт, как сказал бы Микки Милкович. Но Ноэль - не Мик, а потому он морщится, когда едкий и резкий, как кислота, алкоголь, обдирает горло, забрасывает в рот кусочек салями, чтоб перебить мерзкий вкус.

- Что, не пошла? - Прыскает Монахэн, приземляясь на соседний стул.

Пихает коллегу локтем и снова разливает из запотевшей бутылки ледяную прозрачную жидкость, воняющую ацетоном.

- Как русские пьют эту гадость? - Он принюхивается и забавно морщит конопатый нос, и сердце Ноэля вдруг пропускает удар.

“С какого бы хера?” - Это Милкович возмущается где-то в подкорке. Сезон только-только досняли и Фишер, наверное, не вышел из образа.

А Кэм между тем поддергивает рукава пиджака, из которых торчат запястья - тонкие, длинные, изящные, мать их. И пальцы, как у пианиста.

- Это странная нация, рыжик, - глубокомысленно выдает Ноэль, подцепляя со стола очередную стопку. - Иззи - лучшее тому подтверждение.

Подмигивает, и подтаскивает стул вместе с коллегой ближе, наклоняется, опаляя ухо горячим пьяным дыханием. А Кэмерон ржет, откидывая голову. От него пахнет оливками, мартини и водкой, но все это перебивает сладковатый аромат марихуаны. У него зрачок расплылся, почти полностью скрывая радужку, а еще Кэм хохочет, не переставая, вливает в себя все новые порции водки и на еду набрасывается, словно месяц не ел.

- А куда все свалили? - Бубнит с набитым ртом, кивая на пустые стулья.

- Так, вон они отплясывают, - Ноэль характерным движеньем Микки небрежно машет в сторону барной стойки, где Джереми, повиснув на Эмме, пытается изобразить кан-кан, Стив и Уильям переговариваются тихонько в сторонке, а остальные, образовав круг, подбадривают танцоров криками и свистом.

- Чувак, ты заскучал. Что за хандра? Эй, давай веселиться! - Он сейчас так похож на Йена, двинувшегося крышей, что у Фишера кончики пальцев на мгновение немеют и пол плывет под ногами, словно он не на стуле сидит, а на вращающейся платформе.

“Если он скажет хоть слово про закат, я позвоню в дурку”, - колотится где-то в висках навязчивая мысль. Но Кэм просто скидывает пиджак на спинку стула и …

- Эй, мы не на съемках, и тут не стрип-клуб. Кэм, мать твою! - Ноэль подскакивает со стула и хватает актера за пальцы, что уже сражаются с пуговками на рубашке.

- Расслабься, я пошутил, - и медленно ведет пальцем по щеке Фишера, касается губы, стирая капельки алкоголя, которые тут же слизывает.

Так… Так эротично.

- Ты что творишь, Кэм?

- Я просто дурачусь, бро.

И снова эта двусмысленная усмешка, от которой (или от запаха парня, что оглушает похлеще долбящей из динамиков музыки) вдоль позвоночника разбегаются мурашки. У него губы пересохли, и Ноэль облизывает их каждую секунду, словно не понимая, как выглядит со стороны.

До него доходит, когда глаза Кэмерона темнеют почти до черноты, и он дергает Фишера на себя, ухватив ладонью за шею.

- Я все еще помню вкус твоих губ, чувак. Если ты не прекратишь, я за себя не ручаюсь.

А Ноэля ведет только от этого лица - так близко, что каждую рыжую ресничку пересчитать можно без труда.