— Ты никогда не навещал меня, - буркает Мик, а Йен зависает на зажимающих сигарету губах, чувствует, как мгновенно пересыхает во рту, от желания, потребности, тяги…

Пиздец. Будто это не он меньше часа назад вбивался в него, сжимая плечи до синяков, будто не он опускался на колени, исследуя руками, пальцами, губами каждый миллиметр этого тела, которого был лишен так долго.

— Микки, блять…

— Кто из нас блять. Ладно, Галлагер, ты меня знаешь и, епта, в тюряге я монахом не сидел. Но ты, сука, ты мог прийти хотя бы один ебаный раз? Не за деньги этой русской шлюхи, а просто, потому что…

Мик давится дымом, давится каждым словом, что накипели обидой, злостью и осели табачным дымом под языком, запеклись под кожей неутолимым зудом.

—… Двенадцать лет… да похуй, даже восемь. Это дохуя, блять, я знаю. Но как насчет того, что мы были сраной семьей? Ты и я. Вместе и до конца этого ебаного мира… или как там правильно?

— Микки…

Тянет руку, сжимая плечо. Не знает, что скажет. Что на это вообще можно сказать? Каждое слово - выстрел в упор. Битой по затылку. Все поделом. Но блять, Микки.

— Я никогда не забывал о тебе, - выдох белым облачком пара в холодную ночь, и рука, что на ощупь ищет ладонь, стискивает пальцы. - Ни на один ебаный миг не забывал.

Микки отпихивает, ворчит что-то неразборчиво и много матерится. Трет глаза пальцами - дым разъел или соринка попала.

Йен просто обнимает за плечи, опуская голову на плечо.

— Ты хочешь, чтобы я извинился? Сказал, что был неправ? Что подвел тебя? Микки, нахуй, но ведь это я съебываю сейчас с тобой в Мексику. Именно за этим, слышишь? Чтобы вместе и навсегда, чтобы только с тобой. Чтобы рука в руке и прочая сопливая чушь.

Мик снова дергается, пытаясь сбросить рыжую башку с плеча. Скалится раненым псом.

— Мне твоих одолжений, сука рыжая, даже близко не надо.

— Ты заебал! - как же чешутся костяшки, и пальцы сжимаются в кулак - ебнуть разок по зубам, чтобы чушь не порол. - Нахуй вообще одолжения? Ты в тюряге с полки упал вниз головой? Я здесь, я с тобой, потому что сдохну иначе, придурок. Так понятней?

— Да ни хуя…

Тихо-тихо, полушепотом. Полу-мольбой.

— Люблю тебя, идиота.

========== Глава 24. ==========

Комментарий к Глава 24.

Кэмерон/Ноэль

https://pp.vk.me/c636831/v636831584/3c311/x0lyMk51z7M.jpg

немного Мошер в связи с последними странными (для меня - определенно странными) событиями

Кэмерон Монахэн никогда не умел рисовать. А еще совсем-совсем не умел врать. Но бывает такая правда, какую не скажешь в лицо.

“Ноэль, я идиот”

Быстрые, злые штрихи на бумаге. Прикушенная изнутри щека. Сердце, что пропускает пару ударов каждый раз, как в памяти всплывают сцены с последних съемок. С ним, Ноэлем.

“—Ты не был на свадьбе, — царапая накладной бородой, целуя как в последний раз. Как в самый последний.

— А ты не очень и звал, — задыхаясь, плавясь от касания рук и губ, позволяя влажному языку скользнуть в его рот.

— Ты удалил все наши общие фото. Кэм, детский сад, — резко бедрами вперед, чтобы почувствовал, как хочет, как не хватало.

И грозный окрик от режиссера, чтоб прекратили болтать и сосредоточились на сцене.

Сосредоточились, как же.

Хотите, чтоб я его прямо тут, на ваших глазах?”

Несколько сцен, и будто крылья растут за спиной. А потом тот нежный прощальный поцелуй и охрипшим голосом в самом конце, совсем не играя: “Я люблю тебя”.

Так, блять, люблю.

В последний (для Ноэля) съемочный день в гримерке был непривычно тихим и молчаливым. Собирал свои вещи, не глядя по сторонам.

— Мне тебя не хватает. Ты ушел, я понял и принял. Мы все. Но… черт, Ноэль, посмотри на меня.

Снизу вверх воспаленными глазами. Дернул плечом, явно злясь.

— Ты знаешь, что это тупик. У меня Лайла, у тебя Руби. И… Кэмерон, блять, меня достало все это — каждый раз, как последний. Украдкой, таясь. Каждый раз прятать засосы и смывать с себя твой запах. Я заебался. И мы все решили. Просто не надо, окей?

И Кэмерон понимает — это конец. У него перед глазами темнеет, и висках колотится пульс, и пустота наполняет изнутри чернотой. Больше никакого Ноэля. Совсем никогда. Даже так вот — убого, скрываясь…

— В последний раз, только раз… — продолжает бормотать, умоляет, а сам уже толкает к стене, уже — губы к губам, и поцелуи-укусы расцветают на плечах и на шее.

И Фишер не протестует, не пытается оттолкнуть, будто ждет чего-то пару секунд, а потом подается навстречу, отвечая яростно, голодно. Как безумный. Они оба — безумцы. Все так.

Ни один из них не слышит, как открывается дверь. Слишком заняты, слишком давно, слишком устали быть друг без друга. Больше, сильней, навсегда.

— И это тоже репетиция, надо полагать? — голос Руби холодный, презрительный, мертвый.

Парни отшатываются друг от друга. Кэмерон открывает рот, и закрывает. Потому что… Что тут сказать? Исцелованные губы, спущенные штаны… Пойманы на месте преступления.

До такой степени все равно, что не пытается объяснить или оправдаться. Лишь шепчет сипло, устало:

— Давай без истерик.

Его трясет. Так колотит. Не от того, что увидела Руби. Не от того, что слезы бегут по ее щекам, что она кричит все же что-то, обзывается, матерится. Руби — это Руби, все так. А у Ноэля жена, и что теперь… так вот…

— Ты никому не скажешь, — слышит свой голос будто со стороны.

Дверь громко хлопает. Ноэль уходит.

>… … <

Руби забрала свои вещи из их квартиры в тот же день. Наверное, отписалась везде в социальных сетях и удалила общие фото. Кэмерон не проверял. Это и правда какой-то гребаный детский сад, думал он, снова и снова набирая по памяти номер Ноэля. Снова и снова попадая на голосовую почту.

Рисует, уже не думая ни о чем. Просто рука ведет карандаш по бумаге. И бессвязные штрихи складываются в две сплетенные руки. Мужские ладони. И если бы на одних выбить те самые буквы, каждый фанат “Бесстыжих”, сказал бы — Микки и Йен.

Вот только они — не в Чикаго, и фамилия его — вовсе не Галлагер.

Разглядывает рисунок с каким-то отстраненным интересом, а потом снимает на телефон и постит в Instagram. Тянется к початой бутылке скотча, отхлебывает из горлышка.

— Твое здоровье, Ноэль.

>… … <

Утром голова как булыжник, во рту будто кошки ночевали, и четырнадцать пропущенных на телефон. Четырнадцать звонков и семь смс-ок. От Ноэля.

“Кэм, ты обалдел? Что это за история с рисунками? Руки? Ты каминг-аут решил устроить или как? Весь интернет стоит на ушах. Знаешь, как это выглядит после того, как Руби отписалась от нас с тобой в инстаграме? И вообще… после всего”

Отключает телефон, не читая остальное. Два глубоких вдоха. Еще один. Еще.

Руки дрожат.

Открыть приложение. Правда дурацкий рисунок. Что на тебя нашло, Кэм?

Удалить. Удалить. Удалить.

Убогий рисунок. Все общие фото.

Какое-то дежавю.

Если бы можно было также легко удалить тебя из своей памяти, из грудины. Выцарапать из легких и жизни.

========== Глава 25. ==========

Комментарий к Глава 25.

Йен/Микки - просто утро в Мексике. просто диалог

https://pp.vk.me/c837237/v837237352/1fe89/dkQz6LSJF38.jpg

— Микки, подъем.

— М-м-м…

— Сонное царство, все бока отлежал. Подъем, блять.

— Галлагер, отъебись. У нас отпуск.

— Побег из тюрьмы, наш вояж в Мексику, незаконное пересечение границы… Охуительный отпуск, детка.

— Нах, Галлагер. Отвали, ну.

— Не пойму, ты в тюряге не выспался?

— В тюряге не было твоей рыжей морды. Всю ночь спать не давал. Скотина. Дорвался.

— Уверен, что в морде все дело?

— …

— Мик?! Микки, еб твою мать, ехать пора. Мы еще недалеко от границы.

— Съеби.

— Милкович. Один, блять, уеду.

— Ага, заебешься.

— Так, значит? Ладно…

— Галлагер… Сука, щекотно. Ох… Йен, блять… Йен… Йен.

— Глаза хоть открой?