— Я не с Калебом, Мик. Знаю, Светлана рассказывала. Я бросил его.
Жалкий, измученный. Как промокший подзаборный кошак. Рыжий-рыжий, блядь такая, как солнышко. “И роба в цвет”, - как-то бессвязно думает Милкович, а сам как после наркоза - ни чувствует ни хуя. И ни рукой, ни ногой не шевельнуть даже.
— Рога тебе наставила твоя обезьяна с пожарным шлангом? Хуй и жопу получше нашла?
— С бабой застукал, - зачем-то сообщает Галлагер, а Микки от отвращения передергивает.
От отвращения к себе, потому что горло нелогично перехватывает от жалости, и пальцы тянутся к стеклу. Вот бы обнять… приласкать?
— Я такой долбоеб, Микки, - шепчет-сипит.
И пялится, пялится, смаргивая влагу с длинных, загнутых, как у девки, ресниц. А потом снова тянет пальцы вперед, как тогда, в прошлой жизни. В тот, самый первый срок.
“Руку от стекла убрал!”
Партнеры. Любовники. Семья.
— Ты это МНЕ, блять, решил рассказать?
“Время”, - как-то похуистично шелестит надзиратель и забирает у Милковича трубку, швыряет на рычаг. Его уводят вдоль большой, длинной, как аквариум, комнаты. А Галлагер все сидит, пялится через стекло (золотая рыбка, сука, собственной персоной). И шепчет, шепчет, как псих поехавший.
Микки оборачивается последний раз. Читает по губам.
“Я буду, Микки. Я буду. Клянусь”
========== Глава 21. ==========
Комментарий к Глава 21.
Йен/Микки
https://pp.vk.me/c626617/v626617352/35d22/HS5lwULg32Y.jpg
Йен глазам своим не верит, серьезно. Мик? Микки Милкович? Какого…
— Думал, в камере до сих пор штаны протираю? Устаревшие данные, рыжик.
Тачка крутая, кожаный салон, парфюм, мля, какой-то дорогущий, новый цвет волос даже. Ну, охуеть.
— Это что, блять, программа по защите свидетелей? И кого пришлось сдать? Или наебал всех технично?
Нет, ну а что, с него станется? Это же Микки.
Йен старается не замечать, как радостно, но вместе с тем пиздецки тревожно хуячит сердце о ребра, как отчего-то покалывает пальцы, сжимающие ручку потрепанной спортивной сумки.
— Ты сам-то куда съебываешь? Остопиздел Саус-Сайд или как?
Сплевывает сквозь зубы, и Галлагер вновь видит перед собой того самого пиздливого южного гопника, в которого влюбился когда-то. И похер на навороченную тачку, на прическу эту странную, на брендовое (да ладно, правда?) шмотье.
— Новую жизнь начинаю. Нахуй Чикаго, не только Саус-Сайд.
Кажется, или в пасмурном взгляде, что колется смешинками и какой-то усталой снисходительностью, он вдруг видит что-то? Волнение, может? Как ртуть, что никак не растечется по поверхности, собираясь в серебристые шарики. Как пули.
— Ну, что ж, Галларгер… прощаемся, значит? Я тоже ведь… - запинается, зачем-то уставившись в догорающий у горизонта закат, топящий пару-тройку кварталов будто в кровавом сиропе. - Уезжаю.
Одно только слово, и такая, блять, духота, будто за секунду куда-то испарился весь воздух.
А в голове набатом, реквиемом, панихидой долбится только одно: “Не надо”.
Не надо, потому что “я сраный гей”, потому что “да, вместе”, потому что “да, бойфренд”, потому что “партнеры, любовники, семья”. Потому что только вместе свободны.
Потому что сам, блять, все проебал. Ты сам, блядский Галлагер, сам…
— Хэй, так и будешь пыриться или, может, ответишь?
И за этой показной насмешкой, вздернутой бровью и пальцами, чуть крепче сжимающими окурок, Йену чудится (только чудится, чудик) — там, глубоко, под всеми этими наколками и прочной наносной херней, въевшейся в ребра со времен южной части Чикаго, там он, Микки, дохнет медленно, загибается, разлагается наживую.
И крохотная искорка - вспышкой сигаретной затяжки в ночи: а, может, из-за меня? Без меня?
Ага, блять, как же. Держи карман шире, придурок.
— Галлагер?
Не дождавшись ответа, дергает плечом, бросая что-то вроде сухого: “Да похуй, как знаешь”. И дверца медленно, как в дешевом кино, закрывается…
— Стой! Микки, не смей.
Ухмылка шире и всплеск облегчения в казавшимся выцветшим взоре. Как небо на исходе осени - низкое, блёклое, … безнадежное. И Йен невольно тянет улыбку в ответ, зажигая ответное солнце на этом лице.
Я думал… Как я мог думать, что смогу без тебя?
Не думая, дверь - рывком на себя. Сумку - на заднее сиденье.
— Подбросишь?
— До Иллинойса? - с едкой смешинкой в дразнящемся голосе.
— До конечной станции, хуле. Куда ты, туда и я, - и после паузы, запнувшись всего на мгновение. - Если все еще… любишь.
— Как был придурком, так и остался, - фыркнет Милкович, заводя мотор. - Пристегнись, это тебе не Саус-Сайд, епта.
Визг шин, последние проблески скатывающегося за оплавленный жарой горизонт солнца в зеркале заднего вида, столбики пыли, скачущие в косых острых лучах, вкус сигарет на губах и улыбка, что больше не кажется тесной.
А еще ладонь, что не сейчас, через пару или пару десятков миль найдет его руку. Стиснет, сожмет. Так, блять, что хрустнут суставы.
Возможно, там, впереди, больше не останется никаких: “Я волнуюсь”. Возможно, там останется только “Люблю”.
Потому что, ебана, навсегда. В хорошие и плохие времена, в болезни и в здравии, и прочая херня.
========== Глава 22. ==========
Комментарий к Глава 22.
просто диалог
https://pp.vk.me/c638326/v638326574/1186a/k—ozrbT-SQ.jpg
— Я просто, блять, хочу, чтобы ты был в безопасности. Вся твоя жизнь, все, чего ты достиг, пока я сидел. Ты не пустишь это по пизде, Галлагер.
— Мы уже на границе, Микки. Еще немного, и…
— Дальше ты не пойдешь. Вернешься в Чикаго к своей скучной работе по спасению человеческих жизней, будешь сосать силиконовый член или…
— Ты охуел? Я не для того перся с тобой через половину долбаных штатов, чтобы развернуться на границе.
— Блять, мужик, просто считай это игрой в ебаное благородство или приступом… я хуй знает сентиментальной дурости? Ты развернешься сейчас и съебешь отсюда. И будешь жить долго и счастливо.
— Пиздец. Ты не можешь… вот так.
— Не могу? С хуя ли? Я, сука, стою тут перед тобой в этом сраном платье на каблуках и даже в сережках. И я отпускаю тебя, слышал? Разворачивайся и пиздуй.
— Я люблю тебя, Микки.
— Ты. …
— Никогда не говорил. Люблю, всегда любил. Только, блять, ты. Пиздливый гопник из Саус Сайда. И мне нахуй не сдалось, чтобы меня отпускали. Потому что я не отпускаю тебя.
— Знаешь, почему я свалил из тюряги? Каждую сраную ночь, закрывая глаза, видел тебя то с одним ебырем, то с другим. Как же я тебя ненавидел, Галлагер. Подушку грыз, костяшки о стены сбивал… Сука, как же ломало.
— А теперь стал не нужен? Просто вот так?
— Ты у меня под кожей, дебил. Но я тебя отпускаю. Мог связать, рот заклеить и засунуть в багажник. Нашли бы, когда буду далеко. Но я хотел попрощаться.
— Нихуя. Копы будут тут с минуту на минуту. Может, хорош трепаться? Доспорим в Мексике.
— Галлагер, ты тупой?
— Это ты, блять, тупой, если до сих пор не дошло. Я. НИКУДА. НЕ. УЙДУ. Я тебя больше, сука, не брошу.
========== Глава 23. ==========
Комментарий к Глава 23.
https://68.media.tumblr.com/2d0bdf117a200d5ba8cf6656e71cc14d/tumblr_oienz5Zmzb1s8uqbvo3_540.gif
Удар кулаком, Галлагер почти падает и однозначно давится пивом. А Мик продолжает курить, разглядывая звездное небо. Как серебристые дырки от пуль там и тут. Как после нехилой такой перестрелки в Алиби.
— Оу, ебать! Что это было?
Кулак сжимается сам собой - неистребимый рефлекс Саус Сайда, истина, впитанная не с молоком матери, с первой затяжкой, первым глотком перебродившего пойла, с первой дорожкой кокса… С первым фингалом под глазом, с первым зубом, выбитым трущобными гопниками, - сотней подобных милковичей с наколками на пальцах и стволом за поясом джинсов.
Вот только… ни одного из тех не хотелось до одури, до вспышек за зажмуренными веками, до какого-то зуда в кончиках пальцев, до чертова пожара в легких…
