– Так и засосет…

Вылез на плот, блестя загорелым телом с выпирающими мышцами, оглядел озеро, поднял голову.

– Освежись, Санек, да двинемся…

– Больше ловить не будем?

– Жарко, не будет больше клева до вечера. А нам скоро ехать… На котлеты же хватит… – Он взъерошил Сашке волосы. – Мы с тобой как-нибудь еще сюда приедем. Осенью. Тогда не так жарко и щука жадная…Не расстраивайся.

– Я не расстраиваюсь, – сказал Сашка.

– Тебе здесь понравилось?

– На Селигере лучше, – после паузы ответил он.

– Ну ты сравнил.

Отец стал собирать вещмешок.

– И туда как-нибудь еще съездим…

Сашка постоял в раздумье, потом спустился к плоту, сбросил рубашку, так же, как отец, нырнул, но перелететь, как он, камыши не смог, вошел в воду между ними и поцарапался почти до крови. Попробовал плыть размашисто, как отец, выпрямляя руки, но скоро устал и повернул обратно.

– Все вроде. Ничего не забыли…

Отец огляделся, на дно мешка положил осоку, уложил щук, затянул узел.

– Надо будет потом крапивы найти, переложить… Трогаем.

И неожиданно пошел в обход озера.

Сашка промедлил, потом торопливо нагнал отца, спросил:

– Мы же с другой стороны пришли?

– Правильно, мы пришли со стороны Немыклей, а идем к Ликовцам… А между ними как раз делянка, там я работаю…

– Мы туда идем?

– Там дрезина. И трактор мой… Хочешь прокатиться?

– А дашь? – оживился Сашка.

– Проедешь, – пообещал отец.

Они миновали дубы, дальше деревья были меньше, но стояли гуще. В тени их крон не надоедали оводы, да и жары не ощущалось.

И пахло можжевельником, мхом. Откуда-то издалека ветер принес слабо различимый, чуждый остальным запах и следом еле слышный рокот. И унес дальше, в сторону невидимого озера.

Сашка оглянулся: теперь уже и дубов совсем не видно. Он вздохнул, вспомнив, что не придется похвастаться перед друзьями выловленной щукой, и торопливо догнал отца.

…Сначала звук работающего трактора, а потом и хорошо различимый запах солярки незаметно вытеснили остальные звуки и запахи.

И наконец они с отцом вышли на безлесное, перепаханное гусеницами, устланное сломанными ветками пространство, на дальнем краю которого визг пил чередовался с рокотом трактора-трелевочника и с шумом падающих деревьев.

Отец оглянулся, подождал Сашку, сказал, обводя рукой это расчищенное место:

– Вот это наша делянка. А там мой трактор…

Они пошли по усыпанной щепками, обломками коры и торчащими ветками земле гораздо медленнее, чем по лесу, но скоро и трактор, и домик, приткнувшийся с краю леса, и даже фигурки людей, переходящих от дерева к дереву, стали хорошо видны – стало понятно, что они делают.

Большие зеленые деревья дрожали под вгрызающимися в них, надсадно воющими пилами, падали, тщетно цепляясь за соседей, их тут же обступали мужики с топорами, торопливо обрубали трепещущие ветви, переходили к следующему упавшему дереву, а к беззащитному обнаженному стволу подъезжал трактор, обвивал дерево металлической петлей и тащил его на площадку, где лежали такие же нагие деревья. Сашка оглянулся назад: остался ли на месте лес, по которому они только что шли, или все уже позади превратилось в эту огромную, искореженную и утратившую красоту делянку…

Трактор вдруг остановился, так и недотащив очередное дерево к остальным, и лесорубы, побросав пилы, побежали в сторону домика, и те, что обрубали ветки, – тоже.

– Начальство приехало, что ли… – удивился отец, оглянулся. – Не отстал? – И ускорил шаг.

Трелевочник продолжал рокотать, на узкоколейке попыхивала дрезина, но нигде никого не было, все собрались возле домика. Рабочие стояли, плотно обступив что-то, и Сашке ничего не было видно из-за их спин.

Отец раздвинул сгрудившихся мужиков плечом.

Сашка проскользнул за ним.

На земле, покрытой опилками, лежала тетка в клетчатой мужской рубашке. Ее лицо было в крови и отливало синевой. Над ней наклонилась маленькая полная женщина в синем халате, а рядом двое мужиков держали за руки третьего. У него были большие, выпученные и, казалось, никого не видящие глаза, перекошенное лицо. Через разорванную рубаху было видно, как временами вздымались бугорки мышц, и тогда мужики крепче держали того.

– Убью стерву! – то ли кричал, то ли выл мужик, пытаясь вырваться.

Отец спросил:

– Что произошло-то?

– Васька вот, Настену прибил, – отозвался один из держащих.

– Васька, ты чего?

– Чего я… – Тот неожиданно всхлипнул. – Всю ночь в городе блядовала… Рубаха вон на ней чья?.. Убью хахаля!..

Вновь взвыл, замотал головой с густой шевелюрой, рванулся, но мужики держали крепко.

– Наубиваешься… Посадят дурака… – недовольно произнесла женщина и похлопала Настю по щекам..

Та шумно вздохнула, открыла глаза, уцепилась за руку женщины.

Прошептала:

– Ирод…

К отцу протиснулся щупленький мужичок в испачканной мазутом майке.

– Привет, Вань.

– Здорово, тезка…

– Васька Настю опять уму-разуму учил… – Мужичок хохотнул. – Потеха.

Настя громко застонала, заохала, плачущим голосом произнесла:

– Ирод ты… У мамки я была, и рубаха это браткина… Фашист…

– Я тебе пообзываюсь, – неожиданно тихим голосом произнес Васька и обмяк, зашмыгал носом, произнес: – Да пустите вы, не буду я больше…

Выдернул руки, шагнул к Насте.

– Не подходи, фашист…

Настя поднялась, шагнула в сторону.

– Ты, это, меня так не обзывай, – со скрытой угрозой в голосе произнес Василий, но остановился. – Ты, это… Я фашистов крошил… Не обзывай… Я ведь узнаю, Настька, где ты гулеванила… Я ведь, ежели обманываешь, забью насмерть… И хахаля твоего тоже… Ты меня знаешь…

– А ты не угрожай, не угрожай! – Женщина обняла Настю за плечи. – Ишь как девку-то разукрасил… В кутузку тебя надо…

– А ты не лезь, Варюха, это наше семейное дело…

– Семейное… А как убьешь?

– А они живучие, – негромко отозвался кто-то из лесорубов.

– Цыть! – прикрикнула Варвара, оглядывая мужиков. – Вот и рожай да рости вас таких…

– Я от тебя уйду… С мамкой жить буду… И брату пожалуюсь, – скривила распухшие губы Настя.

– Ты ночь где-то гулеванила, а я тут метался… Я еще разузнаю…

Василий вновь забелел лицом, замутнел глазами, шагнул в ее сторону.

– Варь, уведи меня…

Настя, прикрывая лицо руками, покачиваясь, торопливо пошла к домику.

– Настя!.. – в голосе Василия прозвучала растерянность. – Ты, это, не дури…

– Эх, Васек, прежде бы разобрался… Угробишь бабу ни за что и сам сядешь, – произнес пожилой мужик, державший Василия.

– А… Ничего с ней не будет…

Настя и Варвара скрылись в домике.

Василий махнул рукой, подхватил топор, торчащий в бревне подле домика, пошел к сваленному дереву.

Мужики стали расходиться.

Побрел к дрезине машинист.

– А ты чего, тезка, уже работать вышел? – спросил вертлявый Иван.

– Не… Мы с сыном на озере были, щук ловили, – сказал отец, опустив руку на Сашкино плечо.

– Твой, что ли?

– А то чей… Вот дай-ка мы с ним прокатимся, пока тебе делать нечего....

– Валяй… А я покурю в тенечке.

Мужичок ловко выбил из кармана широких, покрытых масляными пятнами брюк пачку «Прибоя», губами вытащил папиросу, из другого кармана выдавил коробку спичек, прикурил и исчез за домиком, где под дощатым навесом возле бочки с зацветшей водой и пожарным щитом, набитым на дерево (на котором одиноко висел выкрашенный красной краской багор на короткой рукоятке), стояла скамейка.

Отец положил мешок в тень возле стенки домика, подтолкнул Сашку в сторону трактора.

Трелевочник сладко пах горячим металлом и соляркой.

Отец потеснился на черном сиденье, усадил рядом Сашку, положил его руки на рычаги, накрыл сверху своими.

– Вот сейчас и поедем…

Трактор взревел, дернулся и, гремя гусеницами, покатил вперед.

– Теперь тяни рычаги, как вожжи, вправо, влево…

Отец убрал свои руки, и Сашка судорожно сжал вибрирующие рычаги, отчего правый отклонился назад и трактор повернул направо. Он торопливо потянул левый, и трактор круто развернулся влево…