— Кончай пялиться, — строго велел Ифань, когда Хань вновь уставился на Чонина. — Будешь щёлкать клювом, опять поцелуешь его в корму.

— Учитывая, как именно он способен гонять… не дотянусь, — огрызнулся Хань и повернул к себе монитор, где крутилась запись его тренировочного полёта.

— Дотянешься, если будешь усердно тренироваться и набираться опыта. Он тоже далеко не сразу стал гонять так, как умеет сейчас. На одном таланте далеко не уедешь. Талант — это лишь росток. Если за ним не ухаживать, дерево не вырастет.

— И потом вымахавшее дерево уже не спрячешь? — Хань не потрудился скрыть сарказм.

— Чонин ничего не прятал.

— Неужели?

Ифань резко вскинул голову и устремил на Ханя прямой и тяжёлый взгляд, потом негромко полюбопытствовал:

— Ты в самом деле считаешь, что Чонин в клинике только ожоги лечил аж целых два года?

Хань открыл рот, но осёкся и уставился на собственные руки.

— Правильно, подумай. Лишним не будет.

— Но разве не два года нужно на восстановление после… такой аварии?

— Ожоги лечат за месяц — максимум. Ноги — два месяца, хотя на полное восстановление в этом случае надо лет семь, но из клиники можно смыться и спустя два месяца.

— Тогда почему два года?

— А ты подумай. Для общего развития. Когда-то Чонин очень походил на тебя. Правда, ему тогда было всего восемнадцать. И на него давили точно так же, как Чунмён давит на тебя сейчас. И Чонин боялся проигрывать. Ему потребовалось два года, чтобы преодолеть это. Страх не ушёл, но Чонин научился с ним управляться и избавился от зависимости от этого страха. Тебе придётся сделать то же самое, если ты хочешь побеждать и стать чемпионом. По-настоящему. Как Чонин сейчас. Чонин два года побеждал из страха проиграть и пять лет — по иной причине. И первые два года он считает потерянными, фальшивыми. Почему? Подумай сам. Думать вообще очень полезно. Для всех. Для тебя — в том числе.

— Я тебе просто не нравлюсь, — буркнул Хань и отодвинул монитор, чтобы посмотреть Ифаню в лицо.

— Не нравишься, но это не имеет значения на трассе.

— Я тебе не нравлюсь, потому что нарушил правило «никакого секса внутри команды»?

— В том числе.

— Или я тебе не нравлюсь, потому что этот секс был именно с Чонином? Из-за Шуня?

— Шунь не имеет к этому никакого отношения. Но ты прав в первой части. Меньше всего я хочу видеть тебя рядом с Чонином.

— Почему? — Хань сверлил Ифаня упрямым взглядом.

— Потому что ты понятия не имеешь, с чем именно столкнулся. И не ценишь это. И способен сделать лишь хуже, а не лучше. Меньше всего Чонину сейчас нужны проблемы с тобой. Ему сейчас покой нужен и здравый рассудок.

— Ты с такой лёгкостью решаешь всё за других… Но ты тоже знаешь далеко не всё.

— О Чонине я точно знаю больше твоего, так что заткнись и не вякай. Сосредоточься на тренировках и гонке. И не вздумай лезть к нему.

Хань твёрдо сжал губы и мысленно послал Ифаня к чёрту. Вот ещё!

А потом Хань сделал именно то, от чего его Ифань предостерегал — полез к Чонину. Не собирался, вроде бы, но запрет Ифаня стал последней каплей.

Хань сунулся в ремонтный бокс Три Сотни, прикрыл за собой дверь и замер в ожидании. Чонин лежал в углу, вытянувшись на ремонтной платформе, возился с чертежами и делал какие-то пометки в блокноте. Закончив с пометками, он вскинул голову. Лёгкое удивление на смуглом лице быстро сменилось невозмутимостью.

— Поговорить хотел, — буркнул Хань и сунул руки в карманы, лишь бы куда-нибудь их деть. Чтоб не мешали и не тянулись к Чонину.

— О чём? — Чонин убрал чертежи, сунул блокнот в задний карман потёртых кожаных брюк и поднялся на ноги.

— Если помнишь, мы делали ставки на Саргас.

Чонин присел на край стола, на миг закусил губу, после — слабо улыбнулся.

— Тебя это беспокоит? Напрасно. Можешь расслабиться и забыть о ставках.

— Я не понимаю. Зачем тогда ты вообще сделал эту ставку? Или в Империи принято относиться к людям так, словно они вещи?

Чонин скрестил руки на груди и с демонстративным удивлением вскинул брови.

— А я хоть когда-нибудь относился к тебе так, словно ты вещь? — Он изобразил задумчивость и пожал плечами. — Прости, что-то никак не могу вспомнить ничего подобного. Или ты всерьёз считаешь, что победа в гонке может дать мне хоть какое-то право на тебя?

— Но ведь ты сделал это не просто так, а зачем-то, правильно? Я хочу знать — зачем.

— Это был… вопрос, — тихо отозвался Чонин, опёрся ладонями о столешницу и сосредоточенно скрестил ноги в лодыжках, покрутил левой ступнёй и вздохнул. — Просто вопрос, ответ на который я так и не узнал.

— Какой ещё вопрос? — Хань сердито смотрел на Чонина и не знал, что ему сделать такое, чтобы Чонин перестал говорить загадками и ускользать от него.

— Уже неважно, раз ты ничего не понял. Если не понял, значит, не думал об этом. А если не думал, то тебе это не нужно. В конце концов, отсутствие ответа на вопрос тоже в некотором роде есть ответ. Не тот, что я хотел бы получить, но всё же.

— Что за чушь ты сейчас несёшь? — Хань всё-таки не выдержал и возмутился. Вместо того чтобы прояснить ситуацию, Чонин старательно запутывал всё ещё больше.

— Не вижу смысла говорить об этом, если тебе это кажется чушью, — устало отозвался Чонин. — Дверь у тебя за спиной. Просто уходи и спи спокойно. Считай, что ставок никогда не было.

— Замечательно, тогда, быть может, ты задашь свой дурацкий вопрос нормально?

Чонин долго смотрел на него, потом медленно покачал головой.

— Не смог спросить нормально тогда, сейчас — не смогу тем более. Да и какая теперь разница? Ты прав, теперь это не больше, чем просто чушь.

Невыносимо просто! Хань умирал от желания придушить твердолобую скотину. Взять и придушить к чёртям! Хотя, пожалуй, он понял, о чём именно пытался спросить Чонин довольно дурацким способом. Способ выглядел не таким уж и дурацким в свете чониновской гордыни. Но к соображениям Ханя примешивалась и изрядная доля неуверенности: он с трудом вообще верил, что Чонин мог задать подобный вопрос, да и зачем ему лишняя морока, если они и так…

Не ко времени вспомнились слова Ифаня, что одними объяснениями гонку не выиграть. Поэтому Хань сжал волю в кулак, подошёл к Чонину, поколебался немного в паре шагов от него, потом приблизился вплотную и поднял руки, чтобы провести кончиками пальцев по смуглому лицу. Попытку Чонина его отстранить он проигнорировал и прижался губами к красиво очерченным полным губам. Надолго.

— Этот ответ тебе нравится больше? — прикрыв глаза, шепнул Хань после поцелуя и слегка «поплыл», когда почувствовал прикосновение горячих ладоней к пояснице. — Я быстро соображаю, но не умею разгадывать шарады в доли секунды. Проще спрашивать прямо.

— Смотря кому. Но я не думаю, что сейчас всё это уместно. В свете сложившейся ситуации.

— Мне не хочется думать ни о чём. Прямо сейчас. — Ложь, конечно. Ханю хотелось думать. О губах Чонина, например, о его руках на податливом теле, об их близости и о том, что эта близость могла стать более совершенной. По обоюдному желанию.

Через десять минут они ввалились в номер Чонина, захлопнули дверь и занялись поисками кровати. В теории, потому что на практике оказались слишком заняты друг другом. Врезались в столик и свалили на ковёр вазу с яблоками, потом Хань умудрился наступить на крупное яблоко и навернуться.

Кровать они всё-таки нашли, добравшись до неё ползком. Чонин закинул Ханя на эту самую кровать. Пока возился с брюками Ханя, тревожил кожу на животе неровным дыханием и быстрыми прикосновениями губ. Хань запустил пальцы в его тёмные волосы. Томно выгибался и старательно глотал стоны, потому что стенки были непозволительно тонкими. Мало ли… Хотя неважно, если их услышат.

— Всякий раз, когда следует поставить точку, вместо этого, — пробормотал Чонин и провёл пальцами по бедру Ханя, — мы старательно нарушаем правила.

— Продолжай нарушать. Мне нравится, — слабым голосом отозвался Хань и накрыл ладонь Чонина на своём бедре собственной ладонью.