В офисе, мать его, было всё то же: некрологи с портретами известных людей по стенам (гениальный замысел шефа), экспозиционный двухкрышечный гроб, открываемый по принципу шкатулки (штучный товар, выполненный с помощью последних нанотехнологий) и веночки вдоль длинной стены (хвойные ветки скрепляются специальными зажимами).

Секретарша Леночка говорила кому-то по телефону блудливым голосом с придыханием:

– На указанный вами адрес немедленно приедет наш высококвалифицированный сотрудник и оформит документы.

– Я к шефу, – буркнул Комбат и прошёл через двойные двери.

В кабинете шефа он достал из кармана плаща газетный свёрток и бросил его на стол, затем вытащил сигареты и закурил. Шеф осторожно потянул газету за край двумя пальцами, но увидел деньги и быстро развернул свёрток полностью. Газета оказалась сильно помята, но Комбат смог прочитать знакомый заголовок «Болеем против Спартака». Три пачки банковских билетов лежали на столе. Шеф заулыбался и вопросительно посмотрел на Комбата.

Он выпустил дым и пояснил:

– Заказ хороший. Деньги наличкой… Это аванс. Будет ещё столько же. Но есть маленькая накладочка.

Шеф, продолжая улыбаться, изобразил бровями «я весь во внимании».

– Покойный ещё жив, – пояснил Комбат.

Улыбка на лице шефа пропала.

– Ты что? Уху ел? – прорычал он.

Рука Комбата с сигаретой застыла в воздухе.

– Как есть, так и говорю. Вы же сами внушали… В условиях кризиса, блин. Когда всё дорожает… Переходить на новые формы работы с клиентом, – напомнил он.

Шеф остекленел взглядом и опять посмотрел на деньги. Комбат затянулся сигаретой, выпустил дым и повторил успокаивающе:

– Заказ хороший. Деньги наличкой… А клиент может откинуть копыта с минуты на минуту. Все мы под богом ходим.

Шеф невидяще, придушенно скосился в чёрный бездонный квадрат окна, но Комбат всё же успел заметить: что-то промелькнуло в его в глазах, какая-то мысль или ещё что-то, неуловимое. Наконец, шеф выдавил с угрозой в голосе:

– Если он умрёт, считай, что тебе крупно свезло.

– Должно свезти, – согласился Комбат. – Я, вообще-то, фартовый.

– Слышь, фартовый, а выпить хочешь? – уже с улыбкой спросил шеф и, не дожидаясь ответа, полез в свой стол.

Он разлил что-то по стаканам, и они выпили. Потом Комбат, получив свои комиссионные, простился и двинул на выход, только ушёл недалеко. Хлопнув первой дверью, он тут же приоткрыл её и приник к щели ухом, затаившись в темноте тамбура между двойными дверьми. Скоро он услышал голос шефа.

– Василий Николаевич? – говорил тот кому-то по телефону. – Да, я… У тебя был какой-то человечек по щекотливым вопросам… Да, очень щекотливым. Да, естественная смерть, конечно… Да… Да… До скорого.

Комбат осторожно пошёл на выход.

Он шагнул в темноту из-под козырька крыльца и застыл, как вкопанный.

Ему вдруг вспомнилось ведро из Марокко. Оно почему-то возникло сейчас прямо перед глазами, буквально материализовавшись из ничего.

Ведром кочевники пользовались самым примитивным – просто большим куском верблюжьей кожи с отверстиями по краям. К отверстиям привязывались верёвки, потом соединяющиеся в одну, и такое ведро трудно было поднять из колодца, не расплескав ни капли. Вот вода и лилась из него через край, падая вниз звонкими, упругими, и даже на глаз, восхитительно студёными струями… Винский в первый раз расплескал из этого ведра почти всё. Они потом, смеясь, втроём поднимали это ведро несколько раз.

Тогда их было ещё трое. Трое верных друзей.

Комбат застыл: он потерялся и ощущал себя в этом мире лишь по частому биению пульса. Потом запрокинул голову и глянул в злую металлическую чернь неба.

Дождь словно бы только и ждал этого.

Только что он мелко сочился, затаившись в глухом вихлястом переулке, а тут вдруг взял и припустил не на шутку: дождь падал на мокрую землю, размывая её пласты, дождь сеялся от крыши к крыше мелкой водяной пылью, дождь собирался в вертикальные туманные столбы и поднимался по ним к тяжёлым смрадным тучам, дождь весомыми круглыми каплями капал с козырька соседнего дома, кривые карнизы которого уже давно покрылись сизой плесенью, дождь с гулким отчаянным шумом хлестал из ржавых водостоков, безудержно разливаясь по чёрной тусклой мостовой лужами, тихими заводями и небольшими водоворотами, а дальше, дальше дождь уже бежал изо всех сил по промытым между брусчаткой руслам, чтобы на первом же уличном сквозняке обляпать сырые насквозь, промозглые стены бетонных коробок грязными брызгами…

Комбат стоял так, наверное, долго, а когда эта странная оторопь с него сошла, он зябко передёрнул плечами и провёл рукой по лицу, скользкому от дождя, а может быть, от слёз, которые так некстати появились сейчас на глазах. Потом достал телефон, набрал Дока и сказал ему:

– Никогда не женись, Макс. А если женишься, то не смотри футбол дома по телевизору.

Док словно совсем не удивился.

– Я и не смотрю, – тихо ответил он. – Я хожу в спорт-бар по соседству. Очень удобно.

– Да. Удобно. И продолжай в том же духе, блин, – хохотнул Комбат и добавил вдруг: – Чтобы не смогли предать самые верные.

Док ответил не сразу.

– Винский не предал нас, – сказал он и, помолчав, пояснил, как показалось Комбату, с тоской в голосе: – Он просто испугался, что чуть не умер… Думаю, он сейчас уже раскаивается.

– Да уж, конечно. Лилии означают чистоту души и невинность, – зло выдавил Комбат.

– Ты опять напился? Что ты с собой делаешь? – спросил Док.

Стараясь чётко выговаривать слова, Комбат ответил:

– Нет… Я хрустален, как кристалл Сваровски.

И дал отбой.

****

Глава о кремовом торте, странном стакане, боевом пингвине и неуправляемых подростках.

Джейн уже много лет подряд боролась с полнотой, со своим лишним весом, и всё-таки лишний вес побеждал её.

Когда она уже совсем отчаялась, то пришла к мысли, что во всём виноваты предки и только предки. Они у неё были из крестьян. Не то, чтобы она стеснялась этого – просто крестьяне на Руси вечно голодали. Во время голода, когда обмен веществ снижался, а источниками энергии для мышц и всех органов становились жирные кислоты и кетоновые тела самого организма, предки привыкли потреблять любую пищу, усваивая её питательные вещества до последнего атома. Свои гены они передали ей, Евгении Серовой (по паспорту) и просто Джейн (для друзей). Вот она теперь и усваивает все полезные вещества даже при самой низкокалорийной диете, твою мать!

Ах, если бы её предками были всегда сытые аристократы! О! Тогда бы всё у неё пошло по-другому.

Она вздохнула и отрезала ещё кусок торта.

Торт Ольга привезла ей – что надо. Крема было много, он уже из ушей лез, но остановиться Джейн не могла и не хотела. Потрясение от смерти мужа надо было заесть основательно.

Его тело нашла Тамагочи. И тут же вызвала полицию, старая сука! Даже ей в город не позвонила сначала, поэтому она ничего не смогла спрятать. И поэтому теперь все могли узреть лифчик на ногах этого идиота. Господи!.. Какой позор!.. Что скажут папины друзья?.. Она сообщила папе первому, и он сразу приехал к ней, папа всегда выручал свою Дженни, но лифчик скрыть от полиции даже он не смог.

Джейн опустила голову и в задумчивости принялась ложкой размазывать розочки по торту. Ярко-розовый крем ложился жирными лоснящимися мазками на крем зелёный, изображающий у роз листики. Она подцепила пальцами засахаренно-янтарный цукат, ткнула его в середину этого сладостного пахучего месива и пришла в восторг. Вот как надо делать торты! Долбанные кондитеры нифига не соображают! Она облизала пальцы и опять взялась за нож. Этот кусок получился ещё больше предыдущих. Вау!.. Как долго она мечтала об этом!

Расправившись с тортом до последней крошки, Джейн сыто откинулась на спинку дивана и блаженно смежила веки. Ну, вот! Теперь она в состоянии любого порвать на портянки!