– Я из «Последней обители».

– А мне монопенисно, – сказала женщина. – Главное, чтобы вы похоронили моего мужа по высшему разряду.

Тут светильник у зеркала погас, тоже сам. Женщина не шевельнулась, она стояла в темноте и молчала. Комбат махнул рукой, а когда светильник опять загорелся, нашёл в мокром комке своей одежды футболку и напялил её, морщась и тихо ругая дождь последними словами.

Потом он спросил, уточняя:

– Значит, вам надо похоронить мужа.

– Да, хотелось бы, – подтвердила женщина.

– Только его одного? – ещё раз уточнил он.

– Да, – подтвердила она снова и спросила: – Какие у вас расценки?

– Вам же по высшему разряду? – напомнил он её же слова. – Могу предложить гробы итальянские, полированные. Эксклюзивного качества. Четыре позолоченные ручки со стразами, внутренняя обивка. Дерево – или красное, или дуб. На выбор.

– Гроб можно выбрать? – оживилась женщина.

– Да, естественно. Вы какие обычно предпочитаете? – спросил он и добавил: – Гробы отечественного производства будут дешевле, конечно.

Женщина задумалась.

– Надо спросить, – наконец, произнесла она и шевельнулась. – Пойдёмте.

Она прошла по коридору и толкнула какую-то дверь. Неожиданно Комбата оглушил звук работающего телевизора: шёл футбольный матч, трибуны ревели, комментатор орал отчаянно. Комбат шагнул за женщиной.

Комната, наверное, гостиная, оказалась большой и почти пустой, в ней стоял только длинный низкий диван – на нём сидел мужчина, возле ног которого выстроилась батарея пивных бутылок. Здесь было чуть светлее, чем в прихожей, но основной свет шёл от огромного телевизора, занимающего изрядную часть стены. Комбат громко, чтобы перекричать комментатора, поздоровался с мужчиной. Тот не повернулся и не ответил, пожирая глазами экран с бегающими футболистами. Женщина подошла к столику, порылась в завале глянцевых журналов и, вытащив из-под них газету, развернула её. Приблизившись к телевизору, она помотала двумя руками газетой по экрану. Комбат смог прочитать в неясном свете газетный заголовок: «Болеем против Спартака».

– Что? – вскричал мужчина, чуть приглушая звук телевизора пультом: он уставился на газету, как заворожённый, ожидая, когда та уберётся с экрана.

– Милый, я вызвала агента из похоронного бюро, – сказала женщина громко, стараясь перекричать телевизор.

– Класс! – вскричал мужчина.

Она опять помотала газетой, загораживая мечущихся футболистов, и добавила:

– Агент спрашивает, какой гроб тебе заказать? Наш или итальянский?

– Самый крутой, тупая ты овца!.. Ты мои вкусы знаешь! Всё самое крутое! – с раздражением в голосе воскликнул мужчина, опять прибавляя звук.

– Значит, берём итальянский, самый дорогой, – сказала женщина, делая шаг к Комбату. – Но только из красного дерева.

Она опять вернулась к телевизору и помотала газетой.

– Что? – опять вскричал мужчина.

– Деньги, милый, – сказала она.

Мужчина привстал и, по-прежнему не отрываясь от экрана, неуловимым движением вытащил откуда-то из-под себя две пачки денег. Бросив пачки рядом с собой, он опять прибавил громкость. Женщина исподлобья посмотрела на него тяжёлым, испепеляющим взглядом и снова поводила газетой по экрану. Мужчина опять привстал и достал ещё пачку.

Женщина аккуратно, чтобы не попортить маникюр, взяла пачки и подошла к Комбату. Газету она так и не выпустила, сжимая её уголок кроваво-красными ногтями. Поморщившись, она предложила:

– Пойдёмте на кухню… Поговорим и выпьем.

На кухне горел ряд крошечных светильников, неясно освещая строй тёмной мебели, стоящей вдоль стены. Женщина положила деньги и газету на обеденный стол и уселась на столешницу рядом.

– Налейте себе сами, – кивнула она куда-то в сторону и попросила: – И мне плесните чего-нибудь покрепче.

Комбат подошёл к стойке, быстро определился с выпивкой и вернулся к женщине уже с двумя приземистыми бокалами.

– Теперь маленькая проблемка, – сказал он, отхлебнул из своего бокала и, скривившись, добавил: – Ваш муж, кажется, жив.

– Проблемка? За такие деньги? – переспросила она и оценивающе посмотрела на свой маникюр, прижав согнутые четыре пальца к ладони сначала правой руки, потом левой.

Комбат не спускал с неё глаз.

Он её насквозь видел… Приехала из провинции. Бывшая секретарша. Выскочила за шефа, теперь квартиру его хочет. Смазливая мордашка. Крепкий тыл, бронебойный лобок. Юбчонка задирается легко… Леди Макбет Мухосранского уезда.

– Моя прекрасная леди! Как-вас-там, – сказал он. – Идите и помашите ещё своему мужу газеткой.

– Меня зовут Лера, – сказала женщина, неясно глянув на него.

Она спрыгнула со стола и ушла, вихляясь на каблуках. Газету она опять потянула за собой, взяв за уголок. Скоро до него донёсся громкий крик телевизионного комментатора. Какое-то время трибуны неистовствовали, потом стихли. Женщина вернулась с газетой, в которой уже что-то было завёрнуто, положила газетный свёрток на стол и произнесла твёрдо:

– Это вы получите после похорон.

Комбат потянул газету за край, разворачивая, посмотрел, удовлетворённо кивнул и сказал:

– Катафальный автобус «Мерседес». Пятнадцать посадочных мест для родственников. Маршрут: морг-кладбище.

– Нет, – ответила женщина. – Маршрут: дом-морг-кладбище-дом.

– Замётано, – согласился он. – Теперь венки.

Она задумалась и глянула на него.

– Ну… Траурный венок – это особый атрибут похоронной церемонии, – проговорил он заученную фразу. – В нём вся боль и скорбь утраты, он проникнут торжественностью и печалью.

– Я ненавижу искусственные цветы, – наконец, выдавила она.

– Ясен пень, – согласился Комбат. – Венки будут составлены вручную лучшими флористами из живых цветов. Они станут ярким подтверждением вашей любви к усопшему.

Женщина молчала.

– Лилии, гвоздики, хризантемы, розы… Удобная конструкция на треноге, придающая изделию устойчивость, – стал перечислять он.

Женщина слезла со стола и вышла из кухни. Газету она опять потянула за собой. Из гостиной раздался крик комментатора. Комбат подошёл к стойке, налил себе из какой-то бутылки и выпил. Звук телевизора стих. Женщина вошла и сообщила:

– Муж сказал, что любит лилии.

– Прекрасный выбор, – похвалил Комбат и опять плеснул в стакан. – Какого цвета траурные ленты вы предпочитаете?

Она посмотрела на него, недоумённо наморщив лоб. Он объяснил, медленно приближаясь к столу, на который она опять уселась:

– Наиболее традиционный цвет – чёрный, как цвет грусти и печали. Однако возможны и ленты других цветов – красного, бордового, белого.

– Белого! – выбрала женщина и облизала губы.

– Замечательно. Этот цвет обозначает чистоту души и невинность, – качнул головой он, соглашаясь, сделал большой глоток, потом спросил: – Пять венков будет достаточно?

– Нет, десять венков, – сказала она и воровато, оценивающе глянула на Комбата.

Потом потянулась, взяла бокал из его руки и выпила всё, что там ещё оставалось. Потом отставила бокал и придвинулась к Комбату по скользкой столешнице широко раздвинутыми ногами.

«Кажется, где-то в плаще у меня завалялись презервативы», – подумал он, глядя на неё в упор.

– У меня всё есть. Там, внизу, на полочке, – прошептала она и показала глазами.

Когда он вернулся к ней с презервативом, она остановила его руку и спросила:

– А какая в гробу обивка? Из чего?

****

Комбат вышел из подъезда через полчаса.

Стало ещё темнее. Беспроглядные коробки домов не освещали ни фонари, ни свет из окон, и они стояли, как безглазые паралитики. Дождь, уже косой изрядно, опять припустил за ним, заходя то с правого, то с левого бока. Комбат яростно задвигал локтем, отбиваясь от паскуды. Дождь приостановился и тут же снова пошёл по пятам, хватая за что придётся.

– Засохни, пьяная сволочь! – пробормотал Комбат и задёргал плечами, пытаясь вырвать мокрые рукава из ледяных пальцев дождя.

Зазвонил телефон: таксист сообщил, где стоит машина. Когда Комбат забрался в салон, то сначала отпил из фляжки и только потом назвал адрес офиса. Доехали быстро.