Может, если он сегодня придет, я смогу загладить свою вину? Смогу уговорить его не обижать больше мать? Но он не приходил.

Под конец я провалился в сон, в котором были какие-то запутанные коридоры, белые двери, которые захлопывались, когда я проходил мимо. Иногда, если я шел достоточно быстро, то успевал увидеть за ними нагие сплетающиеся тела, но не мог определить, были ли то женщины, мужчины, или молча пожирающие друг друга зомби. Поэтому, когда мои уши резанул крик, сначала я подумал, что это часть моего сна. Полежал немного с открытыми глазами, успокаивая дыхание, и тут опять: стоны. Стоны, переходящие в тонкий надрывный крик.

Я вскочил на кровати. В зеркале напротив метнулось бледное привидение. «Это с башни!» - мелькнула первая мысль. Но я сразу сообразил, что даже если бы отчим и затащил туда кого-то, кроме меня, то из-за звукоизоляции навряд ли я бы что-то услышал. Крик повторился снова, и у меня все волоски на теле встали дыбом. Голос был женский.

- Мама! – вырвалось у меня. Я выскочил за дверь и бросился к родительской спальне. Закрытые белые двери проносились мимо – замедленно, как во сне или в кино. Толстый серый ковер заглушал шаги. Я дернул за красивую резную ручку. Заперто! Дернул еще:

- Мама!

Изнутри не доносилось ни звука. Будто мне все почудилось. Будто кошмар все еще продолжался.

- Мама, с тобой все в порядке? – заорал я по-русски, колотя в дверь кулаком. – Я слышал, как ты кричала! Что он делает с тобой, этот урод?!

Я выждал чутка, прислушиваясь, но внутри по-прежнему было тихо. Странно тихо. Ведь если мать с отчимом спали, я давно должен был их разбудить!

- Откройте дверь! – перешел я на датский, вбивая в дерево кулак так, что костяшки рассадил. – Откройте, или я ее выломаю! – мелькнула мысль сгонять за топором. Это подействовало в прошлый раз, должно сработать и в этот. Только вот топор хранится в подсобке с садовыми инструментами. Пока я туда да обратно, Сева маму на котлеты разделать успеет, а потом скажет, что так и было, адвокат гребаный!

Внезапно дверь распахнулась, так что мой занесенный кулак чуть не врезал матери по носу.

- Женька, ты чего? – пробормотала она, придерживая одной рукой створку, а другой – полы шелкового халата. Севин подарок. – С ума сошел? Ночь на дворе, все спят, а ты тут дебош устроил!

За ее плечом я различил отчима, вальяжно развалившегося на подушках: на морде превосходство и ледяное торжество. На руке, что поверх одеяла, длинные припухшие царапины – это я его оприходовал. Интересно, как он их матери объяснил? Смотрит такой на меня, а глаза говорят: «Ну и что, малыш Джек, ты мне сделаешь?»

- Ма, - перехожу снова на русский, - ты кричала, стонала. Я слышал! Что этот гад с тобой вытворяет?

Она взгляд отводит и халатик запахивает крепче:

- Да тебе приснилось все, Жень!

- Не приснилось! – я уже почти ору. – Я же не псих! Я слышал, он делал тебе больно.

- Что происходит, Катюша? – это отчим подал голос с кровати. Меня намеренно игнорирует.

- Ничего, Севочка.

Мать подняла на меня припухшие глаза, усмехнулась как-то странно:

- Просто Джек услышал кое-что, и неправильно это понял. А сейчас он пойдет в свою комнату и больше нас беспокоить не будет. Ведь он уже большой мальчик, должен такие вещи понимать, - и закрыла дверь прямо перед моим носом.

Ключ повернулся в замке, а я так и остался стоять, как оплеванный. Джек! Ма назвала меня Джеком! Она никогда так раньше не делала. Даже в школе на собраниях, даже в коммуне! И еще. Когда она уже закрывала дверь, я заметил кое-что. Капельку крови. Одну маленькую капельку. На голени, на внутренней ее стороне.

Постоял еще под дверью. Послушал. Ничего такого: шорохи, тихие голоса, тишина. Я побрел назад по коридору. Может, к маме просто «красные пришли», как говаривал когда-то Бо? Да, а может, Сева что-то сделал с ней. Что-то такое, чего не делал даже со мной. Может, и сейчас он с ней это делает, а мама терпит и молчит. Терпит, потому что любит его. Молчит, потому что меня пугать не хочет.

Я зашел к себе в комнату, кинулся на постель и забился в угол, за подушки. Сжался там в комок, слушаю тишину. Это все я. Я сам это сделал. Я один виноват. Значит, я и должен это исправить. Себастиан на меня зол? Ладно. Значит, надо задобрить его. Убедить в том, что я все понял. Что больше так не буду. Что я буду... буду таким, каким он хочет меня видеть. Только бы ма больше не кричала так. Господи, только бы эта капелька крови оказалась единственной!

Следующее утро было совершенно обычным. Когда я встал, Себастиан уже уехал. Мать накормила меня завтраком и поела сама – ей нужно было успеть на автобус, чтобы ехать на курсы. Я сделал последнюю попытку – последнюю, на которую у меня хватило мужества.

- Мам, - я отставил в сторону почти нетронутый стакан сока. – Давай уедем, а?

- Ты о чем? – она торопливо мазала бутерброды, которые должна была взять с собой на занятия.

- Ну, уедем из этого дома. Насовсем.

Она рассмеялась удивленно и положила на хлеб ветчину:

- Где же мы тогда будем жить? Да и Сева никогда дом не бросит – он же здесь вырос.

- Я не про то, - я провел пальцем по разбитым костяшкам, словно чтобы убедиться в реальности того, что случилось ночью. – Мы без Себастиана уедем.

Она вскинула на меня глаза – в одной руке нож, в другой печеночный паштет:

- Жень, ты что? Как это – без Себастиана?

- Да так, - я сильней надавил на ранки. – Давай сумки соберем и на автобус. Да даже без сумок можно. Только денег возьми немного. На первое время.

Паштет плюхнулся на стол.

- Жень, - тихо и зло выговорила мать. – Ты в своем уме? Ты что, предлагаешь мне мужа бросить?

Я кивнул. Мои ногти под столом впились в едва поджившие костяшки.

- Но почему? – она положила нож на стол, оперлась на него тяжело, не сводя с меня пристального взгляда.

Вот мы и подошли к сути вопроса. Ну, что же ты молчишь, Джек?

- Се... Себастиан, - тихо начал я, - он... Я...

Да, мля! Очень содержательно!

Мать скрестила руки на груди:

- Если ты насчет вчерашнего, так вот. Позволь рассказать тебе кое-что о семейной жизни. А я надеюсь, что она будет у меня с Севой долгой и счастливой. Только семейная жизнь, сынок, это не 365 дней в году вздохи и прогулки при луне. Это тоже усталый муж, приходящий с работы с истрепанными нервами. Это муж, готовый воспитывать чужого ребенка, как своего собственного, и срывающийся, когда тот, вместо благодарности, плюет ему в лицо. И руку на него поднимает.

Блин, это она про царапины! Что он там наговорил ей, мразь?!

- Это способность утешить, понять и принять. Понимаешь? – она смотрела на меня, а лицо было замкнутое, чужое, будто она не со мной разговаривала, а с каким-то малолетним отморозком, на которого уже все махнули рукой. – Хотя где тебе... Ты же маленький эгоист. Только о себе думаешь. А я... Я в первый раз за столько лет почувствовала себя любимой, счастливой... – она отвернулась, смахивая слезы.

По моей руке побежало что-то теплое. Глянул вниз – я костяшки совсем расковырял. Но боли не чувствовал – в груди было гораздо больнее. Так, что не вздохнуть.

- Мам, я... – встал и сделал шаг к ней, - я ведь тоже тебя люблю! Всегда любил и всегда буду!

- Знаю, Жень, - всхлипнула она. – Я тебя тоже люблю. Только мне ведь мужчина нужен. Как бабе без мужика? А Себастиан, он... Такого, как он, я больше никогда не встречу. И ты... – она вдруг повернулась ко мне, наставила на меня мокрый от слез палец, - ты не смеешь счастье мое рушить! Не пытайся нас разлучить! – И тут же рассмеялась, кривясь лицом. - Это же все глупая детская ревность, я знаю! Ты же на самом деле не плохой. Ты только хочешь казаться таким, чтобы Севу от меня оттолкнуть. Верно, глупенький? – она протянула ко мне руки, чтобы обнять, но я отшатнулся. Сделал шаг назад. Развернулся и выскочил в коридор. Подхватил рюкзак и в дверь.