Губы женщины задвигались, в остальном она осталась такой же каменной:

– Теперь я поговорю с тобой, чужой человек. Ты старый. Ты не настоящий китаец, даже кланяешься неправильно. Никто кроме бэнъданя Ченга тебя не знает. Зачем ты мне? Не дашь хорошего ответа, отправишься в ушуйши вслед за своим никчемным приятелем.

Слово ушуйши Маса не знал, но вряд ли оно означало что-то хорошее.

– Я не старый. И я очень полезный. Я могу побить всех твоих людей один.

Чуть улыбнулась. Спрятала иголку в коробочку. Уже хорошо.

– Побей меня. Я буду сидеть и пользоваться только левой рукой.

Поднялась, взяла тяжелый стул пальцами, словно пушинку. Вынесла на пустое место. Села. Ступнями зацепилась за ножки, правую руку убрала за спину.

Какое у нее лицо, думал Маса. Будто густой туман, сквозь который совсем не видно душу. Вообще ничего не видно.

– Одной рукой? – вежливо посмеялся он. – Ты, наверно, шутишь?

– Победишь меня – будешь жить. Нет – умрешь.

Сидящие за столом тихо, но оживленно шептались, о чем-то между собой сговариваясь. Маса догадался о чем. Китайцы обожают заключать пари. Кажется, желающих поставить на чужака не нашлось.

Ну, сейчас я тебе устрою японо-китайскую войну, злорадно подумал Маса. Как в 27 году эры Мэйдзи, когда ваши полчища думали раздавить нашу маленькую армию, словно комара, а потом еле унесли ноги.

Он ринулся вперед без раскачки, без предупреждения, применив технику хи-но-хё, «огненный град» – это когда короткие удары сыплются со всех сторон.

Ни один не достиг цели. Кулаки неизменно натыкались на порхающую ладонь, а стоило Масе на долю секунды ослабить натиск – ладонь больно шлепнула его по кончику носа. Полилась кровь.

Рассердившись, он удвоил частоту ударов, но единственная рука китаянки легко их отбивала. Попробовал врезать слева коленом – его встретил железный локоть.

Маса был так сосредоточен на этой проклятой, вездесущей, непробиваемой руке, что ничего кроме нее уже не видел. Поэтому неожиданная атака с другой стороны поймала его врасплох. Шуша двинула его в висок справа, и бой закончился.

Когда Маса выплыл из черной зыби, оказалось, что он лежит на полу и что в грудь ему упирается маленькая нога в кожаном тапке. Снизу Шуша казалась огромной, вздымающейся чуть не до потолка. Ее лицо с этого ракурса было похоже на сияющую луну.

Первая мысль, пришедшая в еще не вполне прояснившуюся голову, была: «Будда Амида, какая женщина! Никогда такой не видывал!»

– Ты сказала, что будешь драться только левой рукой, – укорил он. – Это нечестно.

– Ты только потому и жив, что одной левой оказалось недостаточно. Я очень давно не встречала таких серьезных противников.

Зыбь совсем отступила, и Маса увидел, что в помещении кроме них никого нет.

– Где все?

– Я их отослала. Хочу узнать тебя получше. Скажи, зачем ты пришел? Только не ври, что ты хочешь сражаться за Интернационал. Для этого ты слишком хитрый и слишком старый.

– Я не старый!

Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Хорошо бы сорок, самый лучший возраст для женщины. Но если даже больше, тоже ничего.

Посмотрел на ногу, попиравшую его грудь. Слава богу, нормальная, не перебинтованная. Впрочем, иначе ее не взяли бы в телохранители.

– Ты сама сражаешься за Интернационал. Почему не могу и я?

– У меня есть своя причина.

– Помогать большевикам? Какая?

– Скажу. Зачем мне таиться? – Она все так же глядела на него сверху вниз, неподвижная и величественная. – Или ты станешь своим, и тогда мы будем вместе. Или не станешь, и тогда никому ничего не расскажешь. Я помогаю большевику Зае, хотя он глупый варвар, потому что в Москве у него влиятельные…

Последнее слово Маса не разобрал, но догадался: начальники или покровители.

– Большевики в этой войне победят. А когда они сделают красной всю страну Элосы, они захотят сделать красными соседние страны. Это и есть «Интернационал». Тогда я вернусь в Китай комиссаром красной Москвы. И наступит мое время.

Великая женщина с великими помыслами, восхищенно подумал Маса. Я такой еще не встречал. Интересно, прямые ли у нее ноги? Под штанами не видно. У китаянок, к сожалению, ноги часто кривоваты. Но такой великой женщине можно простить и это.

Ему даже нравилось, что она вот так стоит над ним и давит на грудь.

– Я с тобой откровенна, как ни с кем, – сказала Шуша. – Потому что я вижу: ты человек серьезный и бесстрашный.

Польщенный, Маса сдвинул брови, чтобы выглядеть еще серьезней и еще бесстрашней.

– Ты тоже будь со мной откровенен, – продолжила она. – Я умею делать больно, меня хорошо этому обучили, но я знаю: от тебя болью ничего не добьешься. Если ты не захочешь сказать правду – не скажешь. Учти однако, что обмануть меня невозможно. Нас в Запретном Городе научили искусству, необходимому для хорошего телохранителя: видеть ложь в глазах. Глаза человека, замышляющего недоброе, всегда лживы. Смотри мне в глаза, Ма Ся, и отвечай. Если я замечу хоть тень неправды, я раздавлю твое сердце.

Нога усилила нажим, и Масино сердце затрепетало, но не от страха, а от очень острого и небесприятного чувства, которому не было названия.

– Я скажу тебе правду. Я пришел сюда, чтобы добраться до Зае-тунчжи.

Так выглядит настоящий цзюнцзы

Узкие глаза стали еще уже, словно по лику луны проскользнула легкая тень.

– Зачем он тебе?

– Не мне. Моему лаода.

– Кто он?

– Тот, кто в августе нашел и наказал людей, которые летом убили на улице много мирных горожан. Мой господин – цзюнцзы [по-китайски это значило «благородный муж»], и его цели всегда благородны. Он великий сыщик и мастер японской боевой школы Ниндзюцу.

– Какой-какой?

Маса приподнял штанину на ее ноге и написал пальцем на коже иероглифы. Кожа была гладкая и прохладная. Захотелось ее поцеловать, но не стал.

– А, жэньшу, я про нее слышала много интересного. Твой лаода китаец или японец?

– Русский.

Тонкие брови чуть-чуть дрогнули. Это безусловно был знак крайнего удивления. Маса понемногу учился читать ее каменное лицо.

– Не знала, что среди русских бывают цзюнцзы и мастеры жэньшу… – Шуша легонько вздохнула. – Как же мне с тобой быть, Ма Ся? Я могу тебя убить, но тогда твой лаода пришлет кого-то другого, кого я не знаю. Или начнет мстить за тебя сам….

Как она умна, подумал Маса. Жалко, что я лежу, а она стоит. Лучше бы она тоже легла.

– И мне почему-то не хочется тебя убивать, – задумчиво проговорила она. – Это очень странно. Обычно я убиваю с удовольствием.

– Это потому что нас свела карма. Карма прислала меня потому, что твое время одиночества закончилось…

Он, наверное, очень коряво проговорил это на своем паршивом китайском, но Шуша поняла. Красивые брови выгнулись еще на полсуна.

– …Я была уверена, что мое время одиночества никогда не закончится.

Она убрала ногу с его груди, отвернулась и обхватила себя за плечи. От этого неожиданно женского жеста, от беззащитной спины Маса растрогался, шумно задышал.

Мягко вскочив на ноги и с трудом удержавшись от того, чтоб ее обнять, проникновенно сказал:

– …А меня карма привела к тебе, потому что я больше не нужен моему лаода. Я верой и правдой служил ему много лет, потому что он следовал великой цели: карал Зло. Но скоро я буду свободен, одинок и останусь без смысла в жизни, потому что господин уходит на покой, отказывается от великой цели. А у тебя она есть. Мне все равно, в чем она заключается. Довольно того, что она – великая. И если ты захочешь, я буду служить тебе.

Шуша быстро обернулась. Ее глаза были мокрыми, и у Масы тоже немедленно выступили слезы.

В первую минуту Маса даже заколебался – так горячо ему обрадовалась Мона-сан. Когда утром он постучался в номер «люкс», она даже вскрикнула от радости. И обняла, и поцеловала.