Вот и в тот день Володя о чем-то рассказывал, пока из лесу не выскочил худенький белобрысый подросток, удивительно похожий на него. Выбежал, замер в нескольких шагах, руки по швам:

- Всеволод Николаевич, разрешите?.. - голос прерывался, дыхание было здорово сбито.- Сашка с Митькой в опасности! Мне бы в город... Там Опричник...

- Тихо. Я все понял, Алька. Сейчас поедем, - голос Володи стал каким-то чужим. - Прости, Владислава, сегодня не получится погулять.

Кстати, Володя был одним из немногих, кто нормально среагировал на то, что она не любит сокращений от своего имени. И ни дурацких шуток про то, чем она прославилась, не отпускал, ни называть ее повторно Славой или Владой не стал. Либо полным именем, либо - Володей. Шутил еще, что они почти тезки. А в тот вечер Володя, как всегда, проводил Славу до калитки, потом вывел мотоцикл и уехал с Алькой на багажнике. А Слава себе места не находила, даже не заметила, что впервые тогда услышала его полное имя. Дома не усидела, пошла к Анне. Та пыталась ее успокоить, но какое там! У самой душа не на месте. Хотя держалась молодцом! Славу сначала, не слушая никаких возражений, вместе с детьми накормила ужином, потом Вейка и Тата пошли в играть в саду, а подруги уже наедине поговорили наедине.

- Не переживай, он справится, - Анна говорила спокойно и с такой уверенностью, что усомниться в ее словах было сложно. - Я понимаю, в это тяжело поверить, но Володя куда сильнее, чем кажется. Уж я-то знаю! Тоже не сразу приняла то, что он уже давно - взрослый и сильный, настоящий мужчина. Представь, каково это - помнить маленького мальчонку, который еще до плеча в прыжке не достает, худющего, с вечно ободранными коленками, в отцовской куртке, которая на нем была как пальто. Помнить, как он рос, как просил почитать сказку на ночь, или помочь с уроками, как боялся темноты, но при этом обещал проводить до порога, потому что темно уже, и девушке одной ходить не пристало. Он такой забавный был... Наивный, не признающий полутонов, искренний, добрый, отзывчивый. Но - ребенок, малыш. Ему десять было, когда я уехала. На свадьбу он так и не приехал, из роддома с Матвейкой меня тоже забирал дядя Коля, его отец. Один. Мои родители были слишком далеко, Костя тоже. А потом однажды на пороге появился Володька. Ему как раз шестнадцать сравнялось. Выше меня, в плечах еще не до конца раздался, но уже не уступал Косте. Одни глаза прежние остались. И сразу дал понять, что у меня теперь защитник появился. Знаешь, это было так странно... Словно опять дома оказалась. Если б ты знала, Слава, как я тогда устала быть сильной, как устала держать лицо, никому не показывать, что на душе! Вейка любил отца, а я не могла, не имела права показать сыну, что Костя ведет себя как последний... неважно. Мне казалось, это моя вина, я что-то делаю не так. И позволить защищать себя ребенку я не могла. Думала, это Володе достанется, если Костя вздумает ревновать. Но нет. Мой маленький братик вырос, повзрослел. И он мне это очень быстро доказал. Еще до армии.

- Но кто это был? Куда его позвали? Там ведь какая-то опасность! - Слава только что слушала, как завороженная, но стоило Анне замолчать, как тревога опять проснулась. - Аня, ты не понимаешь! А вдруг там хулиганы? Вдруг драка? Он же ранен!

- Тогда мне их заранее жалко, - Анна фыркнула, пряча смешинку. - Славочка, голубушка, мой брат служил в спецназе. Он был на вполне настоящей войне. Что ему какие-то там хулиганы? Не бойся, с ним же Алька, а это - его правая рука, они друг другу столько раз спины прикрывали - не счесть. Справятся.

- Да что этот мальчишка сможет? Он же сам еще ребенок! И вид тот еще... Его что, вообще кашей не кормили? - Слава тогда всерьез обиделась. Ну как можно настолько несерьезно относиться к настоящей угрозе? Но Анна теперь уже улыбнулась вполне открыто и как-то заразительно.

- Ты где там мальчишку увидела? Володя - взрослый парень, он монеты пальцами в трубочку закручивает. А Алька вообще-то девочка. Хотя теперь ты имеешь представление, каким был Володя в ее годы, - а теперь голос стал очень серьезным. - Да, ей всего тринадцать, но поверь на слово, она такого навидалась, что даже мне представить страшно. И да, она умеет прикрывать спину. С ней я бы безо всякого опасения отпустила бы своих детей. Куда угодно. И была бы за них спокойна. Потому и тебя отпустила, между прочим. Так что выше нос, все наладится! Вернутся они, надо просто ждать.

- Тебе легко говорить! - вырвалось у Славки, и она тут же ударила себя по губам. Ну нашла что и кому говорить!

- Да, мне легко, - голос Анны стал каким-то чужим. - Очень легко. Я же не провожала на войну сразу и брата и мужа! Это не мой муж в каждом выпуске газеты рассказывает об очередной горячей точке, или об очередном бое, или о какой-нибудь катастрофе. Это не мне иногда по ночам подумать страшно - а где он сейчас, под пулями, под завалами или где-то еще. Это не у меня брат разбился на самолете, и его оттуда автогеном вырезали. Не мне приходилось его хотя бы в письмах успокаивать, уверять, что без самолетов тоже можно жить. Не меня он видеть не желал, и прямо запретил к нему приезжать, потому что, видите ли, не желает, чтобы я видела его калекой. Я же не получала на них обоих похоронки! И это не у меня, сколько себя помню, через год да каждый год без вести пропал на несколько месяцев отец. Потом возвращался, уверял, что просто в экспедиции совсем нет никакой связи, а с ним все правда-правда в порядке. Это не мне говорили, что выкидыш почти неизбежен, и я все равно не доношу ребенка, а можем умереть обе. Не у меня сынишка лежал с температурой под сорок, и я ничем не могла помочь, только часы и минуты считала до тех пор, пока кризис болезни минует! Где уж мне знать, что такое ожидание!

- Прости! Ань, прости пожалуйста! - Слава тогда действительно испугалась. - Не подумала.

- Это ты меня прости, - Анна как-то странно осела на стуле, словно весь воздух из нее выпустили. - Лишнего я тебе наговорила. Знаешь, это глупо, но каждый раз как в первый. Я ведь тоже боюсь за него. Запрещаю себе, пытаюсь убедить, что все будет хорошо, а все равно. Так что давай не будем накручивать себя, а? Просто подождем.

Слава тоже притихла и только кивнула. И они ждали. Странно, но тот вечер до сих пор отпечатался в голове так четко, словно это было вчера. Чтобы не мешать детям, которых Анна уложила спать и погасила свет, сидели у настольной лампы. Было очень тихо, только стрекотали кузнечики в саду, да потрескивали дрова в печке. На улице было прохладно, поднялся ветер, и сохнувшее во дворе белье развевалось на веревках, и, если открыть окно, занавески, наверное, натянутся, как паруса. Пахло принесенной Володей для сестры сиренью. Стол, у которого они сидели, был прохладный на ощупь и чуть шершавый. На полке в шкафу стояли фотографии в рамках, и на них падали блики. В обычно таком уютном доме было почему-то тревожно, и даже тихий голос Анны не успокаивал. Хотя она честно пыталась отвлечь Славу, успокоить и ее и себя, и вспоминала какие-то забавные истории из своего детства. Рассказывала она так красочно, что Слава как будто сама снова почувствовала себя ребенком. Помнится, она даже улыбнулась несколько раз.

А Володя вернулся. Один. Поздним вечером, пешком (мотоцикл катил рядом, у него было спущено колесо). На лице кровь, руки странно припухли и в ссадинах. Костяшки сбиты, на ладонях царапины. Но держался молодцом, их обеих успокаивал, шутить пытался. А толком так ничего и не объяснил. Говорил, что на ветку в лесу напоролся, не заметил, и ни с кем не дрался. Может, тогда и случилось что-то, что связывает его с олигархом Кушаковым?