- Славка, - восхищенно выдохнула случайная наблюдательница. - Ну ты даешь! А это хоть что? И когда?
- Это та самая "Надежда", что совершила первое русское кругосветное путешествие. Год... Ну, видимо это 1810-е, время наполеоновских войн. Форма лейтенантская, я ее с портрета молодого Ивана Федоровича Крузенштерна срисовала, - задумчиво, и оттого как-то почти механически ответила девушка, а потом подняла голову и раздраженно добавила: - И Нина, будь другом, не называй ты меня этим пафосным именем! Ну не люблю я его, понимаешь?
- А как тебя звать-то? Владой - не хочешь, видите ли вредного одноклассника так звали. Славой - пафосно. Ладой что ли?
- А ты ее Чесей зови, - предложила еще одна соседка. - А что? По олимпиадам, конференциям и прочим конкурсам у нас кто ходит? Славка Касаткина. За что ей честь и слава. От чести сокращение - Чеся. Так тебя устроит? Или опять не то?
- Угу, - фыркнул студент с соседней парты. - Будет теперь у нас в группе полный комплект! И ум, и честь, и совесть! За ум староста сойдет, она как раз золотая медалистка. Наташка, не возражаешь, если мы тебя Умкой назовем? Совесть - зам-старосты. Сонька как раз следит, чтоб не прогуливали, чтоб не опаздывали, чтоб контрольные вовремя сдавали и хвостов не делали. Ну натуральная совесть! Как же ее сократить-то?..
- Так я ж Соня-засоня, - отозвалась полненькая темноволосая Соня. - Стало быть, Совушка. На слово совесть как раз похоже.
Однокурсники еще немного поперешептывались насчет новых прозвищ, но Славе уже было не до них. Чеся так Чеся. Какая разница? Могло быть и хуже. Тем более, сочетание и правда хорошее, а прозвища в группе есть почти у всех. И не то, чтобы она действительно так сильно не любила свое имя. Хотя конечно, родители расщедрились! Владислава Михайловна Касаткина. Имечко - хоть на афишах пиши. Одноклассники еще шутили: "А славу нашему классу принесет наша Слава", "Зачем нам выступать? Слава у нас и так уже есть". А один вредный тип, который перевелся в их класс незадолго до выпускного, и вовсе издевательски напоминал: "А вот и моя девушка идет. Как не моя? Ты ведь девушка Влада, а Влад - это я. Никуда не денешься, влюбишься и женишься!" - и ржал, как лошать Пржевальского. Нет, Слава понимала, что глупо и наивно реагировать на такие подначки, но все равно были моменты, когда ее трясло от звука собственного имени. И ведь поначалу все было хорошо, издевки и подначки начинались позже. Так что лучше подстраховаться, и ни разу не допускать сокращений. Хотя этим летом она была бы даже рада услышать от одного соседа любое сокращение своего имени. Но он почему-то называл ее только полным именем. Неужели, запомнил? Единственный человек, который лучше бы забыл - помнил ее предупреждение. А тут сколько ни говори... Так что лучше уж пусть будет прозвище, чем очередной намек на почести и громкое имя!
Слава устало махнула рукой. Хватит! Лето прошло, больше она его все равно не увидит. Так какая разница, как он звал ее или не звал? Какая разница, как звучал его голос, и какая душевная, совсем не обидная у него улыбка? Сейчас куда важнее рисунок, который она так и не успела закончить. Владислава даже не сразу поняла, что отвлеклась и, задумавшись, придала фигурам условного офицера и условной дамы очень знакомые ей лица. Только когда профессор начал обходить ряды и смотреть, у кого что получилось, она обратила внимание на детали.
Офицер-то был немыслимо, невероятно похож на Володю! Та же горделивая осанка, "правильная военная выправка", как называл ее дед. Та же поза - было видно, что он слегка бережет правый бок, прикрывая его локтем, и ноги ставит немножко неправильно. Потом все выправилось, к концу лета он полностью выздоровел, и походка стала нормальной, и поза. Но при первой встрече он был именно таким. Тот же тоскливый взгляд, направленный в небо. Буквально на долю секунды взглянул, словно прощается. А в остальном поза решительная, уверенная. Видно, что он вот прямо сейчас начнет отдавать команды, действовать будет решительно, и непременно найдет выход из положения. Володя так же стоял и смотрел на то, как приближается сорвавшаяся с цепи здоровенная сторожевая собака, у которой из бока торчало что-то острое. Животное не было бешеным, но оно настолько обезумело от боли, что могло загрызть любого, кто оказался бы у него на пути. А Володя стоял, специально прикрывая своей спиной спутников. Выжидал, потому что у него не было ни палки, ни камня, ни тем более чего-то огнестрельного. А потом он сделал всего один рывок, опрокидывая собаку наземь, прижимая ее к земле и держа так, чтоб она не могла укусить. Потом прибежали ветеринар, хозяин овчарки, кто-то еще. Ее усыпили и увезли в клинику, делать операцию. История закончилась благополучно, все отделались легким испугом. Только Володе потом здорово досталось за то, что слишком рано начал прыгать: вернулась уже прошедшая было хромота, и руку он сразу к боку протянул, смотрел подозрительно, словно ожидал увидеть кровь, и вообще шел домой как-то неуверенно, почти наощупь. Но этот поединок взглядов Слава запомнила хорошо - она стояла немного сбоку, и ее от страха словно парализовало. Полный боли и почти безумный взгляд собаки и то, как смотрел Володя. Да, это, несомненно, он. Его поза, его взгляд, его прищур. Тот же высокий рост, скрадывающий ширину плеч, и та же стройность и подтянутость. На черно-белом рисунке не видно, но у него золотисто-льняные коротко стриженые волосы, оттеняющие бронзовый загар. Глаза темно-синие, цвета грозовых туч. Лоб высокий, и между бровей едва заметная морщинка, когда он хмурится. Лицо узкое, с правильными чертами, нос самую малость курносый. Он похож на тех, с кого чеканят монеты. И голос... Одновременно звучный, способный перекричать ветер, и гул мотора - и мягкий, успокаивающий: "Ну что же вы, девушка? Все позади, не бойтесь. Все уже закончилось. Да вы на ногах не стоите! Может, вас проводить?". И правда, у нее тогда ноги дрожали, сама бы она не дошла. Володя проводил ее до самой скамейки у дома деда, постучал в окошко. Бабушка выскочила, засуетилась, валерьянки накапала. А он как-то сразу, едва понял, что все в порядке и помощь ей окажут, незаметно ушел. Только что стоял - и уже нет. Словно и не было никогда.
- Ой, какой красавчик, - восхищенно простонала Нина. - Это кто? Чеся, не будь занудой! У тебя с ним роман? Ты его давно знаешь? А зовут его как?
- Да не мешай ты рисовать, а! - буркнула Слава. - Нет никакого романа. Из головы я его выдумала.
- Ну, а звать-то его как? О, вензелек внизу страницы! На "В" значит. Витя? Ваня? Валера? Чеська, ну как?
- Володя его зовут. И я тебя прошу, имей совесть! Сейчас уже звонок будет, а мне еще даму надо дорисовывать!
Нина действительно замолчала, но надолго ли - неизвестно. А Слава, то есть Владислава Касаткина, угрюмо смотрела на картинку. Теперь на очереди дама. Ну и кого там можно пририсовать?! Не встречался Володя ни с какими девушками. Не Анну же Ивановну пририсовывать, честное слово! Хотя почему бы и нет? Какая разница, любимая тут, мать или сестра? Тем более, Анна на корабль попасть могла бы. Она из тех, кто и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. А с каким азартом умеет рассказывать об истории географических открытий! Впору подумать, что она была среди первооткрывателей, вела прямой репортаж с палуб давным-давно затонувших кораблей. Не даром мальчишки-семиклассники заверяли, что ее уроки и особенно занятия на географическом кружке слушаешь как приключенческий роман! Да и внешность подходящая. Анна Ивановна еще совсем молода. Ей на вид слегка за двадцать лет, едва ли больше. Хотя стоп. У нее сынишка, Матвейка, в первый класс пошел. Замуж она вышла в восемнадцать, на втором курсе, а родила на третьем. Ей что, уже двадцать шесть?! Ничего себе! А по виду и не скажешь.
