Так и получилось, что по острову чаще всего ходили вшестером. Митька для вида сначала возражал: "Да что мы, маленькие, что ли? Алька говорила, тут спокойно, так что не волнуйтесь, мы сами прекрасно справимся!". Потом, правда, согласился, что родителей все же лучше не беспокоить. У них сейчас не то состояние, чтобы рисковать их здоровьем.
И вот, после обеда за Славой зашла целая делегация, возглавляемая вездесущей Алькой. Оказывается, Володя пообещал сегодня провести для гостей обзорную экскурсию, и Саше с Митькой не терпится посмотреть на остров вблизи. А ещё, они уже побывали в больнице и лечащий врач им со всей ответственностью заявил, что старшие Нахимовы там надолго не задержатся, их выпишут на следующей неделе, а пока детей поселили у Буревестников.
Впрочем, дом, в котором до полного выздоровления будут жить старшие Нахимовы, их дети уже успели рассмотреть во всех подробностях. Митька восхищенно рассказывал, что у него там будет своя личная комната, и что из окон открывается потрясающий вид, и если подключить воображение, то можно представить, что это каюта старинного парусника. По крайней мере, стены и окна похожи, и обстановка тоже. Слава с удовольствием отметила, что Митька теперь держится куда спокойнее, он окончательно поверил, что в детдом больше не вернётся и доказывать больше никому ничего не надо. Он уже не пытался спровоцировать Веньку, специально подчёркивая, что уж он-то не какой-нибудь барчук балованный, и на мнение богатеньких сынков плевал с высокой колокольни. Иногда еще проскальзывало прежнее раздражение, но все реже и реже, и каждый раз с опасливой оглядкой на девочек. Насчет Альки было понятно сразу - она по старой привычке взяла шефство над тем, кому оно сейчас нужнее всего. Если уж в отряде никому не давала устроить даже намек на травлю, то тут и подавно! Вот и приходилось обоим мальчишкам при ней хотябы из уважения сдерживаться и не выпускать наружу те обидные слова, которые так хотелось сказать. А вот причём здесь Саша? Она-то за Венька не заступалась, или Слава что-то пропустила? Ах да, конечно! "Я всегда снисходительно отношусь к людям моего сорта", как некогда сказал известный литературный герой! Митька, так старательно опекавший сестренку, попросту боится, что она примет его слова на свой счет! Тоже ведь воспитывалась как продолжатель-ница дворянского рода! А Венька не может не видеть, что и Митька, и Саша, и даже Алька из одинаково небогатых семей, и он целясь в Митьку, ударит по больному и обеих девочек. Так что временное, пусть и вынужденное, перемирие было налицо.
Кстати, ребят было прекрасно видно в окно, и Слава присмотрелась повнимательнее. И младшие Нахимовы, как мысленно называла она Сашу и Митька, и Алька, всегда одевались очень просто, да и неоткуда им было достать дизайнерскую одежду или продвинутую технику. Но и Митька, и Слава умудрялись в своих простеньких брюках и застегнутых на все пуговицы рубашках выглядеть элегантно и как-то... Славе сложно было подобрать слово. Она хотела бы сказать благородно, но это звучало бы пафосно. А может и нет. Алька в своей похожей на военную форму одежде тоже смотрелась как-то очень привычно. Естественно, словно всю жизнь так ходила. Хотя почему словно? Здесь холодно, а дети спокойно гуляют и по горам, и по лесам, и по водоёмам. Так что закрытый брючный костюм, который ни за что не зацепиться, не порвётся и не испачкается, а от холода и мошкары защитит - самый удачный вариант одежды. Здесь многие так ходят, и вообще в первую очередь следят за удобством и практичностью, а уж потом за красотой. Даже щеголь Венька, и тот уже перешёл на обычные, не дизайнерские джинсы и кроссовки. И куртка уже не дорогущая, и рубашка не дизайнерская. Даже волосы не прилизаны, а лежат свободно. И держится без прежней настороженности, которую так легко принять за высокомерие. И ведут себя ребята вполне миролюбиво.
В тот день гостей действительно просто водили по заповеднику. Первой показали гавань, в которую вошел в 1912 году "Геркулес", и до сих пор стоял его тезка и точная копия. Если смотреть со скал, и гавань выглядела небольшой, и парусник казался игрушкой, которая поместится на ладони. Слава еще боялась, что голова закружится, но ничего, повезло. К самому обрыву они не подходили, смотрели из небольшой ниши в скале, пещеры, которая вела вглубь острова. Со стороны бухты её не видно, а море как на ладони. Володя рассказывал, здесь был когда-то сторожевой пост, который во времена Гражданской войны позволил избежать жертв среди местных жителей. Как только на острове поймали радиограмму о том, что началась Первая мировая, пути эвакуации, тайники с продовольствием и убежища для женщин и детей были созданы по всему острову, проводились учения, и благодаря им жертв оказалось куда меньше, чем могло быть. Сторожевые посты пригодились и во время Великой Отечественной, и после, когда в море открылся портал на ту сторону Черты. Нужда в этом посте отпала только после того, как НИИВА открыла здесь свой филиал и были установлены специальные датчики. Теперь на остров не проберется незамеченным еще один враг, в каком бы обличье он ни был, и пост из необходимости стал просто достопримечательностью.
От бухты рукой подать до Долины Безмолвия, окруженной со всех сторон скалами, где действительно всегда удивительно тихо. Ветер остается где-то наверху, а здесь - только плеск узенького ручья, водопадом бьющего из скалы. Да деревья шелестят, словно шепчут. Там стояли памятники. Тем, кто открыл эту землю, и кто так до нее и не дошел. Кому заповедник обязан своим существованием. Кто защитил свой дом, но так туда и не вернулся. Ни Слава, ни Митька и Саша так пока и не поняли, что здесь было такого особенного, но они просто чувствовали - здесь нельзя говорить громко. Не получалось под внимательными, и ничуть не осуждающими, но вместе с тем оценивающими взглядами давным-давно ушедших людей думать о каких-то мелочах, о чем-то вздорном и мимолетном.
Памятники были разными. Взлетающий самолет, пробивающийся сквозь льды тоненький и хрупкий парусник, и люди. Иногда - в полный рост, иногда - только лица. Молодые и старые, мужские и женские. Местные жители в национальных костюмах, дореволюционные и советские военные и ученые, и явно люди из будущего. Слава еще не знала их имен, не могла сказать, что они сделали, но чувствовала, что они чем-то очень дороги тем, кто здесь живет. Не случайно же Володя снял фуражку и замер перед одной из статуй, и губы его бесшумно шевелятся, словно он что-то говорит чем-то похожему на него широкоплечему морскому офицеру в кителе флота Российской империи. Не случайно Алька, опустив голову, стоит перед не то самолетом, не то звездолетом, положила у его подножья букетик цветов. Саша и Митька тоже опустили свои букетики возле ледокола. Олег Витальевич в армии был морским пехотинцем, Митька всю жизнь мечтал стать моряком. Венька замер у памятника молодой женщине, чем-то неуловимо похожей на Альку. Ей было лет тридцать, не больше, и судя по одежде, она была членом какой-то экспедиции. А может, спасателем. Но было это еще до Великой Отечественной, и остров тогда еще только начинали исследовать, ни о каком заповеднике даже речи не шло. Слава долго не могла выбрать, где именно остановиться. Внимание привлекало все, но чтобы выбрать что-то одно... Наконец, Слава остановилась у одной из статуй, которая больше всего напоминала цветущий папоротник, возле которого склонились несколько подростков. Девочка лет десяти бережно протянула к нему руки, убирая камни, которые придавили тонкие листы. Мальчик, чуть постарше, нес лейку. А цветок был очень красивый. И ребята тоже. Лица какие-то воодушевленные, светлые, только почему-то кажется, они насторожены и встревожены.
- Надо же, - раздался за спиной Славы удивленный голос Альки. - Вы знаете, кому этот памятник?
