- Да нет, ему тогда и сорока еще не было. Он летчик-испытатель. Жесткая посадка, и, как написали в личном деле, "травмы, несовместимые с дальнейшей службой", - нехотя пояснил Володя. - Ну, он и не смог оставаться там, где все его знают, где будут жалеть, считать несчастным калекой. Устроился в заповедник егерем. Мы и раньше туда на лето ездили, а с тех пор и вовсе остались навсегда. А моя мать... Пожалуй, ее можно понять. Молодая, красивая, яркая. Ей нужно было общество. Она не могла жить в глуши, без подруг, без мероприятий, без командировок. Ну и рвалась в город при малейшей возможности. Папа мечтал о детях, хотел, чтобы семья была большая, чтобы обязательно был не только сын, но и дочка, но мать была категорически против: жалела фигуру, говорила, что не желает выпадать из жизни общества еще на полгода. "Тебе нужен был приплод - ты с ним и возись! Сам захотел - сам и разбирайся" - постоянно говорила она. Надо же, до сих пор помню... В общем, папа мне менял пеленки, учил ходить, читал перед сном сказки... А она сбегала куда подальше. И однажды не вернулась. Вместо нее пришли документы на развод. Мне было тогда лет пять, - Всеволод вздохнул.
Анна подсела к нему, приобняла за плечи: - Севушка, если не хочешь...
- Я должен, Анчутка. Он имеет право знать, - Володя провел рукой по лицу, словно стирая липкую паутину. - Короче, мамы у меня можно сказать и не было. Папа - мужчина видный, да и молодым тогда был, мог бы жениться. Но он тоже тяжело переживал это предательство. И меня жалел. Так что даже если с кем и встречался - не в нашей деревне, и я других женщин с ним не видел. Соседи? Были, конечно. Только у нас не принято было демонстрировать чувства, да и люди сплошь занятые, я их, соседей наших, иногда неделями не видел. Откуда мне было знать, как правильно общаться с мачехой? Если б не Аня, я вообще, наверное, не доверял бы женщинам. Но они были нашими соседями, и Аня была всегда рядом. Правда, только она одна. Родители ее тоже вечно где-то пропадали. Примерно там же, где моя мать. Конференции, симпозиумы, экспедиции, выездные совещания... Анчутка оставалась с дедом и бабушкой, сколько я себя помню. А у них тоже - то хозяйство, то какие-то свои стариковские заботы. Не до нас, в общем. Мы росли предоставленные самим себе. Не знаю уж, чем я Ане так приглянулся, только с тех пор, как они переехали, я горя не знал. С ней мы играли, ждали возвращения папы из полетов, а потом из леса. Она делала со мной уроки, готовила ужин и следила, чтоб я поел, обрабатывала "боевые отметины". Ей я доверял свои тайны. Короче, она была мне и сестрой, и мамой. И товарищем. Ого-го каким товарищем, между прочим! Помнишь, сестренка, как мы на плоту сплавлялись? Потом, правда, в открытом море выловили, но это уже детали. А как в партизан играли и неделю из леса нос не казали?
- Ну, ты еще припомни, как летать учился, - Анна насмешливо, но вместе с тем как-то ласково фыркнула и подняла было руку, чтобы взъерошить "братишке" волосы, но бессильно ее уронила. - Господи, сколько лет-то прошло? Веришь, нет? Мне ведь наша деревенька поначалу каждую ночь снилась. И ты. Маленький такой, немного косолапый, доверчивый. "А ты правда не уйдешь? Не бросишь?", - она вздрогнула. - Володька... Как же я перед тобой виновата!
- Да брось ты! - он устало отмахнулся. - Давно простил. Правда. Мне ж батя еще тогда все объяснил. Он часто говорил, что если б у него была дочка, он хотел бы ее видеть такой, как Аня. А потом она уехала учиться. Нет, конечно, глупо обижаться. Все было верно. Но в десять лет не слишком-то получается мыслить логично. Особенно когда она еще вчера была каждый день рядом, когда о ней напоминает каждый камень, каждая веточка - а уже сегодня ее нет. Я бы простил, если б дело касалось только меня. Нет, правда. Привык уже, что меня бросают. Что есть вещи куда важнее меня. Простил бы за отца. Хотя знаешь, он очень по тебе скучал. Приходил домой, и тебя окликал. Приносил гостинцы, или стол накрывал - на троих. На тебя ссылался. "Между прочим, Аня бы не одобрила. А ты подумал, что Аня скажет?".
- Да, дядя Коля мне всегда как родной был, - Анна вздохнула. - Странно получается. Его ведь нелюдимом считали, помешанным на работе. Человеком не от мира сего. А у него на меня время всегда находилось. А ведь есть вещи, которые кроме него про меня никто не знает. Даже родители. И он был едва ли не единственным, кто поддержал мой выбор и помогал поступать на историка. Это он меня подвозил в день экзамена до города. А потом - нашел время, и приехал на нашу с Костей свадьбу. Забирал из роддома, с Вейкой. Ни у Кости, ни у родителей моих времени не нашлось, только у него - оказалось. А я его, выходит, тоже предала. И его, и тебя...
- И Мишку, - жестко продолжил Володя. Оба уже, кажется, забыли о том, что в комнате не одни. - Думаешь, я маленький был, не помню? А я ведь видел, какими глазами он на тебя смотрел! Видел, как он тебя уберечь пытается, порадовать. И в походах - всегда рядом, и в школе. А на выпускном? Какой же ты была красивой, Анька... Знаешь, даже если он до этого еще сомневался в своих чувствах, то после выпускного даже я, пацаненок зеленый, и то понимал - он по уши влюблен. Ну почему ты не могла остаться? А если уезжала - зачем пообещала, что вернешься, если там, в городе, тебе будет плохо? Он ведь десять лет ждал. Ни на одну девчонку внимания не обращал, надеялся, ты вернешься... Знаешь, когда ты уехала, он меня под свою опеку взял именно ради тебя. В память о тебе. Хотя на кой-ему, взрослому, сдался малолетний хвостик за спиной?
- Всеволод Николаевич, - напомнила вдруг о своем присутствии Алька, и голос ее был какой-то ломкий и тонкий. - А вам-то зачем хвостик? В память о ком вы со мной возились? Я ведь тоже провалами в памяти не страдаю. И тоже могу сказать, что была обузой. Ради кого вы меня терпели все это время?
- Аль, ты чего? - Венька схватил ее за рукав, усадил обратно за стол. - Успокойся, сядь. Ну чего ты?
- Прости, - Володя посмотрел ей в глаза и Алька, что-то там разглядев, и правда успокоилась и затихла. - Прости, я дурак. Не о тебе шла речь, честное слово! Ты права, может, дело и не в Ане. И ты для меня не хвостик, даже думать не смей! Ты - друг, да что там, ты для меня уже давно как родная. И обузой не была, никогда не была, слышишь? Прости, я не подумал, что ты примешь это все на свой счет. Просто больно было думать, что я нужен был Мишке только как напоминание об Ане. Я-то им искренне восхищался, считал героем. Как же я гордился, когда он давал мне читать наброски своих статей, своих рассказов и стихов. Как гордился, когда его статьи печатались, когда его показывали по телевидению. Когда одноклассники наперебой спрашивали, а правда ли это - наш сосед, и я лично знаком с таким человеком? В общем, и я тоже оказался в центре внимания.
- Володь, а давай мы все это обсудим не здесь и не сейчас? - вмешалась Анна. - Вообще-то Веня о своей маме хочет услышать. Верно?
- Ах да! - он хлопнул себя по лбу. - Точно! В общем, когда появилась в моей жизни мама, мне было уже 13, и я уже твердо знал: женщины всегда бросают. Они уходят, как бы ни были нужны, находят то, что им важнее нас. И я боялся привязаться. Отца ревновал, думал, она притворяется, хочет войти в доверие и обмануть. Не верил, что хоть кому-то удастся растопить эту стену отчуждения. А мама старалась, и делала для меня столько всего, что родной матери и не снилось. Но я зачем-то держал дистанцию. Даже когда появилась Надюшка, мама для меня была просто "тетя Катя". Прозрел, когда на фронт сбегал. В тот день, когда она меня провожала, впервые мамой назвал, обещал вернуться. В госпитале когда лежал, думал, не выкарабкаюсь, и самым страшным как раз было не сдержать данное маме обещание. Нет-нет, она жива. И она, и Надюшка, и папа. Все живы-здоровы. Ты их можешь хоть завтра увидеть. Хочешь?
