Вирус 2009 года, относившийся к типу испанского гриппа H1N1, с колоссальной скоростью распространился по миру. Однако, в отличие от испанки, он не вызвал тяжелых последствий, а количество жертв оказалось, к счастью, даже ниже, чем при «обычном» сезонном гриппе.

Можно ли, в принципе, предсказать, когда начнется очередная пандемия гриппа? Ответ на этот вопрос чрезвычайно прост: кто знает?

Во времена, когда с помощью веб-камеры и специального приложения к смартфону можно установить круглосуточную слежку за своим холодильником, такой ответ вряд ли кого-то может устроить, но он, по крайней мере, честен и его можно дать, не испытывая угрызений совести. Заранее установить точное время появления нового вируса попросту невозможно. Этого не смог сделать даже Морис Гиллеман. Ведь, когда он предостерегал США от азиатского гриппа, пандемия уже шла полным ходом, хотя и на другом конце света. Гиллеману можно поставить в заслугу то, что он был отличным наблюдателем и сумел сделать правильный вывод, что грипп, свирепствовавший в Гонконге, достигнет и Америки. Он смог отстоять это убеждение и в кратчайшие сроки принять исчерпывающие меры, хотя это было далеко не просто.

Организация наблюдений с целью оценки риска пандемии является единственным инструментом и в наши дни. Благодаря постоянному сбору и анализу данных мы можем довольно уверенно судить о том, какие вирусы готовятся к наступлению и не появились ли новые типы вирусов гриппа животных, которые могут угрожать человеку.

В настоящее время существует два наиболее вероятных кандидата на роль виновника новой пандемии гриппа. Это два типа птичьего гриппа H5N1 и H7N9. Зарегистрировано несколько единичных случаев передачи их от птиц людям, приведших к тяжелому воспалению легких. Оба вируса находятся под постоянным тщательным наблюдением. Остается лишь ждать, какие мутанты включатся в гонку в следующий раз…

Истории превращения злодеев в праведников. Мы учимся приручать дикие гены и заставляем их приносить пользу, хотя это труднее, чем может показаться поначалу.

Все, сил больше никаких нет… Я работал всю ночь напролет, чтобы вовремя подготовить документы, так как наш шеф сильно нервничает, когда срываются назначенные сроки. Сейчас девять часов утра, работа сделана, и я отпросился на полдня. Все семейство ушло по делам, и я заваливаюсь спать. Кроме щебетания птиц, с улицы не доносится никаких звуков. Чудесно! Я закрываю глаза и чувствую, как дремота охватывает меня и влечет в царство снов…

Дзынь!

Звонок у входной двери возвращает меня к реальности. О Господи, нет! Я хочу спать! Наверное, это опять наш ненормальный домоуправляющий с очередной жалобой. Пошел бы он… Я накрываю голову подушкой и делаю вид, что ничего не слышал. Меня нет дома… А вдруг это принесли посылку? Тогда мне придется самому идти на почту, а это всегда отнимает кучу времени.

Вот же дерьмо!

Тихонько чертыхаясь про себя, я встаю и иду открывать дверь. За ней стоит наш сосед Гектор.

– Доброе утро, – говорит он. – У тебя ключ торчит снаружи. Ты бы вытащил его. Кроме того, я хотел спросить, как ты относишься к вафлям. Они вкуснее всего, когда свежие, а в нас уже больше не лезет.

Он всовывает мне в руку тарелку с изумительно пахнущими вафлями и исчезает. Рот у меня моментально наполняется слюной. Я тащу свое сокровище на кухню.

Дзынь!

Ах да, ключ! Как это мило со стороны Гектора, что он решил еще раз напомнить. Я снова иду и открываю дверь. Передо мной стоит наш смотритель Венцель Зумпер – весь в поту, с багровым лицом и пульсирующей от злости жилкой на шее (да дадут мне, в конце концов, вафель поесть?..).

– Это уж слишком! – выпаливает он. – Когда ваша тетя уберется наконец?.. Весь газон… цветы… анархия… – Зумпер держится за косяк двери и жадно хватает ртом воздух, прежде чем продолжить свою тираду.

Спустя полчаса я уже начинаю представлять себе масштабы происшествия. Какой-то неизвестный злодей (или несколько злодеев) прошлой ночью осуществил диверсию и высадил цветы на любовно ухоженном газоне Зумпера. Тот факт, что цветы образовали надпись «Клумба вместо газона», наводит господина Зумпера на мысль, что здесь не обошлось без происков тети Хедвиг. Доказательств у него нет, поэтому всю свою злость он вымещает на мне. Проходит еще полчаса, прежде чем мне удается от него отделаться.

Фу-у-у! Вот теперь мне точно необходим покой. Сейчас съем пару вафель и снова в постель. Но, придя на кухню, я застываю на месте. Прямо у меня на глаз ах Хедвиг засовывает в рот последнюю вафлю.

– Это мои вафли! – кричу я. – И вообще, раз уж ты дома, то почему не открыла дверь?

– Видишь ли, мой мальчик, – отвечает Хедвиг с приторно-сладкой улыбкой на лице, – ночью я плохо спала. Мне нужен был покой. Да и возраст… – говорит она, вздыхая. – Иногда я завидую твоей молодости. Но прими совет от опытного человека: не открывай дверь каждому встречному. Неизвестно, что тебя там ждет. А теперь я пойду прилягу на часок, – протискиваясь мимо меня и бросая взгляд на пустую тарелку, Хедвиг добавляет: – Просто чудесные вафли, особенно когда свежие!

Цветы на газоне, наскальная роспись на голом камне – мы с незапамятных времен стараемся усовершенствовать окружающий мир по своему усмотрению. Правда, иногда это выходит нам боком. Вполне можно было обойтись без таких, например, усовершенствований, как телемагазины, минеральная вода, совершенно лишенная газа, и закон о регулярном подтверждении квалификации научных кадров.

Но у любой медали есть две стороны, поэтому существуют вещи, которые украшают жизнь или даже продлевают ее. Немаловажную роль здесь сыграла медицина, и приятно осознавать, что перелом руки в наши дни не является такой уж катастрофой.

Мысль выражена не слишком складно, но, надеюсь, вы поняли, к чему я клоню.

Однако медицина не всесильна. Да, сегодня мы осведомлены о механизме возникновения примерно 4 тысяч заболеваний, но располагаем терапевтическими средствами для лечения лишь 250 из них. Да и эти средства порой устраняют только симптомы болезни, не затрагивая ее причин.

Это нас не устраивает. Кроме того, существует несколько наследственных заболеваний, причиной которых является один-единственный дефектный ген. Представляется очень заманчивой идея лечения, которое сводится к исправлению этого гена, то есть к устранению непосредственной причины заболевания. Речь идет о генной терапии.

Сама эта мысль не нова. Наш старый знакомый Маршалл Ниренберг, расшифровавший первый кодон генетического кода, уже в 1967 году опубликовал в журнале Science статью с первыми размышлениями о генной терапии. В то время мы только учились понимать язык матери-природы, но Ниренберг заглядывал далеко вперед. Он был уверен, что введение искусственно созданной информации в ДНК млекопитающих с целью ее перепрограммирования – это лишь вопрос времени.

Статья называлась «Готово ли к этому общество?». Уже из заглавия было понятно, что эта перспектива не только восхищала Ниренберга с научной точки зрения, но и вызывала у него тревогу. Он боялся, что поиск ответов на этические и моральные вопросы займет больше времени, чем решение чисто технических проблем.

Ниренберг считал, что техническое решение будет найдено в течение 25 лет. На самом же деле американскому биохимику Полу Бергу и его коллегам понадобилось для этого вдвое меньше времени. Они сумели так перепрограммировать клетки почек обезьян, что те начали производить гемоглобин, входящий в состав красных кровяных телец кроликов. И пока эти клетки, выращенные в искусственной среде, размышляли, какое отношение к ним имеют грызуны, Берг опубликовал в журнале Nature статью о своем революционном методе и в 1980 году получил Нобелевскую премию.