Литмир - Электронная Библиотека

– Ваня, ты чего в зал уставился? – с иронией спросила Ольга Резунова. – Спектакль ещё не закончился. Хочешь на своём бенефисе провалиться?

Я и правда в какое-то оцепенение впал. В первом ряду я увидел знакомую девушку. Она единственная не хлопала, не веселилась, а смотрела на меня, не отрывая глаз… и плакала. И не просто роняла слёзы умиления, как это часто бывает во время спектакля, а горестно рыдала. Да, я узнал её: много, много раз видел на своих спектаклях. Это странная история… Меня все время почему-то тянуло к милой незнакомке, и это не объяснишь. Актёрам нельзя смотреть в зал, но я всегда чувствовал её взгляд. Иногда я забывался, и наши глаза встречались. А на поклоне я мельком смотрел на неё и опять видел её глаза. И хоть она торопливо отводила взор, словно боялась выдать себя, я всё понимал. Эх, а что я понимал? Ну, заносчиво зачислил в свои поклонницы, хотя она никогда у меня автографа не просила и даже не подходила. Выйду из театра – какая-нибудь фанатка подбежит, а она стоит в сторонке тихо так, с грустью куда-то смотрит, словно задумавшись. Первый раз я увидел её лет восемь назад. И вот с тех пор так и не познакомился. Да, тянуло меня к ней, тянуло, как к родной душе, но, стыдно признаться, это и пугало. Всегда был погружён в театральную жизнь, в непрерывные творческие искания и всё такое. Как раз тогда я познакомился с Лерой, а семь лет назад мы поженились… Лера тоже актриса нашего театра, и младше меня на три года. Отец и мать из киношной среды, уважаемая семья, династия. Не каждому так везёт, как мне повезло… Житейские проблемы как-то сразу разрешились, в кино и на телевидение стали больше приглашать, появились влиятельные знакомые и покровители, и вошёл я, как говорится, в обойму избранных. По правде сказать, вся эта элитарная толкотня – это не моё, поэтому старался избегать всевозможных ток-шоу, клубных посиделок, бесконечных праздников и поминок. Но меня радовало, что могу, не слишком задумываясь о хлебе насущном, постигать актёрское ремесло, сниматься в хороших фильмах, много читать и заниматься любимыми и нужными делами. Детей, правда, мы так и не нажили. Лерочка твёрдо решила, что мы должны пожить для себя, а я вяло настаивал.

Знаете, смотрю я на свою прошедшую жизнь и теряюсь. Как будто не жил, а находился в каком-то непонятном подвешенном состоянии, в неком душевном анабиозе.

Эх, милая незнакомка! Помню, однажды всё-таки порывался с ней познакомиться, порывался… но пыл мой как-то быстро иссяк, а тут ещё, как назло, неотложное дело появилось…

…Незнакомка в упор смотрела на меня своими большими глазами и не отводила взгляд. И столько в её глазах было боли и укора, что мне стало не по себе, и я – отвернулся. И тогда она совсем разрыдалась, сорвалась со своего места и побежала к выходу.

Я вскочил и уж было кинулся вслед, но встал как вкопанный, вспомнив о своей «шизофрении», и лишь растерянно смотрел, пока незнакомка не скрылась за резными воротами зала.

– Ваня, теперь уже не догонишь, – услышал я за спиной насмешливый голос ненаглядной супруги моей, а ныне уже вдовушки.

Я обернулся: злая усмешка блудила на холодном и красивом лице.

– Вот, Ваня, упустил свою настоящую любовь, – говорила Лера, – теперь локти кусай. Зачем ты на мне женился, дурачок? Кто тебя просил? Хорошей жизни хотел? А как тебе хорошая смерть?..

Алаторцев покачал своей огромной седой головой и сказал:

– Вот видишь, Ваня, я же говорил, театр пустоты не терпит. Если постановка хорошая, зрители её без внимания не оставят. А тут аншлаг…

– Ванечка, смотри, хорошо играй, не разочаруй публику, – ухмыльнулся Бересклет. – Вся выручка твоя…

– Жить, Ваня, интересно, но и умирать тоже забавно. Особливо когда с душой играешь… – сказал кто-то из покойничков.

Вдруг на меня удивительное и странное спокойствие нашло. «Ну, спятил я, и что? – весело думал я. – Сумасшедшие, они, говорят, счастливые. Живут в своём мире – и горя не знают. А если даже и умер, так всё равно уже ничего не поправишь. И вообще – в гробу я эту жизнь видел… Здесь тоже, оказывается, интересно… И впрямь, что это я теряюсь? Не всем выпадает с покойниками общаться. Надо бы какого-нибудь зацепить…»

Окинул я глазком гостей и на Петре Карпове остановился. Тоже он из покойничков. Помню, любил я с ним поговорить. Больно занимательные беседы у нас получались. Что и говорить, Пётр Петрович – человек легендарный, с великим талантом. Про таких говорят: актёр от Бога. В своё время он меня учил актёрскому мастерству, советы давал. Вот и сейчас потянуло меня совета спросить, как дальше жить после смерти…

Выпили мы за встречу по рюмочке, закусили, и Пётр Петрович говорит:

– Не переживай, Ваня. Артист принадлежит сцене. На подмостках человек всю свою жизнь переиначивает… Ты же помнишь, я тоже на сцене скопытился.

«Ну вот, и Пётр Петрович о том же говорит, а он шутить-то не будет», – подумал я, а вслух ответил:

– Помню. Вы тогда Иудушку Головлёва играли. Это случилось в третьем или в четвёртом акте. Подождите… По-моему, в тот самый момент, когда вас «маменька» проклинала, с вами сердечный приступ и случился. Так органично вышло…

– Ага. Это было и впрямь забавно. Но это в человечьей жизни, а здесь я пьесу до конца доиграл. Потом уже, когда на поклон вышел, всё и понял. Зал другой… Зрители рукоплещут стоя, браво кричат. И только тогда заметил, что всех этих зрителей, каждого человечка, всех до единого я прекрасно знаю. Все вместе были – и умершие, и живые. Мать с отцом, бабушки и дедушки. Родственники, школьные учителя, одноклассники, соседи… Словом, все, кого я когда-либо знал. Правда, увидел я только тех, кто мне симпатичен и дорог. Так уж устроена наша тусторонняя жизнь: кого ты хочешь видеть, увидишь, а все остальные для тебя как будто и не существовали. Вот… И ты был тогда со мною рядом. По обе стороны, так сказать. И в том мире и этом.

Я снова посмотрел в зал, но в отличие от Петра Петровича не увидел ни отца с матерью, ни бабушек с дедушками, ни родных, ни близких. Зрители сидят затаив дыхание, слушают внимательно, то там, то здесь в бинокль на сцену поглядывают.

– А я сейчас в каком мире? – спросил я, чувствуя, как зрители обгрызают мне глазами затылок.

Пётр Петрович посмотрел с хитрецой и говорит:

– Ничего, разберёшься. Сам в своё время всё поймёшь и прочувствуешь. Погоди малость, не все сразу душой себя осознают. Теперь в тебе, Ваня, прямого мяса нет, но и до души ещё далеко. Ты пока недоразумение, безголовоногое, нелепый сгусток непонятно чего, ни то, ни сё. Вот твоё сознание окрепнет, и увидишь ты свою жизнь и все свои жизни более объёмно, что ли, ширше и красочней. Станешь, так сказать, настоящей душой. Будешь смотреть глазами души, и откроются тебе такие бездны, о которых ты даже не помышляешь.

– Да-а… Хорошо бы… – стараясь быть серьёзным, сказал я и тут же торопливо спросил: – И как вы тут, Пётр Петрович? Неужели и здесь играть приходится?

– А как же, актёрское мастерство не должно пропадать. Даже если человечья жизнь закончилась, талант всё равно дальше большать должен, расти и развиваться. С тебя хоть шерсти клок. Такова наша тяжелая актёрская доля. Лицедействуем, рвём сердца, сжигаем себя, не жалея, надеясь отдохнуть, отоспаться на том свете. А оказывается, и здесь работы непочатый край. Оно, вишь, как: творческий человек забирает на себя львиную долю энергию души. Потому и отдать сторицей должен. Не там, так здесь.

– И кого вы здесь играете?

– О, ролей хватает! Любимые роли меня очень выручили. Не бедствую… – Пётр Петрович укатил в нутро рюмку водки, закусил маринованным рыжиком и со всей серьёзностью стал рассказывать. – Помнишь же, как я Акакия Акакиевича гениально играл? Здесь я через эту роль прямо озолотился. Тут сыграл роль, и тебе сразу – отдача. Уже после первой «Шинели» стали приходить посылки со всего света на моё имя с шубами, шинелями, тулупами, полушубками, малицами… всего и не перечислишь. На дом тоже приносили, в театр… Не успевал получать. Мне-то куда столько? Так я сначала один меховой салон открыл, потом – другой магазинчик, а сейчас у меня этих салонов и магазинов по всему миру не счесть. И не только мехом торгую, последнее время я нательное бельё стал продавать, с добротного сукна. Тоже хорошо пошло.

8
{"b":"604003","o":1}