После этого Ренард оказался в личной страже правителя, а потом и в его поверенных. К нему благоволил сам Великий Один - было чем гордиться, но Форк почти физически ощущал, что тяжесть, лёгшая на плечи, с каждым поручением становится всё весомее. Поначалу это были нетрудные задания с очевидным результатом. Потом за простым поручением стали открываться самые неожиданные последствия, от которых иногда становилось не по себе. Поначалу он даже плохо спал по ночам, перебирая в уме свои действия и поражаясь собственной наглости или бесстыдству. Теперь же брошенная мимоходом просьба уделять внимание мидгардке, против всех правил живущей задесь, в Асгарде, бесспорно скрывала в себе нечто существенное, за которым стояли ещё более далёкие плерспективы. И это смущало. Один не хочет действовать открыто, он строит планы в планах. Это его традиционный стиль поддерживать миры в равновесии, но не проще ли сказать, что всё это делается ради защиты от аппетитов Темина и его чёрного воинства? Или есть ещё что-то недоговоренное?
Отправив свой флипп в неторопливый полёт над спящим Асгардом, Форк доверил управление автоматике, а сам с удовольствием привалился спиной к пушистой меховой спинке сиденья на самой корме, под рычагом управления. В любой момент можно было перехватить у автопилота контроль, поэтому он особо не тревожился по этому поводу, прикрыв глаза и расслабившись. Пусть те, у кого не всё в порядке с самооценкой, демонстрируют миру свою удаль, в любую погоду стоя управляя вертлявой лодочкой, а Ренарду этого было не надо. Ему и так хватало острых впечатлений.
Заснеженные равнины, покрытые снегом дома в садах, застывшие реки - все они скользили где-то далеко внизу, а здесь, почти возле облаков, было тихо и одиноко. Защитный купол прикрывал от зимнего ветра, и Ренард чувствовал себя почти счастливым, оставшись наедине с собой. Он даже не заметил, что губы сами по себе растянулись в кривую улыбку, столь непривычную для того, кто хранил тайны самого правителя. Взгляд скользил по погружённому в синие сумерки пейзажу. Знакомые места - жилища тех, кто перебрался поближе к теплу центра - пустовали. Немногочисленные огоньки в окнах отмечали дома, где остались на зиму самые упрямые. Они жили, окружённые тишиной и снегом, изредка выбирась в центр цивилизации, чтобы запастись едой, узнать сплетни, накупить ворох безделушек и вернуться в своё тёплое гнёздышко.
Взгляд зацепился за скрытую под снегом черепичную крышу.
А вот этот дом пустовал ещё с осени.
Ренард сам не понял, как потянул на себя ручку управления, заставив флипп пойти на снижение. Проскользив вдоль прямой аллеи, ведущей от кованых ворот к высокой лестнице перед входом, он остановился прямо у высоких деревянных дверей с ручками в виде колец. Слой снега лежал на львиных мордах, держащих эти кольца в зубах.
Форк спрыгнул прямо в сугроб, наметённый возле порога. Получилось почти по колено. Хорошо, что обувь была плотной и надёжно зашнурованной почти по колено, а иначе вычищать бы из неё ледяное крошево... Дверь в дом выглядела так, словно её специально оставили брошеной без замка. Кто бы ещё рискнул сунуться в это жилище без спроса, где взять такого героя?.. Хоть хозяина здесь точно не было в последние три месяца зимы, Ренард, коснувшись рукой створки, понял, что она не заперта. Тонкая щель, образовавшаяся между двумя дубовыми досками, притягивала его почище кучи золота, внезапно так захотелось снова шагнуть через порог, что аж пальцы заломило...
Искушение оказалось слишком велико. Да, традиции не позволяли вторгаться в чужое жилище без приглашения, но приглашать всё равно было некому, и Ренард решился на нарушение обычая.
Для приличия он постучал по промерзшему дереву, подождал немного и снова постучал, прислушиваясь к тому, что происходит внутри дома. Разумеется, ответом ему была тишина. Тогда он едва-едва толкнул дверь, и от лёгкого прикосновения тяжелая дубовая створка бесшумно стронулась с места, приоткрываясь. Ренард остался стоять, так и не опустив руку, в задумчивости перебирая варианты, отчего хозяин дома так беспечен, однако, несколько мгновений спустя решил, что это не так уж и важно, посильнее открыл дверь и проскользнул внутрь, в пыльную тишину, оказавшись в просторном холле, выстланном полированным мрамором и погружённом в безмолвный сумрак. Лестница на второй этаж скрывалась во мраке, царившем за занавешенными окнами, лишь тонкая полоса света проникала сквозь щель между тяжелыми портьерами. В ней медленно кружились пылинки, взбаламученные прорвавшимся внутрь свежим потоком ветра, складываясь в причудливые фигуры. Казалось, призрак владельца смотрит на гостя в лёгком недоумении: кто посмел побеспокоить его среди зимы?
"Он всё равно поймёт, что кто-то здесь побывал", - успокоил себя Форк, почувствовав, как от глухой тишины, хранившей дом, заложило уши, а сердце начало усиленно бухать в грудной клетке. Казалось, его грохот слышен во всех уголках пустого холла, раскатываясь по самым дальним коридорам и чердакам, распугивая тени, спящие в складках бархата.
Ренард осторожно поднял руку, словно опасался быть услышанным, и потащил за шнурок висящий на шее серебряный диск размером с половину ладони. Нагретый о тело металл немедленно начал остывать в ладонях, но, прежде чем он совсем застыл, Форк повернул его внутреннюю подвижную часть так, что она встала поперёк плоскости самого диска. И в тот же миг облик владельца таинственного устройства словно подёрнулся дымкой, исказился, расплываясь мутными пятнами, а потом и вовсе исчез. Теперь лишь тот, кто знал, куда надо смотреть, смог бы по едва заметному дрожанию воздуха определить местонахождение асгардца - если совершить пару резких движений, то глаз смог бы уловить искажения в пространстве. Однако, непрошеный гость совершенно не торопился...
Когда надо, он умел перемещаться бесшумнее кошки. А ещё Ренард знал, что в доме живёт особенное существо, и не хотел его беспокоить своим вторжением. Скорее всего хранитель домашнего уюта спит - зимой все викки большую часть суток проводят в дрёме, проявляя вялую активность на рассвете. Возможно, здешний обитатель ничем не отличается от своих собратьев, и тоже видит сны. К тому же, владельца усадьбы нет, и следить не за кем...
Он сделал первый скользящий шаг, такой, как учили его те, кто постоянно пользовался невидимостью. Огляделся. Следов на полу не оставалось, поэтому дальше можно было идти, совершенно не боясь выдать себя. Тихо поднявшись по чёрным гранитным ступеням, Ренард оказался на втором этаже. Зачем его туда понесло, он не знал, но смутное ощущение правильности действия вело вперёд, к комнате, недоступной для гостей в обычное время. К месту, где хозяин дома обычно прятался от мира, когда на то бывали причины или просто накатывало дурное настроение. Форк даже не мог самому себе объяснить, что именно толкало его туда. Может быть, желание посмотреть, как живётся тому, о ком ходят легенды по всем мирам?
Дверь в кабинет открылась словно сама по себе, тронутая невидимой рукой гостя.
Обшитая потемневшими от времени резными деревянными панелями комната показалась похожей на шкатулку, забытую на чердаке. Тонкий, терпкий аромат старой древесины смешивался с едва уловимым запахом давно сгоревших углей. Здесь тоже царили сумерки. Потухший камин не давал тепла, светильники были накрыты колпачками. Два кресла возле стола пустовали, а на самом столике стоял позабытый серебряный кубок. Форк заглянул в него: на дне остался потемневший до черноты тонкий слой винного осадка. Повернувшись к окну спиной, гость обнаружил шкаф, полный книг, и низенький диван с тремя подушками, сваленными в кучу и кое-как прикрытыми пледом. Вид у всего этого был такой, словно хозяин дома совершенно не обращал внимания на то, что у него имеется ещё несколько спален, и ночевал прямо тут, в кабинете. Возле дивана на полу обнаружилась бутылка, заткнутая пробкой, и второй кубок. Ренард наклонился, чтобы убедиться - на дне бутылки осталось совсем немного содержимого, а, судя по виду стекла и нанесённым на него узорам, это был самый крепкий напиток, который готовили только в морозном Йотунхейме и нигде больше. Огонь, заключённый в вязкую, почти тягучую жидкость, рисковали дегустировать только самые отчаянные. "Сон разума", так поименовал его Один, на спор пробовавший однажды вкус этого кошмара...
