С трудом заставив внутренний голос замолчать, Поттер осмотрелся. Темнота не слишком-то способствовала этому, но понять, что никого не разбудил, он смог. Ну, как смог: пришлось больше ориентироваться не столько на зрение, сколько на слух, поэтому никаких гарантий не было.

Осторожно переступив через полог и стараясь больше ничего не задеть, Гарри направился к выходу из спальни.

Несомненно, если бы в спальне был Ал, все планы накрылись бы медным тазом, потому что спал Дамблдор чутко (правда, только до рассвета — потом его будто бы магией отключало: качественно и надолго). Но в эту ночь Альбус был на ночном дежурстве, мысль о котором последние три дня приводила его в отчаяние, а на Гарри насылала облегчение: терпеть дольше он не мог.

Кошмары больше не снились Поттеру, но воспоминания о том единственном иногда заставляли тело покрываться мурашками. Но тот сон стал толчком, который дал понять, что Гарри попусту тратил время, и именно тот сон указал ему нужное направление. И направление это было — Запретная секция.

Гарри накинул мантию-невидимку, едва вышел из спальни. Ощущения после такого длительного перерыва были необычные: благоговение, предвкушение, тихая радость. Чувство, что хоть что-то возвращается на круги своя.

В коридоре, ведущем в гостиную, Гарри услышал какой-то шорох и, затаив дыхание, стал осторожно пробираться в общую комнату. Там, к счастью, никого не оказалось; угольки дотлевали в камине, а источником шума был чей-то кот, игравший с шоколадной лягушкой.

Не считая похода на кухню в сентябре, это была его первая ночная вылазка. Совершать её из гостиной Слизерина было немного необычно, но это казалось мелочью на фоне всех тех странностей, которые уже произошли с ним.

Время уже перевалило за полночь, и Гарри проклинал слизеринцев, любивших допоздна задерживаться в гостиной, за то, что у него осталось так мало времени. Нет, он, конечно, мог и не дожидаться, пока все разойдутся по спальням, но было бы, по крайней мере, странно, если бы стена отъехала в сторону без какой-либо причины.

До библиотеки Поттер дошёл быстро: путь от гостиной Слизерина сюда стал уже привычным, даже более привычным, чем от гриффиндорской гостиной. Это пугало: неужели он начал забывать ту, настоящую жизнь? Нет, бред, конечно. Но вдруг?..

Плотно закрыв за собой дверь, Гарри нерешительно остановился и осмотрелся. Сейчас он чувствовал себя тем растрёпанным первокурсником, который надеялся отыскать хоть какую-то информацию о Николасе Фламеле: окружённым темнотой, слегка напуганным (только слегка, ведь храбрые гриффиндорцы не могут бояться по-настоящему) и всё таким же лохматым.

«Восемнадцатилетний парень боится темноты, вот умора», — внутренний голос начал тихонько хихикать.

Эти слова стали чем-то вроде пощёчины. Действительно, это было так нелепо, что Поттер хмыкнул. Но сразу же пожалел об этом: звук гулко прокатился по безлюдной библиотеке, заглядывая в самые тёмные её уголки. Миссис Нэш, конечно, не была такой строгой, как мадам Пинс, но и она наверняка разозлилась бы, узрев ночью в своих владениях непрошеного гостя.

«Тихо, — цыкнул внутренний голос. — Ты как слон».

«Сдаю позиции оттого, что вечно торчу в четырёх стенах. Ты в этом виноват».

«Я? Конечно, ведь это я хватаю всё, что плохо лежит».

«Откуда же я мог знать, что Дамблдор меня так подставит?» — Гарри предпринял попытку защититься, но прекрасно понимал, что внутреннее «я» имело в виду не только снитч.

«За шесть лет можно было бы и понять, что Дамблдор не делает ничего просто так».

Это был весомый аргумент, но Поттер решил просто так не сдаваться, хотя знал, что уже проиграл эту битву так же, как и многие другие.

«Вообще-то, — лекторским тоном начал он, — я невидим».

«Ага, хоть что-то утешает. Был бы ты ещё неслышим и нематериален — совсем никаких претензий не было бы».

Это была чистая победа внутреннего «я», поэтому Гарри, решив не заострять на таком прискорбном факте внимание, поспешил перевести разговор на тему, которая интересовала и внутреннее «я».

«С чего начнём?» — Гарри в предвкушении потёр руки. Сейчас, когда он был так близко к своей цели, его охватило какое-то странное чувство… трепета? Волнения? Что бы там ни было, но мысли проносились в голове с чудовищной скоростью, предлагая те или иные варианты, а на лице расплылась немного сумасшедшая улыбка.

«А что, — тихо и спокойно начал внутренний голос. Слишком тихо и спокойно, так, что Поттер почувствовал начало приближавшейся бури, — есть какие-то варианты, помимо очевидного?»

Вообще-то, варианты были. Одной из причин (не самой главной, но не менее важной) было узнать, где и для чего использовались коричневые розы.

В Хэллоуин, когда Гарри проснулся, то обнаружил себя сидящим на подоконнике в очень неудобной позе. Да и вообще, можно ли было удобно устроиться на подоконнике? Ну, может, конечно, и можно, но как — Поттер не знал. Потирая затёкшую шею, Гарри свесил ноги и услышал возмущённое: «Ай! За что?»

Поттер даже подпрыгнул, во-первых, оттого, что его ноги наткнулись на что-то, а во-вторых, что это что-то ещё разговаривало и возмущалось. Скосив взгляд, он увидел потиравшего лохматую макушку Ала.

Первые мгновения Поттер никак не мог понять, какого чёрта происходило. Почему он спал на подоконнике? Почему Ал сидел на полу? И почему на душе было так мерзко? Но уже через пару минут вернулись воспоминания, а вместе с ними шок, отвращение, негодование и злость.

Следующие полчаса Ал потратил на уговоры Гарри выслушать его. Поттер, упрямо скрестив руки на груди и смотря в окно на безжизненное серое небо (даже небо намекало, да что там намекало — кричало, что этот день был проклят), делал вид, что ничего не слышал и что Дамблдора тут вообще не было, но всё-таки краем уха прислушивался, что там Ал ему тихо втолковывал.

Следующий час Дамблдор объяснял, почему нельзя никому рассказывать о том, что они видели. Мол, им всё равно никто не поверит, жизнь, не говоря уже об учёбе, станет невыносимой, и не страшно ли ему, Гарри, будет связываться с Райне? И до этого инцидента она, мягко говоря, казалась далеко не милой, а уж теперь, после того, как они увидели…

Но ни один из приведённых аргументов не заставил Поттера отступиться от собственных понятий «правильно» и «неправильно».

«А думаешь ли ты о будущем? — тихо и вкрадчиво спросил внутренний голос. — Если ты сейчас поссоришься с Дамблдором, кто знает, какими будут у этого последствия. Хотя о чём я тут говорю. Вопрос стоило сформулировать так: а думаешь ли ты вообще?»

Гарри упрямо молчал.

«Поверь, — мягко увещевало внутреннее «я», — твои принципы того не стоят».

Нет, думал Поттер, ещё как стоят. Ведь кем, в сущности, был человек без своих точки зрения, характера, духовных ценностей и — да, без этого тоже никак — принципов?

Но если выдерживать напор Дамблдора было возможно, хоть и с трудом, то атака сразу двоих — Альбуса и внутреннего голоса — была невыносима. На ухо что-то тихо и успокоительно вещал Ал, в мозгу звучал голос внутреннего «я»; Поттер словно находился между молотом и наковальней, и ему не осталось ничего, кроме как крикнуть: «Ладно! Ладно! Оставьте уже меня в покое!»

Гарри прямо-таки видел легкую улыбку внутреннего «я», говорившую: «Вот и умница, хороший мальчик». Альбус поначалу был удивлён такой резкой покладистостью и обращением во множественном числе, но, решив не сильно обращать внимание на странности Поттера, тоже улыбнулся.

«Спелись», — обречённо подумал Гарри.

После того, как Поттер сдал свои позиции, Дамблдор выглядел несколько спокойнее и увереннее, будто, раз Гарри пообещал, то непременно сдержит своё слово и не будет вмешиваться в чужие грязные делишки. Ведь он же сказал «ладно»?

Но в понимании самого Поттера это «ладно» вовсе не значило «да, Альбус, я полностью с тобой согласен». Скорее, это было «ладно, Ал, вернёмся к разговору позже. Как насчёт никогда?» То есть, решил Гарри, ничего он Алу не обещал и ничем ему не был обязан. А до правды он сам докопается, и помощь Дамблдора ему не была нужна. Чёрта с два! Да он всегда сам находил истину, а Дамблдор при этом был ни сном, ни духом. Ну, как сам… с ним были друзья. Была Гермиона, которая в принципе-то и находила всю нужную информацию.