С того вечера прошло три дня, и Поттер, полностью погружённый в свои отнюдь не радостные мысли и находившийся в доме Дамблдоров совсем один, начал медленно сходить с ума. Он был бы рад любой компании, любому занятию, да даже Аберфорту был бы рад, честное слово, хотя то, по правде говоря, были уже крайние меры. К слову об Аберфорте, Гарри честно пытался сдержать обещание, данное Альбусу, и проследить за благополучной посадкой малыша Эбби на «Хогвартс-экспресс» (в то время как Гриндевальд даже думать об этом забыл, что несказанно возмущало Поттера), но младший Дамблдор наотрез отказался, чуть ли не закатил истерику, так что пришлось отступиться и последовать примеру Геллерта, благо сам Гарри не особо горел желанием провести с Эбби дополнительные часы.

Гарри подошёл к зеркалу и пристально уставился, но не на своё отражение, а на висевший на зеркальной поверхности лист пергамента, весь исписанный и перепачканный чернильными кляксами.

1. Медальон Слизерина (1899: Гонты (?); 1940-е: Хэпзиба Смит; 1997: неизвестно);

2. Дневник (1899: нет; 1997: уничтожен);

3. Кольцо Гонтов (1899: Гонты (?); 1997: уничтожено);

4. Чаша Хаффлпафф (1899: неизвестно; 1940-е: Хэпзиба Смит; 1997: неизвестно);

5. Нагини (1899: нет; 1997: Волдеморт);

6. Диадема Равенкло (?) (1899: неизвестно; 1997: неизвестно).

Да, это не воодушевляло, более того, этот список бесконечных вопросительных знаков и «неизвестно» вгонял Поттера в депрессию. Всё это были лишь его догадки, причём что-то — может, то самое мифическое шестое чувство? — подсказывало ему, что догадки эти были, скорее всего, неверны. В итоге он не мог вернуться в своё время, а всё, что у него было, — лишь недостоверные крупицы информации, но иных вариантов не представлялось.

Сорвав с зеркала листок и скомкав его в руке, Гарри стремительно развернулся и, достав из шкафа тёплую мантию (вид уныло гнувшихся на ветру мокрых и уже изрядно облетевших деревьев совсем не воодушевлял), быстро натянул её, бегом спустился по лестнице и вышел в туман, не останавливаясь и не оглядываясь, чтобы не возникло желание на всё плюнуть и просто спрятаться под одеяло, прихватив с собой огромную кружку какао с горстью маленьких зефирок.

По дороге к дому Гриндевальда Гарри умудрился наступить во все лужи, из-за чего ноги тут же промокли. Настроение, которое и без того было хуже некуда, опустилось куда-то на уровень девятого круга ада. Буквально взлетев на крыльцо, поскользнувшись и чудом удержавшись на ногах, Поттер мысленно выругался и громко постучал стальным кольцом. Так и не получив ответа, он толкнул дверь и шагнул в густой сумрак холла. Шум дождя стал глуше, оставшись там, снаружи, за тяжёлой дубовой дверью. В доме царила тишина, даже хода часов не было слышно, хотя Гарри, уже достаточно знавший о причудах и странностях Батильды, нисколько этому не удивлялся. Не тратя времени на поиски Бэгшот (настроения на непонятные, загадочные разговоры с ней у него всё равно не было), он направился прямиком на второй этаж. Там его встретила всё та же пугающая, тёмная тишина. Его тяжёлые шаги тонули в густом ворсе ковра, а тяжёлое дыхание отдавалось эхом от голых стен. Тем не менее Гарри был слишком зол и раздражён, чтобы придавать значение таким мелочам. Распахнув дверь в комнату Гриндевальда, он уверенно вошёл внутрь.

Поттер ожидал увидеть что угодно, в самом деле, это же был великий и ужасный Геллерт Гриндевальд, но реакция всё же подвела его. Несмотря на густой сумрак, в который была погружена спальня из-за задёрнутых чёрных штор, не пропускавших ни единого луча тусклого света, Гарри всё же смог разглядеть силуэт мирно дремавшего и посапывавшего на жёрдочке, спрятав голову под крылом, Блэкфайра, а также горы валявшихся на полу вещей, свитков пергамента, палочек и бутыльков, а ещё — груду мерно вздымавшихся и вновь опускавшихся одеял на постели. Покачав головой и почувствовав, как раздражение начало постепенно покидать его, он, осторожно ступая и стараясь ничего не задеть, подошёл к кровати.

Присев на корточки, Гарри потрепал спящего Гриндевальда по плечу и тихо позвал:

— Геллерт, просыпайся, — не дождавшись никакой реакции, он повторил свою попытку: — Геллерт.

В следующее мгновение он почувствовал стальную хватку на своём запястье, а долю секунды спустя Гриндевальд уже выкручивал его руку.

— Какого чёрта? — яростно зашипел Гарри, вырвавшись из мёртвой хватки и непроизвольно отскочив от явно спятившего Гриндевальда на несколько шагов. — Совсем тут обезумел?

— Больше не будешь подкрадываться, как какой-то маньяк, — хриплым после сна голосом буркнул тот, откинул одеяла и сел, после чего вперил немигающий взгляд в Поттера.

— Ты так чутко спишь, что я запросто мог прикончить тебя несколько раз, — раздражение вновь начало возвращаться к Гарри. Он помотал головой, отгоняя дурные чувства. — Я не хочу спорить с тобой.

Геллерт дёрнул плечом, безмолвно велев ему продолжать.

— Мне нужна твоя помощь, — спокойно и стараясь не пропустить в свой голос ни единой эмоциональной ноты, издалека начал Гарри. — Мне нужно посетить одно место и разузнать кое-что, — заметив, что Геллерт собирается что-то спросить, он поспешил продолжить: — Только у меня есть одно условие: никаких вопросов, никаких пререканий, никакой самодеятельности.

— Зачем тогда я тебе сдался? — лениво поднявшись, Гриндевальд подошёл к окну и, раскрыв шторы, хмуро посмотрел на стену дождя за окном.

— Чтобы вытащить тебя из этого… — Поттер огляделся вокруг, пытаясь подобрать более или менее подходящее слово, — серого тлена.

На самом деле собственный замысел совсем не нравился Гарри, но иных вариантов у него в принципе не было. Геллерт же своими самодовольством, холёным спокойствием, самоуверенностью каким-то мистическим образом вселял все эти чувства в Поттера лишь находясь рядом. А спокойствие и самоуверенность ему были ой как нужны.

— Подожди минутку, Эванс. То есть тебе нужна моя помощь и при этом ты ещё выдвигаешь какие-то условия? — Гарри, возмущённый подобной интерпретацией, собрался было ответить что-нибудь резкое и неприятное, но Геллерт уже продолжал: — С чего я должен прельститься таким предложением?

— Да Мерлина ради! — раздражённый не на шутку, Поттер всплеснул руками и направился обратно к выходу. Зря он это затеял. С чего у него вообще возникла мысль, что Гриндевальд сможет стать его помощником, союзником, да кем угодно? С чего он взял, что они хотя бы банально смогут сосуществовать? — Как будто я буду заставлять или умолять тебя.

— Ладно, ладно, — пробурчал Геллерт, но Гарри уже было глубоко всё равно, и его словам он не придал ровным счётом никакого значения. — Да стой же ты, Эванс! Гарри!

Почувствовав хватку холодных сухих пальцев на своём плече, Поттер развернулся и упрямо взглянул на Гриндевальда, хотя из-за разницы в росте это выглядело скорее комично, чем внушительно.

— Хорошо, я пойду с тобой, — медленно, чуть ли не по слогам, словно разговаривал с неразумным ребёнком, повторил Геллерт. Гарри продолжал упрямо на него смотреть, мысленно иронизируя, что благородству Гриндевальда не было предела. — Извиняться я не буду, — сквозь зубы процедил тот. Поттер безразлично пожал плечами, продолжая сверлить его взглядом. Несколько долгих мгновений они молчали и упрямо глядели друг на друга — Гриндевальд прищуренно, Гарри, наоборот, широко распахнув глаза, — пока Геллерт, наконец, не сдался. — Ненавижу, когда вы так делаете, — с неприкрытым раздражением буркнул он. — Этот ваш с Алом беззащитный взгляд, прикрытый лишь стёклами очков, сводит меня с ума, после чего вам остаётся только верёвки вить, — за всей этой пространственной речью, как догадывался Гарри, Гриндевальд пытался скрыть нахлынувшее на него смущение. — Прости за то, что был груб с тобой.

Вздёрнув бровь, Гарри никак не прокомментировал последние слова — вместо этого он предпочёл перевести тему:

— Чем таким ты занимался, что спал в четыре часа дня?

— Самосовершенствовался. Или деградировал. Зависит от того, с какой стороны смотреть, — пожав плечами, Геллерт наконец отпустил плечо Поттера и направился в душ, бросив перед тем, как скрыться за дверью: — Располагайся и чувствуй себя как дома. И Мордреда ради, ничего не разгроми.