Конфуз заминали на уровне ЦК. Девочку-несмышленыша, что в Мытищах на монументкомбинате заполняла почтовое отправление, понятно, выгнали с треском. Директору по партийной линии – строгий выговор, комбинат лишили квартальной премии, а «голову», тем не менее, оставили Краснодару.

Потом, говорят, долго судились. Сибиряки требовали хотя бы деньги вернуть. Скорее всего отдали, и Карл Маркс еще много лет «озарял путь» кубанским «витаминоделам» в «светлое будущее». Когда социалистический мираж затух и предприятие развалилось (как, впрочем, и вся индустрия Краснодарского края), то в живых остался только один микрорайон, по привычке называемый «Витаминкомбинатом», где, судя по объявлениям, нынче продают самые дешевые квартиры. В отличие от прошлого, работы-то в округе никакой…

А Маркс? Он по-прежнему на «посту», пугая алюминиевой бородой проезжающие по Ейскому шоссе нескончаемые колонны автомобилистов. Словом, как и положено призракам, по-прежнему бродит окрестностями, вызывая у новых поколений недоуменный вопрос: «Кто это?..»

Даже в самые могущественные советские времена, фонтанирующие изобретательным недовольством, доморощенные диссиденты ничего подобного и предполагать не могли, хотя, перефразируя Алексея Максимовича Горького, в КГБ прекрасно знали «не только сколько у нас солдат в окопе, но и сколько вшей на каждом солдате». То есть, осведомлены были и о болтовне на кухнях, да и в ГСК тоже. Как, впрочем, понимали, что именно эти мужики, если грозный час пробьет, молча встанут в строй и под звуки «Прощания славянки» в который раз, без стона и клятвенных придыханий, пойдут туда, куда Родина прикажет.

26 апреля 1986 года такой час пробил! В никому доселе неизвестном Чернобыле ухнула атомная электростанция. Из нашего ГСК туда сразу отправили четверых. А через два с половиной года ухнуло еще и в Армении, на этот раз страшное жертвенное землетрясение. Туда забрали столько же. Правда, в отличие от чернобыльцев, через пару месяцев вернули всех – потрясенных, подавленных, но относительно нормальных. Я имею в виду здоровье…

Чернобыльцев помню хорошо. Один работал на четвертом хлебозаводе шофером развозного фургона. Этакий щирый, добродушный здоровяк с кавалерийскими усами. Звали его Ростислав, мы же просто – Славик.

Славик был человек-солнце. Наполненный доброжелательностью, он появлялся всегда, когда был нужен. Однажды, увидев, как обливаясь горячим потом, я пытаюсь извлечь из жигулевской шины пробитую камеру, не спеша взял из моих рук монтировку и стал учить, как правильно заниматься разбортировкой авторезины.

– Ты, Вовчик, главное, не суетись, – говорил, обминая подошвой здоровенного башмака спущенный скат, – Вот тут прижми, сюда вставь монтировочку и тяни ее, мамочку, – имея в виду проколотую ржавым гвоздем камеру, – наружу. Потом водичкой полей и сразу увидишь, где она пузырится. Там и клей… Только не забудь, шкурочкой наждачной почисти…

Обо всем Славик отзывался крайне ласково: «Монтировочка, колесико, бобиночка, крестовиночка, веревочка, тросик, ребетеночек» и обязательно «молочко», которое, оказывается, очень любил.

– Куда это ты, Володя, намылился? – спрашивал меня, видя, как я, шмыгая носом, мечусь возле своей «копейки», – в Ростов? Путь неблизкий… Возьми, голубчик, с собой обязательно распределительную коробочку. Как нет? Я дам! Поверь, не помешает. И бобиночку про запас неплохо иметь… В дороге мало ли что может случиться.

Дальше разговор уже идет почти технический: – Ты знаешь, Володечка, я шо-то эти «Жигули» никак не пойму… Какие-то уж больно слабенькие. Рессор нет! – сетовал абсолютно искренне. – Ну нет, понимаешь, рессор! Как арбуза, кабачок, тыкву витаминную положить, скажем, кило на триста? А ежели что полетело, беги в автоцентр, а там очередь в километр. Блатных полно! Вот свояк мой, Егорыч, месяц назад на распредвал записался, а так по сию пору в конце стоит. Пошел в контору начальству жаловаться… Слушать не хотят… То ли дело «Москвичок», – Слава любовно погладил свою ухоженную машинку по капоту. – Я на своем «шустрике» хоть сегодня в Индию могу поехать. Почему в Индию? Та очень хочется! Че случится, отверточкой, ключиком гаечным поправлю. Он как автомат дедушки Калашникова, Михаил Тимофеича – прост, надежен, неприхотлив. Зато в бою не подведет! – Слава засмеялся и снова поощрительно похлопал своего «412-го» выпуска Ижевского завода, как бывалый казачина оглаживает строевого коня. Только что кусочка сахара не предлагает.

О человеческих достоинствах Ростислава в гаражном сообществе ходили легенды. Его свояк, тот самый Егорыч, бывший кантимировский танкист, с которым они начинали работать еще на Усть-Лабинском маслозаводе, как-то за очередным вечерним «столом», рассказывал:

– Дело было, помните, когда вымораживали миллион тонн риса. Тогда по указанию Медунова всех под метлу в чеки погнали. Пора-то к дождям клонилась. Словом, боялись, что в осень зерно под сырость уйдет. Мы с Ростиславом угодили в Красноармейский район. Там дело, конечно, было поставлено неплохо, к уборке прикомандированных не шибко подпускали, поэтому нас определили в совхозный гараж. Меня механиком, а Славку посадили на «Кубань». Помните такую чуду-юду?..

Все дружно захохотали, поскольку автобус «Кубань» слыл легендарным произведением советской автопромышленности, изобретенным исключительно в обстановке редкого энтузиазма на фоне острого транспортного дефицита. Более того, к официальной индустрии, да и индустрии вообще, никакого отношения не имел, поскольку рожден был в системе Министерства культуры, озаботившегося однажды целью снабдить пассажирскими автобусами все учреждения своей системы. Прежде всего сельские клубы, которые в хрущевские годы стали появляться в возрождаемой от сталинского мрака деревне, как грибы после летнего дождя.

Это кому сейчас скажи, никто не поверит, что через «нельзя», «не могу» и «не положено», через госплановскую рутину, где легче было повеситься, чем доказать полезность чего-то, не вписывающегося в утвержденные свыше правила и каноны, добивались поставленной цели вопреки, а не благодаря. Как уж оно там крутилось (говорят, вопрос аж у Косыгина слушался), никто толком не знает. Но однажды вдруг выходит постановление правительства открыть в Краснодаре на базе скобяных мастерских управления культуры… автозавод.

Я думаю, старые культпросветчики по сию пору помнят странное сооружение на грузовых колесах, склепанное из кровельного железа, перекрывавшего любые звуки вечно воющей коробкой передач, зимой холодного, как следственный изолятор, а летом раскаленного, как прожарка привокзального санпропускника, но надежного и обжитого, словно ротный блиндаж, особенно когда за руль садился такой щирый казачина, как Ростислав Боровик. У него даже занавесочки с рюшечками висели на окнах:

– Шоб солнышко не сильно беспокоило, – объяснял Слава особо дотошным. Правда, способ изготовления автобуса «Кубань» он осуждал, считая, что уж больно там много бесхозяйственности и излишней затратности. Дело в том, что изначально будущий автобус рождался на Горьковском автозаводе как полноценный грузовик «ГАЗ-53». Его своим ходом гнали в Краснодар, здесь снимали кабину, кузов. Их по «железке» отправляли обратно, а на оставшееся шасси с двигателем устанавливали клепаный салон с дерматиновыми сидениями на каркасе из гнутых водопроводных труб. Проще не изобретешь, зато надежно!

Сколько ж агитбригад на той самой «Кубани» колесило по колхозным полям страны, радуя уставших механизаторов, особенно, когда веселой гурьбой, да под звонкий бубен и обязательный баян, выгружались где-нибудь на дальнем полевом стане! Лихие парни и красавицы-девчата, с песнями, плясками, да звонкими призывами трудиться еще лучше во славу Родины.

Да что там агитбригады! Народные артисты (я это хорошо помню) ездили в «Кубани» за милую душу. Михаила Ульянова, например, мы возили из Краснодара в Крымск, где краевое телевидение снимало его встречу со зрителями. Туда и обратно на том «изделии», под «фирменный» вой «раздатки». Основа-то все-таки была задумана под грузовик…