Свой автобус домовитый Ростислав вообще превратил в уютное гнездо. Скорее гнездышко! Помимо занавесочек в проходах постелил домотканые половички, на сидения Галинка (жена) натянула холщовые чехольчики. Радио и вентилятор к потолку приспособил. Но самое удивительное – поставил холодильник «Саратов», в котором хранил водичку и прочее. Да и коробка передач у него почему-то не сильно выла. Умеренно…

– Я в масло добавляю немножко графитовой пыли. Да и смазку почаще меняю, – Слава с любым охотно делился своими секретами. – Меня еще батя этому научил… Рессоры опять же перебрал, чуть помягче сделал, скрип исчез. Не «Икарус», конечно, но люди довольны, – удовлетворенно хмыкал, особенно, когда ездоки благодарили его за доставленное удовольствие в виде комфортной езды.

– Меня ведь по краевому телевидению в День автомобилиста показывали, – говорил нам с искренней гордостью.

Вот с такими качествами он однажды и попал на глаза Алексею Исаевичу Майстренко, когда привез очередную агитбригаду на вручение переходящего Красного знамени рекордсменам жатвы прямо на чеки. Майстренко, директор рисосовхоза «Красноармейский», был известен всему белому свету: Хрущеву, Брежневу, Косыгину, Полянскому, другим членам Политбюро, которых при посещении Краснодарского края ритуально везли в прославленное хозяйство. Их радушно встречал колоритнейший руководитель, коим Алексей Исаевич слыл множество лет. Всегда с золотой звездой, нацепленной прямо на летнюю безрукавку, этакий образцовый советский аграрий, которых любил показывать отечественный кинематограф. У него было множество достоинств, но самым главным, которое он публично подчеркивал, была способность оценить женскую привлекательность.

– Наш Саич ни одной молодухи не пропустит, шоб не приобнять, а то и чмокнуть в щечку, – не без гордости судачили односельчане, хотя Исаичу уже было хорошо под семьдесят.

Ну вот такой он был, поэтому часто сам встречал девчонок из агитбригады, все как одна свеженькие любушки. Да какие голосистые!.. В тот раз зашел даже в автобус и… обомлел, хотя удивить Майстренко чем-то, казалось, было невозможно.

– Слушай, – спрашивает Славика. – Ты откуда такой… домовитый? Я тебя что-то не припомню…

– Прикомандированный с Усть-Лабы…

– Так давай сюда! Нам такие хозяйственные хлопцы во как нужны, – Майстренко провел большим пальцем по горлу и вдруг, просияв, словно от какой-то внезапной мысли, воскликнул:

– Слушай, а если я тебя к японцам прикомандирую? Видел когда-нибудь японцев?

– Не-е! – слегка опешил от начальственного напора Ростислав, – никогда не видел…Слышал только, что узкоглазые… И шпионить любят, в кино смотрел…

– Так увидишь! – загремел радостно Майстренко. – К нам завтра приезжают из Японии специалисты. Две недели будут знакомиться с хозяйством на предмет сотрудничества. Все, заметано! Будешь их возить, только ничего в своей колымаге не меняй. Пусть будет все так, старательно и первородно… Они это любят, я знаю…

Майстренко не ошибся, проницательный был человек. Он не поленился, кряхтя и сопя, но по автобусу таки протиснулся почти в самый конец. Тучность ведь генеральская, да вот ступенька, унаследованная от грузовика, высоковата. Оглядел салон исподлобья, даже бархатные рюшечки на занавесках потрогал.

– Галинкина работа, супруги моей, – смущенно пояснил Ростислав.

– Знаешь, – смахнув с лица привычную суровость помягчал Исаич, – детством пахнет. У нас на хуторе после коллективизации такие занавесочки означали, что жизнь, однако, налаживается. А шо вот это такое? – он заглянул за последний ряд сидений. – Холодильник, что ли? – протянул удивленно.

– Да! – еще больше смутился Славик.

– И шо, работает?

– А куда он денется…

– Так то ж «Саратов», ему как минимум вольт двести нужно, – изумился Майстренко, которого, честно говоря, удивить чем-то было очень трудно.

Славик торопливо, словно извиняясь, стал объяснять:

– Это мамин, давнишний. Ее еще в ученической бригаде за колоски премировали. Больше всех в районе собрала. В «Пионерской правде» писали… Нутро, конечно, перепаял, релюшку новую добыл, насосик от списанного «Газона» приспособил… Работает, как вол на пахоте, ниче не просит… Шумноват, правда… Я, товарищ начальник, – осмелел Славик, – еще на краевом школьном смотре первую премию получил за инкубатор, который сделал из списанного холодильника «ЗиЛ»…

– И кого ж ты в нем высиживал? – хохотнул Майстренко.

– Гусят… Индюшат младенческих в юннатском кружке согревали, они ведь хилыми рождаются. Жалко, единственный знатный холодильник был на весь район и тот спалили. Маму тогда по болезни из огородной бригады перевели на легкий труд, посудомойкой в райкомовскую столовую. Так вот, однажды там не то что-то коротнуло, не то напряжение прыгнуло, но задымил их «ЗиЛ», как крейсер «Варяг». Паника на весь райком. Словом, от греха подальше, решили его в металлолом снести, а мама возьми да и скажи зав. производством: «Вы лучше его моему Славке отдайте, он к чему-нибудь приспособит». Вот я и приспособил! – Славик рассмеялся так искренне, что суровый «Дед» (так вся округа заглазно звала Майстренко) уже и не скрывал ласкового любопытства, оглядывая мощную фигуру такого непривычного шофера, а потом сказал:

– Ну-ка, давай глянем, что ты в своем «Саратове» держишь?

– Да мелочь всякую! Водичку горячеключевскую. Очень люблю, особенно когда жарко. Квас домашний, яички вкрутую. На обед беру кусочек сала с горчичкой домашней. Тоже очень нравится, ежели с черным хлебушком. Ну и молочко коровье обязательно, поскольку на нем вырос…

Майстренко потянулся за сиденье, осторожно открыл дверцу «Саратова», осмотрел нутро, искрящееся холодным блеском, а затем, достав пакет фабричного молока, задумчиво взвесил его на ладони.

– Ты вот что! – не поворачивая головы сказал помощнику, шустрому нагловатому мужичку с вечной папкой под мышкой. – С сегодняшнего дня этому бойцу два горячих обеда, молоко парное прямо в энтот холодильник и пол-литра кумыса на ужин. Ужин, само собой, от моего имени, – и засмеялся, – в расчете на его два метра.

– У меня метр девяносто три, товарищ начальник! – деликатно поправил Славик.

– Любо, казак! – похлопал «Дед» Славку по плечу. Все знали, что у легендарного Майстренко это высшая степень похвалы. Что-то вроде карт-бланш на все времена. Он в людях, особенно хороших, как правило, не ошибался. И это тоже знали все…

– Славик япошек возил недели две, а может три, – рассказывал впоследствии Егорыч. – Словом, весь срок, что они работали в совхозе. Жара несусветная, на солнце, бывало, до сорока пяти подскакивало. А они с раннего утра в пиджачках отутюженных, рубашечки белые, при галстучках, штиблеты лаковые. Будто не на чеки рисовые, а во дворец культуры собрались. Оказались толковые ребята, большие доки в своем деле.

Тогда, после ввода на полную катушку Краснодарского водохранилища, все будто помешались на миллионе тонн риса. Медунов клятвенно пообещал Брежневу – в доску расшибусь, но миллион дам! Дали – не дали, но старались дюже. Хотя при уборке потери оказались большущие. В Сибири, на Красноярском заводе сельхозмашин в ту пору приспособили под рис обычные зерноуборочные комбайны, поставив их на гусеницы. Смотреть страшно! Груда грохочущего железа, как танк «КВ» тяжеленный, весь в солярочном дыму, потери огромные. Хоть с метлой и совком следом иди!

Вот Майстренко и пригласил японцев, имевших на этот счет большой опыт. Где-то прочитал, что у них средняя урожайность зашкаливает за 60 центнеров с гектара, при наших сорока и потерях выше крыши. Он и озаботился японским комбайном: экономичный, производительный, но по сравнению с нашим небольшой, прямо миниатюрный, к тому же на резиновых гусеницах, как в галошах. Там ведь чеки в ладошку, а у нас от края до края полкилометра. Но у японцев рекорд урожайности до полтораста центнеров с гектара, а у нас если шестьдесят наберешь, сразу на грудь орден. Все остальное зерно обратно в чек и воронам. Майстренко, конечно, этим был озабочен сильно, считая, что будь совершенней комбайн, можно и у нас брать за сотню…