Я гнала от себя мрачные мысли, пытаясь сохранять оптимистический настрой, потому что если с её прекрасной, нежной головки свалился хоть один волосок, я вцеплюсь им в горло ржавыми кусачками и воткну раскаленную кочергу ему в зад, так чтобы они наделали в… ладно, трусы они не носили. На них были мерзкие плавки, сделанные из кожи человека. Психи.

— Они обмочат свои отвратительные, психо-манкини и пожалеют, чтобы родились на свет. — Я закрыла глаза и вздохнула. Какой поворот в моей жизни. Всего несколько недель назад я беспокоилась о деньгах для лечения мамы, думая о том, как свести концы с концами на Рождество.

Праздничные печеньки! Осталось меньше недели до Рождества.

Никто не упомянул об этом, но опять же, это было бы немного странно для богов, кроме Симил, очевидно, потому что она была просто странной, чтобы наблюдать за человеческим праздником. Мне нужно узнать, что они празднуют. Наверное, какую-то странную чушь типа Раскаленной кочерги в День глаза.

Ну, не имело значения, что мне не хватало Рождества; у меня не было настроения праздновать. Я была настроена сражаться, побеждать, а затем собирать кусочки своей жизни.

— И когда тебе станет лучше, — сказала я Киничу, — мы закончим то, что начали.

Я потерлась носом об него. Было холодно. Меня передернуло, и я не поддалась тому, чтобы грусть вернулась.

Нет. Больше никогда.

— Пришло время, — раздался позади глубокий, хриплый голос.

Я практически выпрыгнула из своей кожи.　

— Брут! Ты меня до смерти напугал!

Брут был в полном боевом снаряжение: одетый в черное с головы до ног, на каждом боку прикреплено оружие, а электронное оборудование присоединено к его голове.

Он протянул мне большой рюкзак.

— Парашют? — спросила я.

Он сразу кивнул.

— Я люблю прыгать с парашютом. — Я прыгала пять раз, но для развлечения. Сейчас всё по-другому. Идёт война. Жизнь или смерть. И я была готова. В течение последних двух часов Брут убедился в этом.

— Оки-доки. Пойдем за моей мамой.

И все на этом.

Пять часов спустя я удачно загнала испуганных кошек, скребущихся в моей голове, в клетки и заперла их.

Брут объяснил — ровно десятью словами — что ключом к победе в любой битве была ясная голова и спокойные нервы. Он и его люди медитировали в течение как минимум двух часов перед каждой миссией.

Бьюсь об заклад, он хотел, чтобы Эмма следила за режимом, не говоря уже о том, чтобы научиться прыгать с парашютом. Он не выглядел счастливым, подготовленным для своего тандемного прыжка.

— Проклятье! Не ерзай! — рявкнула Эмма через плечо. — И уж лучше быть это твоим фонариком!

Я старалась не смеяться, но не могла удержаться.

— Мэм? — Один из людей Брута, сидящий рядом со мной, на длинной скамье в хвосте самолета, помог мне с парашютом.

Мои испуганные кошки начали волноваться в клетках, дергая за волосы. Ну, вот и оно.

Одетая в черный комбинезон, я пристегнула рюкзак и встала в отряд за Гаем и Эммой (и Брутом), которые были увлечены беседой. Из-за рева двигателей я не могла слышать, о чем они говорили, но я видела их лица и не могла не завидовать, тому, как Гай относился к Эмме, по меньшей мере, с обожанием.

Затем Эмма толкнула Брута локтем и произнесла:

— Хорошо. Я готова. Давай убьем Скабов и заберем мою бабушку!

Пойдем, заберем мою мать, и поймаем хотя бы одного Скаба? Эти ублюдки заплатят, но не раньше, чем расскажут мне, как вылечить Кинича.

Она взглянула на меня поверх плеча.

— Готова?

— Тебе лучше поверить, — ответила я. — Эти клоуны связались не с той девушкой.

Я думала, что знала на что похож ужас, например, это когда находишь гигантского паука прямо в душе, или видишь подозрительно-загадочный вьющейся волос у себя в салате, после того как почти его съела, но это ничто по сравнению с тем, когда мчишься к Земле сквозь черную пустоту безлунной ночи, и до чертиков испуганный мозг надеется, что высотомер не подведет.　

— Пенелопа? Ты там?

Голоса. Я слышу голоса. О, отлично. Проклятье. Было неподходящее время, чтобы сходить с ума. Идите нафиг.

— Пенелопа, пожалуйста, ответь.

Голос звучал как у Эммы.

Гарнитура! Гарнитура. Я вздохнула с облегчением. Я нажала кнопку передачи, прикрепленной к шее.

— Я здесь.

— Не забывай инструкции Гая: подожди, пока Брут не подаст тебе сигнал.

Я помнила каждое слово. Как только все займут нужные позиции, первым пойдет Учбен. Я останусь на месте до тех пор, пока Брут не скажет слова или не толкнет в бок, он точно не уточнил.

— Поняла, — ответила я.

Тревога на моем альтиметре издала звуковой сигнал. Время потянуть шнур и молиться: Дорогой Господь, или вселенная, или кто-то там, достаточно сильный, чтобы спасти мою недостойную, глупую задницу, пожалуйста, не позволяй мне приземлиться на линию электропередач, что-то острое или действительно высокое дерево…

Дорогой Господь, вселенная или кто-то другой могущественный, достаточно сильный, услышали меня. Я приземлилась с мягким ударом на сырую, покрытую травой поляну вместе с тремя другими Учбенами, которых я не знала.

Один подошел и помог мне снять страховку, а затем указал на высокий участок травы в нескольких ярдах отсюда. Пригнувшись, я побежала.

Это был разгар зимы, но тропический воздух южной Мексики был влажным и тяжелым. Сырой, земной запах джунглей мгновенно проник в мой нос.

Теперь, я знаю, что любой нормальный человек описался бы от одной мысли прыгнуть с головой в такую ситуацию, но, возможно, как свидетельство моей «экзотической ДНК», мое тело гудело от предвкушения. Теперь, когда я решила взять в руки ситуацию, я почувствовала, что рождена для этого момента, наказать этих ужасных существ, которые причиняли боль людям, которых я любила.

— Людей, которых ты… любишь?

Я любила свою мать. Это само собой. Но любила ли я и Кинича? Честно говоря, мы почти не знали друг друга. Тем не менее, я была готова рискнуть своей жизнью ради него. Да, если бы моя мама не была частью этого, я бы все равно была здесь.

На самом деле это было невероятное откровение. Как я перешла от увлечения к душераздирающей страсти… и к любви?

Истинная любовь бросает вызов логике. Это ее характерная черта.

Забавно, люди всегда говорили, что любовь расцветет внутри тебя ярко и сильно, как только ты встретишь нужного человека, но я всегда скептически относилась к подобным словам.

Может быть, любовь уже там, спит в твоем сердце, ожидая «единственного», чтобы освободить ее. Это, безусловно, объяснило бы то, как я себя чувствовала; Я любила его. Я чувствовала, словно я всегда любила, и буду любить.

— Превосходно. Я влюблена в бессознательное божество, у меня смешанные чувства, — прошептала я про себя. Могла ли моя жизнь стать более сложной?

— Пенелопа, — я услышала, как Эмма проговорила в гарнитуру.

— Да? — прошептала я.

— Эм, не волнуйся, ладно? — голос Эммы потрескивал в динамике.

— Ну, раз ты так ставишь вопрос, то сделаю все возможное, — прошипела я.

— Заметано. Послушай, Брут идет за тобой.

— Где ты? — спросила я.

— Я стою посреди деревни Мааскаб.

— Ты в порядке?

— Да. Все в порядке, — ответила она меланхоличным тоном. — Скоро увидимся.

Подождите. Это не имело никакого смысла. Они не могли быстро снести Мааскаб. Это была ловушка?

Боже мой. Боже мой…

В ночных сумерках появилась безошибочная и неповоротливая тень Брута. Он подал мне сигнал следовать за ним.

— Что происходит? — спросила я, перелезая к нему.

Конечно, он не ответил.

— Самое время, вытащить кляп, Брут. Я начинаю понимать, почему у Эммы зуб на тебя.