– И часто такое случается?! – поинтересовался Дима, чувствуя, как на глаза наворачивается слеза страха.

– Я не буду тебя огорчать! – ответил Летарген. – К тому же ответ на этот вопрос не входит в круг моих обязанностей…

– Но меня кто-нибудь сможет спасти, если такое случится? – не унимался Дима.

– Слушай! – возмутился Летарген. – Как всё-таки с тобой трудно! В конце концов, я очертил круг своих возможностей, сферу моих задач и границы своих обязанностей… Давай-ка займёмся делом!.. Я могу только гарантировать тебе то, что по моей вине с тобой ничего не произойдёт! Я доведу до автоматизма твои способности сохранять устойчивость созданного тобой транспортного средства и управлять им. Но твои личностные качества я заменить тебе не могу! Никто не может! Когда воина учат обращаться с оружием в будущем бою, позор учителю, если он что-то упустил в обучении. Но если, когда настала решительная минута действовать, ученик сдрейфил, потому что сам по себе трус, то, как бы ни хорош был его учитель, ему от этого проку не будет! Я уже несколько раз говорил: вопрос привития веры не входит в мои обязанности! Да и, – захоти я даже сделать это, – не смог бы просто потому, что не обладаю подобными навыками и знаниями…

– Но, а сам-то ты веруешь?! – поинтересовался Дима.

– Вера – удел смертных! – возразил ангел. – Это ко мне не относится…

Дима некоторое время сидел, ошеломлённый новостью и, набирая в горсть горячего золотистого песка, швырял его в лазоревую воду бухты.

Песок со странным шипением, будто шурша, падал в воду, вызывая временную муть, но спустя несколько секунд вода снова была чистой и прозрачной.

– Ты можешь так сидеть сколько угодно! – напомнил ему Летарген, развалившись рядом на песке в удобной позе: полубоком, оперевшись на один локоть. – Но лететь тебе рано или поздно всё равно придётся: обратного пути просто нет!..

Дима, ещё немного посидев, собрался с духом, поднялся и одним усилием мысли в мгновение ока «нарисовал» вокруг себя летающую тарелку.

Тренировка возобновилась, и теперь Дима уже нисколько не удивлялся жестоким нападениям помощников Летаргена и казавшейся ему прежде чрезмерной силе ударов и агрессивности поведения приставов, потому что знал: это только цветочки, ягодки были впереди…

– Тебе надо овладеть техникой, – учила его «мама», когда они проснулись и теперь сидели и то ли обедали, то ли ужинали: была уже почти полночь, и потому – что это за трапеза – сказать было трудно. – Тебе надо научиться справляться с преждевременным семяизвержением, если хочешь покорить женщину… У тебя ведь есть девушка? – поинтересовалась она.

«Мамой» называть её приказала она сама, когда Дима спросонья решил первым делом то ли для приличия, то ли для того, чтобы хоть как-то обращаться к человеку, с которым вступил в интимную связь, но никак не из любопытства, спросить её:

– Как тебя зовут?

– Знаешь… Зови меня «мамой», – обозначила она пунктиром слов границы их отношений, вдруг, тут же, расставив все точки над «и». – Мне так привычно! Меня так все зовут!.. А потому… Молодиться я не собираюсь! Сколько мне есть – столько есть: я своего возраста не скрываю. Поэтому я для тебя и буду – «мама». Да ты мне и так в сыновья годишься…

– Нет-нет, вы очень хорошо, в смысле, молодо, выглядите! – попытался сподхалимничать Дима, но лесть его не возымела никакого действия, и «мама», слегка улыбнувшись: всё-таки приятно, когда тебе пытаются льстить, – лишь махнула на него рукой, мол, отстань, дурашка несмышлёная!

Прошло ещё с полчаса и «мама» вдруг засобиралась.

– Ты куда?! – поинтересовался у неё Дима.

– На работу! – ответила она.

– А что у тебя за работа?!..

– Зачем тебе?!..

Дима встал и прошёлся по футбольному полю квартиры, погружённому в фиолетово-белый сумрак многочисленной точечной подсветки, расположенной по всему огромному пространству квартиры так, что она подчёркивала белизну и роскошь погрузившегося в ночь жилища, разведя в стороны руки, словно пытаясь взлететь. Он подошёл к самому краю, к прозрачной стене из стекла, за которой где-то внизу раскинулась огромным, тлеющим сотнями тысяч искр костром, Москва.

– Ну, хочу понять, на какой работе можно всего этого достичь!..

«Мама» ничего не ответила и, немного погодя, лишь продолжила собираться, усевшись перед огромным круглым зеркалом за маникюрный столик, приводя в порядок свой макияж, причёску, подкрашивая губы.

Дима вдруг ощутил, что сказка, так неожиданно начавшаяся, так же стремительно и беспричинно летит к своему финалу. И он не может на это повлиять. Не важно, когда она вышвырнет его из своей жизни и своей роскошной квартиры! Но то, что она сделает это, было несомненно и решено ей ещё тогда, когда она посадила его в свою шикарную машину у гостиницы «Космос».

Диме стало обидно: зачем он повёлся?! Сейчас бы встретился с Вероникой. И пусть та целуется не так чувственно, как «мама», да и в постели по сравнению с нею – бревно бревном, не смотря на то, что моложе и потому, казалось бы, должна быть искуснее, но всё же она своя, родная ему … как будто бы. Хотя, если разобраться, и она ничем не лучше той же самой «мамы» и так же, когда ей приспичило, выкинула его на улицу, совершенно не поинтересовавшись, что он будет делать без денег в огромном и чужом городе…

– Я ей за тебя отомщу! – послышалось вдруг Диме.

– Кому? – не понял он.

– Обидчице твоей!.. Хочешь?! Отомщу!..

Дима не мог понять, о чём она говорит. Ведь он ей ничего не рассказывал…

– А у тебя всё на лице написано! – ответила ему «мама», хотя он ничего и не спрашивал. – Я ведь твоя «мама»! От меня ничего не утаишь!.. Кто она?!..

– Да ладно! – сконфузился Дима.

Во всяком случае, он не собирался никогда в жизни причинять Веронике зло, как бы сильно не страдал от неё, потому что её любил…

– Ну, и напрасно! – словно ведя диалог с его мыслями, читая их, ответила ему «мама». – Поверь мне! Я сама женщина, и в женщинах толк знаю! Таких сучек надо учить!.. Она стерва! А ты её любишь! Дурак!..

Дима не мог понять, блефует ли «мама» или, в самом деле, что-то знает. Было похоже на то, что ей всё известно! А почему бы и нет?!.. Он вспомнил, как козыряли ей при въезде на территорию «Космоса» охранники. Ясное дело, что «мама» – человек-то не простой, а потому ей, наверняка, многое известно из жизни постояльцев гостиницы. Но кто он такой, чтобы такой, как она, женщине интересоваться его судьбой?! Это, конечно, льстило его самолюбию, но Дима понимал, что никаких причин прежде сегодняшнего дня интересоваться его личностью и его судьбой у «мамы» не было и быть не могло. Да и намедни она встретила его чисто случайно. Просто так звёзды легли…

– Так!.. Я поехала! – перебила «мама» его мысли. – Кушать захочешь – вот холодильник… Вот плита… Вот разделочная тумба и прибамбасы там всякие. Я думаю, что с голода не пропадёшь, пока меня нет. А лучше: ложись-ка и спи! Вон, телик включи! Под него засыпать, ой, как хорошо! Я приеду – спать тебе не дам! Так что отсыпайся пока…

Дима проводил хозяйку через всё белоснежное футбольное поле квартиры до входной двери, – если это можно было назвать входной дверью: ближе к центральной части её, в одной из круглых колонн-столбов, поддерживающих потолок квартиры и ещё с десяток этажей здания сверху, в центре открывалась хорошо спрятанная дверь шахты лифта, которую, не знаючи, найти было просто невозможно, и напоследок спросил вдруг, сам от себя этого не ожидая:

– Почему ты меня подобрала?!..

Женщина уставилась на него в растерянности странным взглядом, в котором светилась непонятная теплота, почти что любовь. Диме даже показалось, что он где-то уже видел этот слегка влажный, почти любящий взгляд. Как будто бы из какого-то далека-далёка, из какой-то другой жизни приплыли смутные воспоминания об этом взгляде, исполненном теплоты и даже, казалось бы, любви. Он силился и не мог вспомнить, где прежде в прошлом или будущем он видел этот взгляд, как бывает, когда забудешь имя человека, оно крутится у тебя на языке, а ухватить и произнести его ты не можешь. Но то, что он когда-то его видел, то, что он отпечатался в его памяти, было точно. И это было странно…