Для типографии было выбрано идеальное место. Небольшое литовское местечко Липнишки практически не представляло интереса для полиции, внимательно контролирующей крупные рабочие центры. Для того чтобы избежать естественного в столь малонаселенном пункте интереса, один из посвященных в тайну, начинающий фармацевт, открыл в Липнишках аптеку, что делало объяснимым получение им всяких посылок и неожиданных визитов к нему.
Казалось, что типография здесь будет в безопасности на многие годы. Случай распорядился так, что наборщик завел роман с одной из местных девчат, перед которой, движимый мужским тщеславием, раскрыл суть своей миссии. Избранница же, когда оказалось, что обещаемое ей замужество скорее всего не осуществится, начала угрожать раскрытием тайны. Легко представить себе, как бы выглядел финал этой аферы! Наверняка провал не миновал бы и Пилсудского, который как действительный редактор «Роботника» был частым гостем в Липнишках. Однако фатальное развитие событий удалось предотвратить. В конце 1894 года типографию потребовалось перевести в другое место.
После полугодовых безрезультатных поисков было решено законспирировать ее в Вильно, где продолжал проживать Пилсудский. Правда, в течение двух лет его выслеживала полиция, но, изменив внешний облик, фамилию и адрес, он особенно тем не беспокоился. Он любил этот город и не хотел его покидать, тем более что в нем жила Мария Юшкевич.
В Вильно типография действовала четыре года, выпусти в свет двадцать шесть номеров газеты. Издательский груд Пилсудский разделял с другим ведущим деятелем ППC того времени — Станиславом Войцеховским[29], будущим президентом Речи Посполитой, с которым он дружил в течение последующих тридцати лет, вплоть до драматической беседы, состоявшейся на мосту Понятовского в трагические дни майского переворота. Во время эмиграции Войцеховский освоил секреты искусства наборщика, и его задача состояла в составлении текстов. Пилсудский же обязан был доставлять статьи и материалы, впрочем, и значительной части выходившие из-под его пера, а также помогать в тиражировании уже набранного номера.
Больше всего беспокойства помимо скрупулезного соблюдения принципов конспирации — адрес типографии знали только Войцеховский, Пилсудский и Михал Сулькевич[30] — доставляла постоянная борьба с финансовыми трудностями. «В этом дошло до того, — отмечал Пилсудский в письме от 22 ноября 1895 года в Заграничный союз польских социалистов, — что с Адасем (псевдоним Войцеховского. — Авт.) мы уже несколько раз серьезно задумывались над возможностью закрыть «лавку» {типографию} и пойти в мир «на поиски хлеба».
Тогда Пилсудский уже превратился в профессионального революционера, то есть жил на субсидированные партией деньги. Огромная активность не позволяла ему выполнять какую-либо дополнительную работу ради заработка. На это ему не хватало времени. Кроме редактирования и печатания «Роботнка» много энергии отдавал он установлению новых организационных контактов, благодаря которым партия доходила до самых различных слоев общества, погрязших до этого времени в застое. Немало сил стоило ему также добывание финансовых средств, предназначенных на партийные цели. Касса постоянно светила дырами.
«Жизнь протекала не только в тяжелом труде, — писал один из слишком благосклонных к нему биографов, — а также в постоянной опасности нового ареста и ссылки в Сибирь. <…> Это требовало особых мер и особой игры с жандармерией: кто кого обманет, какой подход найдет? Нужно было бросать «отличные приманки» нередко с угрозой для собственного существования. В связи с частыми выездами с постоянного места ночи почти всегда проводились в условиях, не соответствовавших самым примитивным требованиям; о том, чтобы остановиться в гостинице, не могло быть и речи; следовательно, укрытия можно было искать только в квартирах членов организации, чаще всего в убогих рабочих комнатах. Однако нередко не было и таких убогих, надежных, поэтому и безопасных квартир, тогда ночь проводилась в поезде. <…> Но такие трудности не пугали. Отрекались, как правильно подчеркнул когда-то Стефан Жеромский, «от дома, постели, покоя, собственного имени…».
Без сомнения, на службе ППС встретился Пилсудский со многими проблемами. Все же рисуемая биографами картина самопожертвования в не меньшей степени грешила односторонностью. Как бы наперекор процитированному утверждению Жеромского, именно в период наибольшего нагромождения партийных дел редактор «Роботника» нашел время для женитьбы на Марии Юшкевич.
Свадьба состоялась 15 июля 1899 года в Папроте Дужей в Ломжинской губернии. Поскольку Мария была разведенной, что делало невозможным регистрацию брака в костеле, оба решили принять протестантскую веру. Перемене вероисповедания они не придавали особого значения. Ведь они вращались в среде, в которой религиозная индифферентность или просто атеистическая позиция были обычным явлением. Однако это не меняет факта, что в течение последующих семнадцати лет Пилсудский формально был протестантом. Возвратился он в лоно католической церкви только в феврале 1916 года, уже во время борьбы легионов. Наверное, это решение было вызвано не только желанием примириться с римским костелом, но и убеждением, что булаву, о которой он все больше мечтал, в Польше легче будет добыть и сохранить не протестанту, а католику.
Этот, в сущности, маловажный в биографии эпизод стал со временем причиной большого замешательства. Ибо когда Пилсудский занял наивысшие в республике посты, его сторонники опустили занавес молчания над фактом отказа его от католической религии. Они прекрасно понимали, что в верном костелу обществе вероотступничество не может прибавить популярности. Поскольку этот факт был известен лишь небольшому кругу людей, его довольно долго удавалось сохранять в тайне. Но все больше исследователей брались за написание биографии Пилсудского, и в конце концов одни из них — Владислав Побуг-Малиновский[31] докопался до правды. Более того, руководствуясь весьма распространенным у поклонников Пилсудского принципом, что ни один из поступков героя не может позорить его, предал в 1934 году этот секрет гласности. Побуг-Малиновский вызвал сенсацию, а на свою голову навлек громы осуждения со стороны политиков, придерживающихся совершенно иных, чем историк, принципов.
Решение создать семью было нелегким. В любую минуту его могли выследить и арестовать. Впрочем, Пилсудские ничего не предпринимали, чтобы отдалить опасность. Правда, они покинули Вильно, где их в любой момент могли опознать, и перебрались в Лодзь, но вместе с типографией, которая рано или поздно должна была навлечь на них несчастье. Ибо бесконечно испытывать судьбу нельзя.
Катастрофа наступила неожиданно и совершенно случайно. 19 февраля 1900 года на Лозинском вокзале полиция арестовала одного из деятелей партии. Видимо, он уже раньше вызвал подозрение у тайных агентов. Подозрение подтвердила закупка большого количества бумаги и доставка ее в квартиру, которую под вымышленной фамилией Домбровских занимали Пилсудские. На всякий случай полиция устроила обыск по указанному шпиками адресу. Его результаты превзошли самые смелые ожидания. Нашли типографию, которую безуспешно искали не один год на обширных, насчитывающих сотни тысяч квадратных километров западных рубежах империи.
Пилсудские были брошены в тюрьму. Только благодаря хладнокровию и сообразительности Марии, которая во время обыска послала прислугу с предупреждением к одному из товарищей, удалось избежать дальнейших арестов. Судьбе арестованных вряд ли можно было позавидовать, особенно редактора «Работника», в котором полиция быстро опознала разыскиваемого несколько лет руководителя ППС, приписав ему как подлинные, так и не совершенные им дела, за которые грозила ссылка до десяти лет.
Марию спустя одиннадцать месяцев выпустили из тюрьмы, сочтя ее «жертвой любви» и приняв за чистую монету ее объяснение, что только чувства не позволяли ей донести на мужа, с деятельностью которого она, в сущности, не имела ничего общего.
