Оппоненты не довольствовались упреками, свидетельствовавшими о расточительстве, выходящем за все допустимые границы. Они обвинили Начальника в воровстве, и не чего-нибудь, а королевских коронационных регалий. Сделали это, правда, в завуалированной форме, но у варшавского мещанина не вызывало сомнения, что вождь народа — заурядный жулик.

В поле атак эндеков оказалась также кажущаяся безвредной пилсудчиковская святыня — знаменитая, отделанная галунами даже лучше, чем генеральская, серая куртка стрелка Коменданта. «Пан Пилсудский, покидая Бельведер, заявил, — писал в «Мысли народовой» Ян Заморский, — что сбрасывает мундир Первого Маршала Польши и снова одевает «серую блузу стрелка». Мания переодевания и примеривания различных костюмов безобидна. Юмористичным же является убеждение, что изменение покроя чьих-то панталон будет означать поворотные этапы в истории государства…»

Еще более едкой и грубой, чем упреки, формулируемые на газетной бумаге, была молва, которая не сдерживалась никакими ограничениями. Доказательств такого «творчества» сохранилось немного. Однако силу его воздействия, по крайней мере, нельзя было игнорировать. Ведь нередко сплетня бывает более сильным оружием, чем десятки книг, брошюр и плакатов.

«Не щадят «родственники» и личной жизни своего «правителя», — писал в панегирике «Великий человек в Польше» Игнацы Дашиньский. — Варшава, более полувека живущая сплетней только о правителях — этой потехой рабов, Варшава с товарищеским автократизмом женщин, мастериц сплетен, «театральный город», потому что, к сожалению, ничем другим до последнего времени быть не могла, эта Варшава сплетничает, развлекается и морально оскорбляет Начальника именами его мнимых любовниц, якобы заполняющих маленький и тихий Бельведер! Аристократия, клир, мелкое мещанство, потому что большого мещанства Польша не имеет, большие и меньшие служащие оскорбляют Начальника, не стесняясь ни в чем. <…>

На собрании христианских демократов известный в Варшаве каноник выступает перед несколькими десятками собравшихся, называет Пилсудского подлым трусом и предателем». К этому следует добавить «пикантную» информацию: «Всю Варшаву обошло последнее сообщение, что адъютант Начальника майор Венява-Длугошовский общается с большевиками по проводу, протянутому из Бельведера в подземелье собора на Сасской площади»…

Сам Пилсудский позже вспоминал эти дни: «Была тень, которая бежала около меня, то опережая, то отставая. Таких теней было множество, эти тени окружали меня всегда, тени недоступные, ступающие шаг в шаг, следящие за мной и передразнивающие меня. На поле брани или в мирном труде в Бельведере, или же в ласке ребенка эта неотступная тень достигала и преследовала меня. Заплеванный, гадкий карлик на кривых ножках, изрыгающий свою грязную душу, оплевывающий меня отовсюду, не щадящий ничего, что нужно щадить: семьи, отношений, близких мне людей, следящий за моими шагами, делающий обезьяньи гримасы, выворачивающий наизнанку каждую мысль; этот гадкий карлик ползает за мной как неотступный спутник, убранный флажками различных типов и цветов — то своей, то чужой страны, выкрикивающий фразы, ужасно кривящий губу, выдумывающий какие-то немыслимые истории, этот карлик был моим неразлучным другом, неотступным спутником удачи и беды, счастья и несчастья, победы и поражения…»

В то время когда волна пропагандистских домыслов нарастала, была опубликована работа, явившаяся первой и единственной в межвоенном двадцатилетии попыткой развенчать личность Коменданта, сопоставить миф с историческими реалиями эпохи. Это была «Легенда Пнлсудского» Яна Липецкого. Под этим псевдонимом скрывалась Ирена Панненкова. Связанная со средой львовской интеллигенции, участвовавшая в деятельности организации стрелков, она столкнулась с Комендантом в 1913 году и была покорена его обаянием. Ее муж был членом союза стрелков, а позже солдатом I бригады. Сама она писала статьи, восхвалявшие действия легионов, хотя со временем ей становился все ближе тогдашний соперник Бригадира — подполковник Владислав Сикорский. В 1920 году Панненкова переехала в Варшаву, изменив одновременно политическую ориентацию. Именно тогда она связалась с созданной правыми газетой «Речь Посполита», редактируемой Станиславом Строньским, который, если иметь в виду его отношение к Пилсудскому, макал перо в ту же, что и Новачиньский, чернильницу. Вероятно, что по инспирации Строньского и возникла «Легенда Пилсудского».

Книга, изданная в 1922 году, стала бестселлером. Первый ее тираж в несколько тысяч экземпляров разошелся за шесть недель — в рекордные по тем временам сроки. Не дольше пролежало на книжных полках издание, появившееся в 1923 году. Бесспорно, читатели жаждали такой сенсации. Вероятно, она успокаивала переполненные враждебностью к Пилсудскому сердца. Несомненно, «Легендой» интересовались и люди, доброжелательно настроенные к Начальнику, разве только заинтересованные сенсацией сезона.

Работа, свидетельствовавшая об огромном знании биографии и деятельности Пилсудского, поражала как логичностью аргументации, так и богатством приводимых, в большинстве своем впервые, доверительных документов.

По мнению Панненковой, Пилсудский был личностью, ослепленной эгоистическими партийными интересами: На должности Начальника государства Пилсудский не сумел подняться над уровнем партийных различий и длительное время, начиная от выдвижения правительства Морачевского в интересах своей партии и заканчивая отстранением правительства Пониковского[189] в интересах своего левого блока[190], всегда скорее раздражал и вел себя вызывающе, чем успокаивал и сглаживал ненависть и борьбу в партии».

По мнению Панненковой, он всегда был нечестным, ему чужды были чувства достоинства и лояльности. «В своей политической деятельности Пилсудский выработал для себя как бы определенный характерный шаблон поведения, который стереотипно повторяется. Именно: входит в данную организацию с торжественным обещанием исключительной лояльности по отношению к ее руководству, затем создает в ее кругу или же вне его законспирированную группу своих поклонников; наконец, в соответствующий момент с помощью этих поклонников организует «государственный переворот» с целью подчинить всех исключительно себе, после чего наступает фронда и разгром организаций».

«Туманность и бесплодность его концепции, а также нелояльность и неискренность его политических методов, соединенные с просто неслыханной манией величия, оттолкнули Польшу от Пилсудского и, к сожалению, главным образом через него оттолкнули от Польши заграницу. «Ein Konfusionskopf», — говорил о нем Безелер. «Un génie de l’intrigue», — говорят о нем в Париже. «Nobody knows Polands policy», — говорят, пожимая плечами, англичане, и эта язвительная фраза касается именно политики Пилсудского». Его безответственные начинания {здесь приводились многочисленные примеры} подорвали за границей личный кредит Пилсудского, а вместе с ним, к сожалению, и кредит Польши. Весь капитал симпатии и уважения, который завоевал для нас в целом мире Костюшко — несчастливый вождь Польши, шедшей к упадку, благодаря Пилсудскому — «счастливому» вождю возрожденной Польши, был разорен и растрачен, если говорить о его личной политике, почти до последнего шеляга»[191].

Пресса, выступавшая против Начальника, зароилась от хвалебных рецензий. «Это политическая брошюра, — писал «Курьер Варшавский», — но написана лаконично, на уровне научного труда. <…> Она, несомненно, станет главной сенсацией в политическом мире». Ей вторила «Мысль народова»: «Обстоятельная, деловая, спокойная, тактичная, мужская, отважная, документальная демаскировка рекламной оргии» вокруг Пилсудского. «Пшеглёнд Вшехпольски» же заканчивал свой дифирамб по адресу Яна Липецкого предсказанием: «Своей глубокой, со взвешенными оценками книгой, опирающейся на анализ фактов и документов, автор нанес смертельный удар по легенде Пилсудского».