Иванкас разделил свой отряд на две части, и они стали подбираться к крестоносцам с двух сторон. Те, готовясь к предстоящему нападению, все внимание сосредоточили на открывшемся их взглядам селе, не заметив поначалу, что оно опустело. Но только-только они обнажили мечи и двинулись к домам поселян, как с двух сторон раздались громкие боевые кличи. «Троки! Троки!» – кричали с одной стороны, «Русы! Русы!» – доносилось с другой. И зазвенели мечи. Горячая получилась схватка, правда, недолгая. Тевтонцев застали врасплох, и хотя они, с их отличными воинскими навыками, сориентировались довольно быстро и попытались перестроиться в оборонительную позицию, чтобы отбить атаку, преимущество было не на их стороне. Да еще мужики местные из ближнего леска налетели и принялись размахивать своими огромными дубинами, добивая тех, кто свалился на землю. Меньше чем через полтора часа все было кончено. Тевтонцы полегли все. У Иванкаса были потери – трое убитых и четверо тяжелораненых. Сильно пострадали воины, в строю остаться уже не могли, им была нужна срочная помощь. Ее они вскоре получили от тех селян, которых спасли от гибели. Раненых разобрали по домам, за ними взялась смотреть старая, опытная бабка-травница. Остальным помогли похоронить погибших товарищей и сбросить в общую яму убитых крестоносцев, обчистив их прежде до нитки. Отряду Иванкаса достались добрые кони и хорошее оружие, которое никогда не бывает лишним. Да и доспехи немецкие, хоть и не рыцарские, а всего лишь изготовленные для кнехтов, тоже сгодились.

Потом, оставив раненых и добычу в селе у жмудинов, отряд двинулся на другую сторону границы. Решили увидеть своими глазами чего стоит замок крестоносцев и, возможно, привет им оставить, наподобие того, что сами получили.

Замок и правда оказался крепким – не подступись. Городские стены высокие, а за ними на небольшом холме сам замок, своей стеной обнесенный. Тут армия нужна, отряду в три с половиной десятка человек делать нечего. А достать этих нелюдей, именем Христа прикрывающихся, хотелось очень, прямо руки чесались.

Иванкас внимательно рассматривал крепость, задумчиво щурясь. Потом заговорил:

– Отец рассказывал мне, что лет этак семьдесят назад литовский князь Кейстут, отец нашего князя Витовта, без конца воевавший с крестоносцами, собрал силу немалую, перешел границу, с ходу взял и город, и крепость Велау и сжег их дотла. Город немцы потом отстроили, а крепость даже восстанавливать не стали. На этом месте позднее поставили францисканский монастырь. Но то было другое время. А нам крестоносцы проклятые руки договором мирным связали, сами же бесчинствуют на границах вовсю. Но и мы не лыком шиты. Коль крепость взять не можем, то вдоль границы немного прогуляемся. Им будет потом на что посмотреть.

И отряд двинулся по сельской местности. Здесь жили те же жмудины, только под немецкий сапог попавшие. Они охотно сдавались в плен и уходили на ту сторону, уводя с собой семьи и скот. А дома и поля потом воины пожгли. А когда дым от пожаров поднялся высоко, ушли на свою сторону. Старый Гуго фон Пфальтцер был вне себя от ярости, когда узнал о погроме на границе и так и не дождался возвращения отряда отборных воинов. Он тут же отправил жалобу своему комтуру в Балгу, но тот ответил, что шум поднимать они не могут: великий магистр их не поддержит. Он, конечно, попустительствует своим рыцарям, когда те бесчинствуют на приграничных территориях, но вслух должен негодовать и осуждать. Руки-то у него связаны, а король Владислав о приграничных делах все знает и, чуть что, сразу шум поднимет. И снова разбирательства у германского короля. Сигизмунд хоть и на их стороне, но и он открыто поддерживать беспорядки на границах не может. И над ним Папа Римский стоит и внимательно за всем этим наблюдает.

Пришлось бартенштейнскому пфлегеру молча проглотить эту наглую выходку литвинов. Он только ярился и из себя выходил, пока приставленный к нему лекарь не сказал, что еще немного, и его хватит удар.

А литовский отряд ушел в свои земли весьма довольный результатами похода. Тевтонцев они разбили, крестьян на свою сторону перевели, можно и домой возвращаться.

Наместник Ремунас был очень доволен сыном. Князь Витовт, когда узнал об успехах своих воинов, тоже удовлетворенно улыбнулся.

– Вот и хорошо, – сказал, – теперь они дважды подумают, прежде чем через границу переходить. А станут жаловаться, я такую грамоту их магистру отправлю, долго помнить будут.

Возвратившись домой, молодой ратный воевода Иванкас стал частенько наведываться на подворье старосты городненского Каролиса. Принимали его там приветливо, и девичьи глаза частенько ему улыбались. А через полгода в большом замке гуляли свадьбу. Сын наместника Ремунаса Иванкас взял в жены внучку старосты Каролиса Виляну.

Великая Польша, поместье Гжелица,

осень 1416 года

Вечером тихого сентябрьского дня, только-только начало смеркаться, небо над Вислой осветилось ярким заревом пожара. Это горело владение пана Гжегожа из Гжелицы. Сам пан был в то время в Кракове, а управитель поместья и воины, его охранявшие, полегли в жаркой схватке, когда на земли их неожиданно налетел большой отряд крестоносцев из замка Нессау, что расположен неподалеку, можно сказать, по соседству. Поместье тевтонцы сожгли дотла, а работников и селян увели в полон. С ними ушла на веревке, как коза деревенская, и дочь пана Гжегожа шестнадцатилетняя Малгожата.

Вражда между соседями по разные стороны границы была давней. Еще шестнадцать лет назад, когда Тевтонский орден и Королевство Польское держали мир, большой отряд кнехтов из замка Нессау, возглавляемый рыцарем, совершил неожиданный набег на поместье пана Гжегожа. Как и сейчас, самого хозяина не было на месте, а его молодая жена, бывшая в тягости, уже на последнем месяце, попала в руки тевтонцев. Когда они ворвались в дом, хозяйка настолько перепугалась, что у нее начались роды. Оттолкнув возглавлявшего отряд рыцаря, к ней бросилась старая служанка и, не обращая больше внимания на тевтонцев, начала готовиться к родам. Забегали женщины, таскали воду работники, которым повезло остаться в живых, – все было так, как будто никаких крестоносцев и близко не было и во дворе не валялись трупы убитых ими защитников поместья. И тевтонцы опешили. Вид рожающей женщины вовсе не привлекал их, и они поспешно отступили в свои земли, не прихватив даже полона. А когда пан Гжегож вернулся домой, его ожидали печальные вести. Жена его, разродившись дочерью, умерла от кровотечения, которое не смогли остановить никакими средствами, новорожденная дочь была слаба, и не было уверенности в том, что она выживет, а людей в поместье заметно поубавилось. Хозяин пришел в ярость. Он окрестил дочь, собрал работников, хорошо вооружил их, а еще нанял большой отряд профессиональных воинов. С этим отрядом он вскоре перебрался через границу, и замок Нессау надолго запомнил это вторжение – окрестности были разорены, а людей увели в плен. После этого стороны обменивались подобными «любезностями» несколько раз. В один из тевтонских набегов погибла вторая жена пана Гжегожа, которая так и не успела принести мужу желанного сына. Пан Гжегож остался с подрастающей дочерью и больше не предпринимал попыток жениться. А потом началась открытая война с орденом. Пан Гжегож прошел через Грюнвальдскую битву, отделавшись легким ранением, и стал надеяться, что теперь-то положение дел изменится, ведь армия ордена разбита и подписан мир.

Однако на деле оказалось, что подписанный документ ничего не значил для орденского рыцаря Михаэля фон Кухмейстера, который вскоре стал маршалом ордена, а затем и новым великим магистром. Он посадил комтуром в Нессау одного из своих сподвижников по незаконным нападениям на польские земли после подписания мира – Фридриха фон Аппельштата, и о покое в приграничье пришлось забыть. Но нынешнее их злодейство превзошло все предыдущие.

Когда пан Гжегож, срочно вызванный из Кракова одним-единственным, по чистой случайности оставшимся в живых воином из охраны поместья, прибыл в Гжелицу, он сперва обомлел, а потом впал в крайнюю ярость. От его процветающего богатого поместья не осталось ничего. На месте дома и надворных построек чернели головешки, людей на подворье не было, как и скотины в загонах и лошадей. Но главное, не было его единственной дочери, его дорогой Малгожаты, и он не знал, где ее искать. Несчастный отец отправил гонца в крепость Нессау с предложением выкупа за дочь, но получил вежливый ответ, что комтур замка ничем не может помочь ему, поскольку понятия не имеет о том, куда подевалась панна из Гжелицы. И предложил, если пан желает, приехать в Нессау и убедиться в том, что его дочери там нет. Пан Гжегож обратился с жалобой к королю Владиславу, а также к епископу Познаньскому. Но они смогли помочь только деньгами и людьми для восстановления поместья. Король Владислав сильно гневался, но изменить положение дел был не в состоянии. Никакое мирное соглашение не могло утихомирить тевтонских рыцарей, обозленных из-за разгрома ордена и нынешнего незавидного положения в орденском государстве. Только так они и отводили душу, и даже великий магистр не мог с этим ничего поделать или делал вид, что не может. А германский король Сигизмунд по-прежнему не желал ничего слышать об этих нарушениях, он раз за разом подтверждал справедливость условий Торуньского мира как способа решения конфликта и тем ограничивался.