Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2017

© Коваленко В. В., 2017

© Depositphotos.com / heckmamoled, mr_Brightside, Demian, leopolis, обложка, 2018

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2018

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2018

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

Мазовия,

лето 1415 года

Бабка Тадела, известная в окрестных местах ведунья, которую кто боялся, почитая ведьмой, а кто и не уставал благодарить за исцеление, вздремнула под вечер у горящего очага. Умаялась она за день – на дальнее болото пришлось ходить за травой нужной. Трава хорошо помогает тем, кто грудью мается, и нынче самое время ее собирать. Как холода придут, многим она на пользу пойдет, а ее еще собрать и посушить надобно. Дело это ой какое нелегкое, когда уже руки болят да ноги плохо ходят. Но ведь надо.

Вот и вздремнулось старушке, да так сладко, как давно уже не бывало. И тут покой ее нарушило злобное шипение кошки Матьки – нет, не черной, как во все времена ведьмам приписывали, а самого что ни на есть мирного цвета – была она белой с серыми и рыжими пятнами. Но характер Матька имела отнюдь не покладистый и чужих чуяла издалека. Бабка Тадела прислушалась. И впрямь кто-то подходил к ее избушке, да не один. Много конских копыт топало по узенькой тропинке, что вела к ее маленькому владению. Ну, брать-то у нее нечего, и не девка она, чтобы за честь свою опасаться. Однако лишиться козы и дюжины кур с петухом тоже не хотелось.

С этими мыслями старушка шагнула за порог своего домишки с дерновой крышей и чуть не наполовину уже вросшего в землю и в неясном свете угасающего дня увидела выходящий из леса отряд воинов при полном вооружении. Первые из них уже вступили на поляну, а позади с трудом пробирались по узкой тропинке конные носилки. «Значит, опять раненого ко мне везут, – успела подумать она, – дай Бог помощи».

– Здорова будь, мать! – поприветствовал ее, шагнув к ней, высокий и крепкий воин с грубоватым, но открытым и приятным лицом. – Тебя ведь кличут бабкой Таделой, верно?

– Меня, меня, сынок, – приветливо отозвалась ведунья. – А вас ко мне какая надобность привела?

– Да вот, одного из нас достала вражья стрела. Древко-то отломилось, а наконечник в ребрах застрял. И жар начался, худо ему очень. Люди сказывали, ты помочь можешь. – Глаза воина смотрели на нее с надеждой и даже, как ей показалось, с мольбой.

Старушка бросила взгляд в сторону тропинки. Кони уже выбрались на поляну, и на грубо сработанных носилках она увидела молодого мужчину с красивым, но очень бледным лицом в обрамлении темных волос. Глаза раненого были закрыты, губы кривились от боли – видно, нелегко далась ему дорога по густому лесу до ее избенки.

– Что ж, посмотрю, чем помочь можно, – согласилась старая женщина, – несите раненого в дом да света дайте.

Воины с великой осторожностью сняли своего товарища с конных носилок, внесли в дом и положили на лавку. Один из них – тот, что первым к ней обратился, видно, старшой у них – принялся осторожно снимать с раненого одежду, чтобы открыть рану. Тут и факел внесли.

– Вы уж поосторожней, соколики, домишко мне не спалите, – проговорила ведунья и принялась осматривать рану.

Ничего хорошего она не увидела. У воина с правой стороны груди, между ребрами, вздулась шишка красная, кожа вокруг была бледной и влажной, а на лице его пот проступил, видать от боли. Бабка Тадела повернулась к старшому, который смотрел на нее с надеждой.

– Плохо дело, – сказала, – жар я сниму, есть у меня травы сильные. А вот то, что в ребрах застряло, только медвежьим салом и можно выгнать. Трава тут не справится.

– А взять-то где? – растерялся воин.

– Ну ты совсем ума лишился от горя, сынок! – упрекнула его старушка. – Лес ведь кругом, а вы при оружии. Вам добыть медведя ничего не стоит.

А потом, не удержавшись, спросила все-таки:

– И кто он тебе, раненый-то? Видать, не простой человек.

– Болеслав это, князя Мазовецкого из Варшавы сын, – мрачно пояснил воин. – Коли умрет, так лучше и на глаза князю не казаться.

Старушка понимающе покивала и принялась давать указания воинам, набившимся в тесную избенку. Вскоре в котле на очаге уже забулькала сильно пахнущая жидкость, на рану была наложена свежая повязка с мазью, небольшой отряд отправился на поиски медведя, а молодой князь наконец открыл глаза.

– Где мы, Жиг? – спросил он слабым хриплым голосом.

Старшой кинулся к нему, просветлев лицом.

– В избе ведуньи лесной мы, Болек, – проговорил он торопливо, тревожно всматриваясь в темные глаза. – Она тебя на ноги поставит, и не сомневайся.

А тут и питье подоспело.

– Выпей, соколик, – поднесла ему старушка глиняную миску. – Пока горячее, лучше сработает. Пей.

И она помогла молодому князю выпить все до дна. Он скривился, видно, горьким питье оказалось, но послушно выпил все, а потом откинулся на лавку и закрыл глаза. Но лицо его уже не было таким пугающе бледным.

– И что у тебя за имя-то такое странное – Жиг? – спросила старушка, глядя на старшого.

Тот усмехнулся:

– Жигимонд я, литвин, мой отец еще вместе с княгиней нашей Анной Данутой сюда прибыл как охранник ее да здесь и остался. А мы с князем молодым вместе росли. Он меня с детства так зовет, я уж привык.

Посланные на охоту воины бродили по лесу долгонько, но зверя все же высмотрели и одолели. Матерого медведя положили. Шкура роскошная, а сала – хоть завались. Отпаивала бабка Тадела жиром медвежьим своего подопечного, как ни кривился он, да еще травяного отвара давала и мази на ране меняла. И вышел все же наконечник этот злосчастный. Молодому князю полегчало, и вся дружина его повеселела, а Жиг и вовсе на радостях не знал, как и услужить ведунье. Он и дров ей заготовил, и грибов да ягод в лесу велел насобирать побольше – суши не хочу, – и сарайчик захудалый укрепил, и изгородь поправил. Старая женщина только улыбалась, поглядывая не него, – золотые руки у мужика и сердце доброе.

А молодой князь уж и вставать начал, сил набирался, улетит скоро в свои края, сокол ясный.

– А что, сынок, – спросила его как-то старушка, когда они грелись на солнышке, сидя на сделанной руками Жигимонда лавке перед избенкой, – война-то уж давно кончилась, как я слыхала, а вы все воюете? Неужто немцы проклятые все никак не уймутся?

– А они ни за что не уймутся, мать, помяни мое слово, если их доброй дубиной не успокоить, не добить до конца.

Князь призадумался, а потом повел разговор дальше:

– Отцу моему, князю Янушу Варшавскому, не повезло сильно. После славной победы под Грюнвальдом его отличил за храбрость сам король Владислав и в награду пожаловал три замка орденских, что на порубежье с нашим княжеством лежат. А потом в дело вмешался этот клятый король германский, Сигизмунд. За орден заступаться взялся, даже напасть на Малую Польшу грозился, а там и до Кракова рукой подать. И пришлось королю нашему и князю Витовту мир с тевтонцами подписать. А по договору этому все захваченные поляками замки снова ордену отошли. Так и уплыли из рук отца моего три крепких замка, ратным трудом завоеванные.

Молодой князь снова замолчал, задумавшись. Лицо, освещенное летним солнышком, было уже не бледным, ожило. А темные волосы и глаза выдавали в нем материнскую кровь: он все же родной племянник литовского князя Витовта, это вам не кот наплакал.

– А немцы эти клятые никогда не успокоятся, говорю я тебе, – продолжил он. – Никакой договор им не указ. Как куролесили на границах перед войной, так и сейчас куролесят. Приходится их помаленьку уму-разуму учить. Так и живем. Мир вроде, а спать можно только вполглаза.