Но дальнейшего развития событие это в ближайшее время не получило. Буквально на другой день князь Витовт передал своему наместнику в Городно, что крестоносцы уж слишком распоясались на их северных рубежах. Возле замка Бартенштейн, что почти на самой границе с Жемайтией стоит, между Троками и Россиенами, тевтонцы вторглись в литовские земли, захватили несколько сел, пожгли дома и посевы, а людей взяли в плен. И дальше, донесли князю, двинулись, уверенные в своей безнаказанности. Витовт велел срочно отправлять туда людей, хорошо бы захватить набежников на своей стороне и уничтожить. Потом можно будет и на их сторону наведаться – ответный визит нанести. О том, чтобы захватить замок, не может быть и речи – он крепкий, каменный, хорошо укреплен, и даже город, разросшийся вокруг него, обнесен оборонительной стеной. Но по земле прусской погулять немного можно. Иначе они, не получив отпора, совсем обнаглеют.

Ремунас не привык долго раздумывать, он всегда быстро и точно исполнял повеления князя, и Витовт это знал. Наместник, не мешкая, собрал своих воинов и призвал Иванкаса.

– Ну вот, сынок, и пришло время тебе со своей дружиной в поход против крестоносцев выступить, – сказал он. – Хорошо, что у тебя доброе пополнение есть, вовремя подоспели киевские воины. Дам я тебе еще людей, и выдвигайтесь прямо сейчас, налегке, чтобы немцы не успели уйти безнаказанно.

Воины забегали, собирая коней и походную амуницию, прихватили немного припасов на первое время и через час унеслись ветром на север. Стешко скакал рядом с Иванкасом, который сразу признал его за старшого.

Положение и правда было серьезным. Замок Бартенштейн, что расположен в долине реки Лыны, относился к комтурству Балга. Это был обычный оборонительный замок, но поставлен крепко и защитные сооружения имел надежные. А в Балге сейчас, после поражения тевтонцев в битве под Грюнвальдом, комтуром стал Фридрих фон Цоллерн. Многие крестоносные рыцари отличались высокомерием и заносчивостью, но мало кто из них мог сравниться в этом с комтуром Балги. Он происходил из знатного швабского дворянского рода фон Цоллернов, которые несколько веков носили графский титул. Во время Грюнвальдской битвы он был знаменосцем и очень гордился этим тогда и теперь. Тому, что остался жив, удивлялся сам. После разгрома тевтонской армии он был одним из немногих, кто не смирился с поражением и не сдал замок армии польского короля, но сопротивлялся до последнего и устоял. После заключения Торуньского мира угроза захвата замка отпала, и комтур принялся восстанавливать его могущество. Когда-то, еще до войны с королем Владиславом и князем Витовтом, конвент[4] замка насчитывал более тридцати человек, однако после позорного поражения братьев-рыцарей осталось всего двое, кроме него, и при этом один из них, жестоко пострадавший в сражении, мог пребывать только в фирмари[5] для больных и престарелых. Толку с него для комтура было мало. Однако изобретательный Фридрих фон Цоллерн нашел применение и ему. Учитывая большой опыт пожилого рыцаря и его неугасающую злобу за полученное увечье, он отправил его в качестве пфлегера, другими словами управляющего, в замок Бартенштейн, что почти на границе с Жемайтией, и позволил ему проявлять самостоятельность в карательных действиях против трижды проклятых жмудинов.

Великий магистр Михаэль фон Кухмейстер после того, как получил высший чин в ордене, несколько поутих в своих враждебных в отношении поляков действиях. Видимо, тяжесть навалившихся на его плечи проблем давила ощутимо и резвости ему поубавила. Однако своим комтурам в пограничных землях он запретов не ставил, позволял им разбираться с соседями по своему разумению. Это было на руку и самому Фридриху фон Цоллерну, и его управителю в Бартенштейне Гуго фон Пфальтцеру. Будучи сам сильно покалечен, пфлегер замка получил хороших помощников и развернулся вовсю. Вот и сейчас его люди прошлись огнем и мечом по приграничным жмудским землям. Но, разохотившись, в замок не возвратились, а двинулись дальше, только трех человек с пленниками и награбленным добром назад отправили.

Иванкас со своими воинами, а насчитывалось их у него более четырех десятков, быстро продвигался на север. Шли левым берегом не слишком широкого и полноводного по летнему времени Немана, обходя частенько встречающиеся озера и озерки, но твердо держа направление. Оставив в стороне Троки, свернули на запад. И тут следы тевтонского набега стали очевидны для всех, не только для киевлян, привычных к таким картинам на южных границах княжества.

– Ну и ну! – покачал головой Стешко. – Выходит, христианские воины оставляют после себя следы ничуть не лучшие, чем проклятые татары. А я-то не верил. Ведь Жмудь уже крещеная земля.

Они как раз проезжали через спаленное крестоносцами село, где на земле среди останков сгоревших домов валялись трупы женщин, стариков, детей, а рядом – собак и домашних животных, которых набежники забрать с собой не захотели. Поля вокруг стояли черные, сгоревшие – дождей-то давненько не было, а хлеба уже почти что созрели и вспыхнули, надо думать, факелом.

– Не так давно и прошли, не больше чем день назад здесь были, – заметил старый опытный воин Аугустас. – Если поспешим, догоним без труда. Они, похоже, обратно не торопятся, не уняли ярость свою клятую.

Молодой воевода кивнул, соглашаясь с наблюдательным воином, и вновь обернулся к своему десятнику:

– Эти звери, в железо одетые, не лучше татар-иноверцев, Стешко, а то и страшнее их будут. Мне отец рассказывал, какие зверства творили они в городах литовских, захваченных перед войной. Я сам в детстве татарский набег пережил, но помню это плохо, мал был еще. Однако эти, крестом осененные, нисколько не лучше.

– А откуда же это у вас татары взялись, воевода? – удивился Стешко. – Вроде как далеко отсюда до их путей-дорог.

– Так я не здесь родился, а в древлянской земле, в крепости Овруч, – потемнев лицом, отозвался Иванкас. – Отцом моим был княжич Овручский, но погиб он в битве неравной, когда татары на нашу землю навалились. Нас с матерью и других женщин с детишками отец успел через подземный ход выпустить. А потом воевода Ремунас нас из леса вывел и в замок свой взял. Так и стали мы жить здесь – мамка воеводе женой стала, а я сыном. Мы и воевали вместе под Грюнвальдом, я совсем еще зеленым был тогда. И Бориска с нами был, что из Овручского замка нас вывел. Он-то меня из битвы той и вытащил раненого. Хорошим, надежным охранником был мне всегда, с самого детства, и другом верным. Он сейчас под Городно живет в своем владении, князь его наградил потом. Но не так давно беда случилась с Бориской. С лошади он упал и сильно ногу повредил, воевать больше не может, но на земле хозяйничает славно.

Молодой воевода улыбнулся своим воспоминаниям.

– Да уж, как в сказке у тебя все получилось, – заметил Стешко. – А я вот без отца в двенадцать лет остался. С тех пор сам воюю. Боярин Судислав, светлая ему память и царствие небесное, взял меня к себе. У него я ратному делу и обучился. И воевали мы немало, но все больше с татарами.

Дальше ехали молча, каждый вспоминал свое – всколыхнулось в памяти за разговором. А зоркий и опытный Аугустас все на следы поглядывал. На сухой земле их не осталось вовсе, а вот возле болотистых берегов малых речушек можно было и разглядеть кое-что.

– Вот! – радостно воскликнул он. – Есть следы, свежие совсем. Через пару часов нагоним.

– Всем построиться в боевой порядок! – отдал команду Иванкас. – Ехать молча, смотреть в оба. Нам нужно на горячем их поймать. И важно, чтобы они нас не заметили раньше времени.

Все воины, выстроившись по десяткам, посуровели и обратились в слух и зрение. Время от времени вперед пускали разведчиков. И вскоре один из них донес, что крестоносцы как раз подбираются к селу небольшому.

– Их всего-то не больше трех десятков, но держатся уверенно, как у себя дома, – говорил воин. – Только поселяне их, видать, издалека учуяли, потому что тихо в селе, вроде как и нет никого.