И тогда пан Гжегож из Гжелицы начал свою войну с орденом, точнее, с замком Нессау. Свое поместье он теперь укрепил на славу, сделав его почти таким же неприступным, как вражеский замок. Отряд нанятых им воинов вкупе с его людьми напоминал маленькую армию. Он вооружил и обучил ратному делу всех работников из поместья и даже мужиков из окрестных сел. Так что сунуться туда тевтонцам было неповадно, зато пан Гжегож гулял теперь по их землям так, что впору было жаловаться королю Владиславу на его злодеяния. Но король, сам крайне обозленный тем, что немцы не соблюдают условия мира, скорее всего, закрыл бы уши и жалоб тех не услышал.

Пан Гжегож восстановил свой дом и даже сделал его еще больше, но жил в нем один, лелея мысль о мести проклятым тевтонцам и потихоньку расширяя границы военных действий. Он не мог успокоиться после потери единственной дочери, которую так и не смог найти, хоть и искал долго и очень тщательно.

Фридрих фон Аппельштат, комтур замка Нессау, был человеком неординарным, за что и ценил его нынешний великий магистр очень высоко. Герр фон Аппельштат стал рыцарем Тевтонского ордена лет тридцать назад, когда великим магистром был еще Конрад Цольнер фон Ротенштайн. Будучи младшим сыном в семье, он нашел для себя единственный путь для успешной карьеры и накопления богатства. Он, разумеется, принял обязательные для братьев-рыцарей обеты послушания, воздержания и бедности, но они с самого начала были для него пустым звуком, как, впрочем, и для многих других, которых он знал. Был герр фон Аппельштат силен, бесстрашен и не знал милосердия к врагам. Эти его качества пришлись по душе и следующему великому магистру, Конраду фон Валленроду. Но великие магистры, которые получали свой пост пожизненно, по каким-то неведомым причинам не удерживались на этой высоте долго. Конрад фон Валленрод, которого и в ордене некоторые называли за глаза магистром-палачом, умер при не совсем ясных обстоятельствах всего через два года. Но он успел отметить таланты Фридриха фон Аппельштата и сделать его комтуром замка Бартенштейн на восточной границе, чтобы мог он истреблять столь ненавистных ему литвинов.

Комтур оправдывал надежды великого магистра сполна, но вскоре обстоятельства переменились, и к власти пришел Конрад фон Юнгинген. Этот хитрый лис умудрился продержаться на высокой должности дольше других – тринадцать лет. Он жестко управлял орденом и при этом делал вид, что дружелюбен к соседям и стремится к миру с ними. Будучи человеком умным, Конрад фон Юнгинген не мог не замечать нарастающей мощи Польши и Литвы. Великий князь Литовский Ягайло стал королем Польши Владиславом Ягелло еще при герре фон Ротенштайне, а теперь он в полную силу вошел. И Конрад фон Юнгинген считал, что ордену нужно поднакопить еще силенок, прежде чем открыто выступить против этих двух мощных объединившихся государств, а особенно после крещения Литвы. Теперь ведь и в крестовый поход на них не пойдешь, придется измышлять что-то другое.

Но что бы ни думал об этом великий магистр, положение Фридриха фон Аппельштата на восточной границе заметно изменилось к худшему. Серьезных набегов он совершать уже не решался, так, отводил душу потихоньку. Но пришла смерть и к Конраду фон Юнгингену, естественная, как ни странно, и его младший брат, Ульрих фон Юнгинген, начал открыто готовиться к войне. Герр фон Аппельштат ожил. Ему довелось участвовать в Грюнвальдской битве и своими глазами видеть разгром орденской армии. Но он был хитер, раньше других оценил ситуацию и сумел вовремя отступить и остаться в живых. Потом он был среди защитников Мариенбурга, и здесь-то и заприметил его тогдашний великий маршал ордена Михаэль фон Кухмейстер. Вместе они совершили несколько славных походов против поляков после того позорного для ордена поражения и заключенного после него Торуньского мира, вместе участвовали в неудавшемся реванше – битве под Короновом, которую кое-кто считает истинным рыцарским боем. На его взгляд, будь они в меньшей степени рыцарями, легко одолели бы поляков. Но… Став великим магистром, Михаэль фон Кухмейстер сделал своего верного сподвижника комтуром пограничной крепости Нессау, расположенной рядом с землями Великой Польши, и дал ему полную власть. И не ошибся. Новый комтур, без сомнения, оправдывал надежды своего высокого покровителя.

Годы, конечно, делали свое подлое дело, однако Фридрих фон Аппельштат оставался все еще сильным мужчиной, не говоря уже о том, что воинственности в нем ничуть не убавилось. Он имел одну особенность, отличающую его от многих, – никогда не позволял ярости захлестнуть себя и делал то, что считал нужным и правильным, – убивал, грабил, насиловал – совершенно спокойно. Его серые, со стальным оттенком глаза никогда не затуманивались ни азартом боя, ни страстью, и новый комтур Нессау считал это большим своим достоинством.

К женщинам герр фон Аппельштат был практически равнодушен, хотя как мужчина оставался силен даже в нынешние свои годы. Но он считал своим долгом и обязанностью перед орденом пополнение его рядов сильными и смелыми воинами и занимался этим важным делом со свойственным ему спокойствием. Всех молодых девушек, что попадали в его руки, он деловито брал сам и делал это до тех пор, пока не убеждался, что они понесли от него. Потом женщин помещали под строгий надзор, и если они рожали сыновей, то оставались в таком положении до тех пор, пока мальчики не подрастали и не переходили под опеку мужчин, которые растили из них сильных и безжалостных воинов-убийц. И сейчас в его прежних владениях многие из произведенных им на свет мальчиков стали уже послушниками, а то и поднялись выше. Что стало с родившими их женщинами, комтура не волновало никогда.

Когда несчастную Малгожату, уведенную из Гжелицы, втащили в замок и поставили перед комтуром, он только усмехнулся:

– Дочь самого пана Гжегожа, говорите? Это интересно.

И перед глазами его всплыла отрадная для души картина – как он сделает этой жалкой девчонке сына, сам вырастит его злобным псом, а потом натравит на сородичей. То-то будет потеха! Но для этого нужно потрудиться, чего ему, откровенно говоря, уже не хотелось. Однако долг есть долг. И этот случай будет венцом его службы ордену в качестве жеребца-производителя.

Он еще раз окинул девушку взглядом. Совсем молоденькая, лет пятнадцать-шестнадцать, не более того. Это хорошо: значит, он будет у нее первым. Но грязная какая, глаза бы не смотрели! Он незаметно вздохнул.

– Что ж, отведите ее в ту тайную комнату, – велел он, – приставьте к ней Опку, пусть отмоет ее и приготовит к моему посещению. Времени терять не будем. Вот-вот снова война грянет, надо быть готовыми.

Он хищно усмехнулся. Напоминание о войне было приятным. Уж в другой раз они такой промашки не сделают. Михаэль фон Кухмейстер достаточно умен, сверх того, что силен и воинственен. Он бы битву не проиграл.

Малгожата смотрела на этого страшного мужчину с ужасом, и это ему явно нравилось. Девушка опустила глаза и позволила увести себя в указанное им место. А что она могла сделать, слабая овечка, оказавшаяся в логове сильных и злобных волков?

Помещение, куда ее привели, находилось в подвале крепости, глубоко под землей. Вход в него, почти незаметный, был со стороны хозяйственного двора. Сами покои, если можно так сказать об узилище, были достаточно просторны и состояли из большой комнаты для дневного времяпрепровождения и маленькой комнатушки для сна. Окно было только в большой комнате, и то где-то под самым потолком и забранное густой решеткой. Как же здесь жить?

Воины, что привели ее сюда, ушли, не сказав ни слова, однако не забыли задвинуть засов с наружной стороны двери. Малгожата готова была разрыдаться, но тут засов снова заскрежетал, и в комнату вошла женщина – худая, бледная, с морщинистым лицом, с виду совсем старуха. Бросив взгляд на девушку, она сразу кинулась ее успокаивать:

– Не надо плакать, дитятко, от слез пропадает красота и старится тело.

– А зачем мне теперь красота, когда я оказалась в этом подземелье, как в клетке? И отец мой меня здесь не отыщет, и жених теперь женится на другой.