При мысли о молодом Адаме из Стрельны, красивом и веселом, умеющем говорить такие волнующие слова и так сладко целовать ее, слезы полились градом. Но женщина вновь постаралась ее успокоить:
– У тебя нет времени плакать, красавица моя. Скоро сюда придет этот зверь лютый, комтур здешний, и возьмет твое молодое тело просто так, ради ему одному ведомых целей. Он не любит слез, и тебе будет только хуже, если ты не сумеешь сдержать себя.
Глаза девушки расширились от ужаса в ожидании того, что ей уготовано, но женщина не дала ей расплакаться вновь.
– Тебе еще повезло, девушка, что тебя будет брать один только комтур, а не все воины гарнизона, как было когда-то со мной. А сейчас тебе следует искупаться и смыть с себя грязь и усталость. Может, и отдохнуть еще успеешь до вечера, когда зверюга этот сюда спустится. Уж он и одного дня ждать не станет, проклятый.
За дверью послышался шум, и в комнату внесли несколько больших бадей с горячей и холодной водой. Женщина вытащила из угла большую лохань и наполнила ее. Малгожате так захотелось вдруг почувствовать себя чистой, что она не стала упираться и послушно шагнула в горячую воду. Женщина быстро и сноровисто искупала ее, отмыла грязь с кожи и волос, и стало ясно, что перед ней не просто сельская девушка, как показалось вначале, а панна.
– Кто ты? – удивленно спросила она, подавая девушке чистую рубаху, что лежала на кровати в маленькой боковушке. – Ты ведь не из села.
– Я дочь пана Гжегожа из Гжелицы, панной Малгожатой меня зовут.
Женщина горестно покачала головой. Вот ведь до чего дошло, эти изверги уже и панских дочерей, как холопок каких, в рабыни берут.
– А я Опка, панна Малгожата, и мне велено служить вам и быть подле вас неотлучно.
И она принялась расчесывать волосы своей новой хозяйки, просушивая их перед огнем камина.
Малгожата же, расслабившись в теплой воде после всех своих злоключений, засыпала прямо на месте. И Опка отвела ее к кровати. Пусть девушка немного отдохнет перед тем, что предстоит ей, бедняжке. Однако долгого отдыха не получилось. Не прошло и часа, как дверь снова распахнулась, и на пороге появился сам Фридрих фон Аппельштат. Он окинул взглядом комнату, уже приведенную в порядок проворной Опкой, и пожелал незамедлительно видеть свою новую рабыню.
Когда Малгожата предстала перед ним, комтур довольно усмехнулся:
– А ты лучше, чем мне показалась поначалу, хотя это и не важно. Нам с тобой ведь не любовь крутить, а дело делать. Мы, рыцари Христовы, женщин любить не должны, но иметь их – для дела, разумеется, – можем. Вот и тебя я сейчас возьму. Давай, раздевайся и ложись на эту большую скамью. Так мне нравится больше, чем среди перин в каморке.
Малгожата замерла в ужасе.
– Ну, что же ты? – поторопил ее комтур, начиная сердиться.
Тут Опка быстро подошла к девушке и помогла ей снять рубашку и лечь на голую и твердую, но широкую скамью. Комтур удовлетворенно кивнул, подошел к скамье и стал разглядывать юное нежное тело. Малгожата залилась краской стыда, но мужчину совершенно не волновали ее чувства. Он деловито скинул штаны, высвободив свое уже готовое к бою огромных размеров мужское естество. Девушка из красной стала зеленовато-белой – то, что она видела перед собой, напугало ее ужасно.
– Да, я большой и могучий, – с удовлетворением констатировал комтур, – и дети у меня получаются хорошие.
С этими словами он, нисколько не смущаясь присутствием служанки, навалился на девушку и сразу же принялся за дело, не обращая внимания на вопли боли и ужаса. Трудился он долго и старательно. Когда поднялся, измазанный кровью, был вполне доволен.
– Помой меня быстро, женщина, – кивнул Опке, – не люблю я грязным ходить.
И пока служанка тщательно, но осторожно обмывала его мужские доблести, он повернул голову к Малгожате, которая осталась лежать на скамье, не в силах двинуться с места от боли и отчаяния, охвативших ее.
– А ты, девушка, готовься принимать меня каждый день, до тех пор, пока не понесешь. Уж постарайся сделать это поскорее – и мне, и тебе лучше будет. Не очень-то я люблю эту работу, но делать ее должен.
И он покинул комнату.
Малгожата решила, что жизнь ее кончена. Она была раздавлена сознанием того, что стала просто племенной кобылой для этого чудовища. Даже жеребец покрывает свою избранницу с какой-то видимостью страсти. А этот, она не знала, как и назвать его, растерзал ее тело, не сказав даже доброго слова. Зверь! Чудовище! И как с этим можно жить дальше?
– Удавлюсь, – яростно проговорила она, – все одно удавлюсь. Не стану ему кобылой жеребой.
– Да ты не ярься, девонька, – проговорила с жалостью Опка, – дай-ка я тебя отмою, и отдохнешь немного. Нелегко тебе пришлось, да, хотя другим бывало куда хуже. Однако руки на себя накладывать – это ж грех великий.
Она помогла девушке подняться, смыла кровь и следы мужчины с ее тела и уложила несчастную в постель. А сама села рядом.
– Когда меня захватили в плен эти звери окаянные, мне было пятнадцать, – начала она. – Брали меня прямо во дворе, на раскисшей земле, всем скопом. Как я выжила, сама не понимаю. Потом приставили меня к работе, в замке убирать да комтуру прислуживать. Тогда другой здесь был, таким не баловался. Но с воинами гарнизонными было мне трудно. Любой из них брал меня, когда хотел и где хотел. На мое счастье, понести я не смогла. А через несколько лет меня оставили в покое. Красавицей я никогда не была, а тут и состарилась как-то очень быстро. С тех пор просто служу в замке, а они себе другие развлечения находят.
Женщина тяжело вздохнула, вспоминая пережитое.
– Я ведь тоже руки на себя наложить хотела, – продолжила она свой рассказ, – но меня остановил местный священник. Старенький был совсем, но не злой, как другие. Душу человеческую понимал. Он и научил меня терпению. И ты терпи, голубка. Жизнь ведь на этом не кончается, может, и смилуется над тобой Господь, подсобит в родные края вернуться.
– Ты думаешь, такое возможно, Опка?
– А почему нет? Не век же тебе в этом подвале сидеть. Как понесешь, так тебя на свет божий выпустят. Сторожить будут строго, но все в руках Господа. Нельзя терять надежду.
Ободренная словами служанки и устрашенная ее участью, куда более горькой, чем собственная, Малгожата немного успокоилась, взяла себя в руки и набралась терпения. Тем более что Опка все время была рядом, отвлекала разговорами, успокаивала и поддерживала. Понести девушке удалось лишь после трех месяцев каждодневных посещений комтура, недовольного тем, что он трудится впустую. Зато потом ее выпустили из опостылевшего подвала, и она наконец-то увидела солнце над головой. Рожала она в начале осени. Родила сына. Комтур велел назвать его Герхардом, но она называла Станеком. Мальчик, подрастая, отзывался на оба имени, он рано постиг науку хитрости и никогда не давал знать окружающим, что откликается на польское имя и понимает родной язык.
Возможность сбежать из плена представилась, только когда малышу Герхарду-Станеку было уже около двух лет. Противостояние между орденом и Польским королевством не ослабевало и время от времени прорывалось военными конфликтами, более или менее длительными. Одному из соседних замков потребовалась помощь, и комтур Нессау со своим отрядом поспешил на призыв – бить ненавистных поляков где придется и когда придется ему было в радость. Охрана пленников ослабела. Опка сумела уговорить одного из охранников помочь им бежать. Малгожата, у которой не было никакого имущества и тем более ценностей, вынуждена была расплатиться с воином тем, что имела, – своим телом. Но это оказалось не так и страшно. Воин был молод, недурен собой, а главное, не был жесток с ней, просто взял, что ему предложили, и удовлетворенно покряхтывал, пока получал свое. Потом встал, натянул штаны и отвернулся. Но в результате женщины получили двух лошадей и возможность потихоньку ускользнуть из крепости.
В конце июля, в ясный и солнечный день, к воротам поместья Гжелица подъехали на уставших конях две женщины. Стоявшие на страже воины не знали их, и в ответ на высказанное одной из них желание видеть хозяина владения отправили гонца к пану Гжегожу. Он появился довольно быстро и, увидев двух всадниц, перед одной из которых в седле сидел маленький мальчик, покачнулся и едва не упал. Стоявший рядом воин успел поддержать своего хозяина, а тот не отрывал глаз от молодой женщины с ребенком и не мог произнести ни слова.
