Из передней избы мужика Гаврилы вдогонку им понеслись брань и проклятия.

– Ну, Дуров, рассказывай, как это ты угодил в неволю! – весело проговорил молодой князь Шустов, обращаясь к Наде.

– Не теперь, князь! Пожалуйста, не теперь.

– Почему?

– Я очень устал, взволнован.

– Видно, твой родственник – сумасшедший. Он назвал тебя своей женой?..

Надя не могла не покраснеть.

– Да-да, на него находит, – тихо ответила она.

– Еще один вопрос?

– Спрашивайте.

– Зачем он завез тебя в эту деревню?

– Это, князь, целая история! Как-нибудь вам все-все расскажу, только не теперь.

– Хорошо, хорошо.

– Теперь я, в свою очередь, сделаю вам несколько вопросов, – обратилась Дурова к князю Дмитрию.

– Пожалуйста, пожалуйста.

– Как вы попали в деревню?

– Я ехал мимо, – ответил ей Шустов.

– А куда вы ехали?

– К матери в деревню – я получил отпуск; поедем со мной.

– Куда?

– В деревню.

– Мне ехать с вами?

Молодая женщина удивилась.

– Ты удивлен, Дуров?

– Признаюсь.

– Что же тут удивительного, если я приглашаю тебя к себе как приятеля, друга. Надеюсь, ты позволишь мне так называть тебя.

– С восторгом, князь.

– Послушай, не называй меня князем.

– А как же?

– Зови просто Шустов. Итак, едем со мной.

– Это невозможно.

– Почему?

– Мне ехать в незнакомый дом!

– Моя мать будет так рада – ведь ты жизнь мне спас! Поедем же, право, поедем.

Надя в конце концов согласилась, князь Дмитрий уговорил-таки ее ехать с ним в деревню к матери.

Дурова рада была случаю уехать из Сарапула. После истории с мужем она невзлюбила этот город и была не прочь из него уехать; ей только жаль расстаться было с отцом – братья и сестры чуждались Нади, все не могли привыкнуть к ней.

Срок отпуска Дуровой еще не кончился, и она свободно могла ехать куда вздумается.

Дмитрий Шустов заехал в Сарапул.

Надя познакомила его с отцом. Андрей Васильевич очень был рад этому знакомству. Князья Шустовы своим именитым родом и богатством славились по всей России.

Надежда Андреевна сказала отцу о своем желании ехать в гости, в подмосковную усадьбу Шустова.

Этому старый ротмистр немало удивился:

– Как, Наденька, неужели ты решаешься ехать?

– Еду, папа.

– Как будто неловко… ты – женщина и поедешь с молодым офицером, – недоумевал Андрей Васильевич.

– Не забывай, папа, князь не знает, что я женщина; он принимает меня за офицера, за товарища…

– Все же, Наденька, как-то неловко.

– Я решила ехать.

– Что же, поезжай, твоя воля; только обидно, что ты родной дом променяла на чужой.

– Ты не сердись, папа. Скажу тебе откровенно – мне все здесь так наскучило, надоело… и притом недостойный поступок со мной Василия.

– Этому негодяю не миновать тюрьмы. Я его запрячу, непременно запрячу.

– Нет, папа, оставь его в покое.

– Он, как разбойник, напал на тебя, и ты за него просишь!

– Он мне все-таки был мужем… Я прошу тебя, милый папа, оставь его. Лежачего не бьют. Не правда ли, папочка, ты не сделаешь ничего худого Василию.

Говоря эти слова, молодая женщина целовала руки у своего отца.

– Ну хорошо, хорошо… Какое у тебя, Наденька, хорошее, доброе сердце.

– Солдатское сердце, папа.

Надежда Андреевна нежно простилась с отцом, родными и со старухой Никитишной.

– Едешь?

– Еду, Никитишна.

– Экая ты непоседа, право! Надолго ли едешь-то? – слезливо посматривая на свою любимицу, спросила старушка.

– Надолго, Никитишна.

– Верно, с тобой я уж больше не увижусь.

– Бог даст, еще свидимся.

– Нет уж, где. Я скоро умру, – печально промолвила старушка.

– Поживешь еще.

– Нет, помру; предчувствие у меня есть.

Это предчувствие не обмануло Никитишну: она вскоре после отъезда из Сарапула Нади тихо скончалась.

Кавалерист-девица уехала с молодым князем Шустовым.

Верстах в сорока от Москвы на крутом, обрывистом берегу Москвы-реки, находилась богатая родовая вотчина князей Шустовых.

Господский дом, каменный, двухэтажный, построен был знаменитым архитектором-итальянцем наподобие древнегреческих храмов; портик и лестница выложены были мрамором. Широкая мраморная лестница вела из просторной передней во внутренние комнаты. Внутренняя отделка этого дома-дворца поражала своей роскошью и великолепием.

Невдалеке от главного дома находилось несколько домов, в которых жили многочисленные княжеские дворовые.

К господскому дому примыкал огромный разбитый по-английски сад с редкими деревьями, с красивыми цветниками, беседками, затейливыми мостиками, перекинутыми через канавки.

Посреди сада на обширной поляне находился домашний театр, построенный тоже итальянцем-архитектором. В этом театре при жизни старого князя Михаила Ивановича Шустова бывали балет, феерии и даже опера – старик-князь был известный театрал. Из своих крепостных он составил три труппы, драматическую, оперную и балетную, и сам писал драмы и феерии. Бывал он на репетициях и следил за игрой своих доморощенных артистов.

Идя на репетицию, старый князь всегда брал с собой ременную плеть и тут же на сцене пускал ее в ход, собственноручно награждая ею провинившихся актеров. Не на плечах одних актеров гуливала княжеская плеть; не миловала она и актрис и фигуранток. Старый князь не давал повадки своим крепостным и строго с них взыскивал за малейшую провинность.

Самого князя давно уже не было в живых, и владелицей огромных имений и подмосковной усадьбы была его жена, княгиня Анна Дмитриевна Шустова.

При Екатерине II Анна Дмитриевна занимала место первой фрейлины; смолоду она была очень красива; даже под старость красота почти ей не изменила. С кончиной императрицы Екатерины Анна Дмитриевна оставила дворец; с ней также вышел в отставку и муж ее, князь Михаил Иванович, занимавший видный пост при блестящем дворе императрицы.

Император Павел I недолюбливал Шустова и нисколько не сожалел, что князь оставил службу и поселился в своем подмосковном имении, которое называлось Райки.

Княжеское подмосковное имение отличалось красотой местоположения. От главного входа в дом к воротам с каменными львами шла густая липовая аллея; кругом всего двора и сада тянулся каменный высокий забор.

В версте от княжеской усадьбы находилось большое село с каменным пятиглавым храмом; село, как и усадьба, носило название Райки.

Княжеские крестьяне жили хорошо: ни оброком, ни барщиной их не теснили; старый князь не давал воли своим приказчикам и бурмистрам, не дозволял зря обижать своих крепостных Со смертью старого князя управление делами перешло в руки родного брата княгини Анны Дмитриевны, Сергея Дмитриевича, отставного полковника Вихарева, который по выходе в отставку, не имея средств к существованию, «пошел на хлеба» к сестре-княгине.

Полковник жил старым холостяком, имел добрую душу и обладал веселым характером.

Житье крестьян по смерти князя не только не ухудшилось, но даже улучшилось.

По смерти своего мужа княгиня Анна Дмитриевна поселилась безвыездно к Райках, но сама она никуда не выезжала, да и к себе никого не принимала; она всецело посвятила себя воспитанию своих детей – сына Дмитрия и дочери Елены. Первому было десять лет, а второй – восемь; им княгиня и отдала всю свою жизнь.

Когда подрос княжич Дмитрий, мать свезла его в Петербург и отдала в один из корпусов. Он блестяще окончил курс и выпущен был офицером.

Геройски сражался молодой князь в рядах русской армии против Наполеона. Он, как мы знаем, был ранен; для поправления своего здоровья получил продолжительный отпуск, случайно свиделся на дороге с Надеждой Дуровой, освободил ее из заключения и уговорил ехать с собой в имение матери.

Княжна Елена, красивая девушка, очень стройная, несмотря на то что получила домашнее воспитание, была необычайно умна. Она много читала и благодаря этому развила свой ум.