Потом Теряев снова сел за стол:

– Давай, бабушка, кашу!

Небо над городом было тяжёлое, низкое, серое. Был тихий осенний день в конце сентября. То есть он был тихий на крыше теряевского дома, но не внизу, не в городе, где озабоченно копошились люди на тротуарах, перекрёстках, в очередях, и с неясным бормотанием двигался безконечный цветной поток машин.

Витя, Теряев с Августом и Ира с биноклем сидели на крыше.

– Холодно! – сказала в пространство Ира.

Теряев начал было расстёгивать куртку, но Витя его опередил, стянул с себя свитер и помог Ире его надеть. Получилось платье-мини. Рукава до колен.

– Стой спокойно! – приказал Витя и стал закручивать рукава.

Ира хихикала.

Теряев отвернулся, загрустив.

– А вот там есть башня на крыше, – сказала Ира, – как перевёрнутая рюмка.

– Где? – оживился Витя. – Покажи.

– Вон, серенькая. Придумал же кто-то, построил.

– Завязал, небось, – весело предположил Витя, – и построил в честь знаменательного события.

– Что завязал? – не понял Теряев.

– Это дело завязал.

– Как это можно «завязать дело»? – недоумевал Теряев.

– Какой ты тупой! – удивилась Ира. – Вот это дело завязал, чего тут непонятного-то? – и она щёлкнула себя по горлу.

На крышу на четвереньках выбрался Карслон.

– Зря пришли, – сказал он, добравшись до приятелей. – Сегодня мы ничего не увидим.

– Почему? – расстроилась Ира.

– Смог.

– Что смог? Кто смог? – не поняла Ира.

– Ветер западный. Со стороны цементного завода. Так что небо для нас закрыто.

– Ну жизнь! Ну, жизнь! – запричитал Витя. – Я всегда говорил: за атмосферой нужен глаз да глаз. Ишь, цивилизация как распоясалась! Дымит, речки-озёра портит, гадит по-всякому. И между прочим, самолёт за один рейс сжигает столько кислорода, сколько его вырабатывают несколько гектаров леса за год! Вот и дыши тут дрянью всякой, отходами!

– Вы специалист? – осведомился Карлсон, поражённый зрелищем Витиной скорби.

– Соответствуем! – загадочно произнес Витя. И пояснил: – Следим за чистотой атмосферы. А цементная пыль, между прочим, травмирует мерцательный эпителий дыхательных путей.

– Витя! – сострадая, крикнула Ира, прижимая к груди руку в недозавернутом, длинном рукаве. – Давайте пойдем в планетарий.

– Там небо ненастоящее, – печально сказал Витя.

Теряев вздохнул, оглядывая небо и крыши под ним.

– Хоть бы где пожар случился, – сказал он. – Я бы чего-нибудь героическое совершил.

И тут все увидели, что из открытой двери балкона, на котором, как всегда, стояла коляска с орущим благим матом младенцем, выпархивают лёгкие, чёрные клубы дыма.

– Может, в кухне чего пригорело? – с надеждой сказал Витя.

– Нет дыма без огня, – сказал Теряев.

– В натуре, – сказала Ира.

И тут они увидели огонь. Он был в глубине квартиры, не сильный ещё, но уже определенный, крепнущий с каждой минутой.

– Пожарных надо, – на ходу бросил Витя и исчез в чердачном окне.

Дым густел. Младенец орал.

– Этот агрессор в шляпе чердак запер! – заорал Витя, вылезая на крышу.

– Верёвки есть? – спросил Теряев Карлсона. – Конкретно!

– Как будто.

– Тащи сюда! – заорал Витя.

Карлсон встал на четвереньки и медленно двинулся к чердачному окну.

– Я найду, – опередил его Теряев.

– Полундра! – завопила Ира. – Свистать всех наверх! – и пронзительно свистнула, вложив два пальца в рот.

– Девочка, перестань шуметь! – строго попросили из окна соседнего дома.

Теряев и Витя связывались верёвками.

– Ты пойдешь первым, – сказал Витя. – Я сильнее. Буду страховать.

Они пошли. Чтобы попасть на балкон дома напротив, надо было преодолеть четыре крыши.

– Ребята, подождите! Я с вами. Я помогу, – просил Карлсон и, бледнея от страха высоты, полз на четвереньках за спасателями.

– Крысы! – кричала Ира. – Затаились в своих норах!

– Девочка, прекрати безобразие, – строго распорядились из окна соседнего дома.

– Кричи «Пожар», – посоветовал Теряев.

Он стоял на краю крыши. Надо было прыгать на соседнюю.

– Ребята, я с вами. Подождите, – умолял Карслон и сполз.

– Свалишься с крыши – отлуплю! – коротко предупредил Витя.

Теряев прыгнул.

– Пожа-ар! – кричала Ира.

– Где?! – спросили из соседнего дома.

– Заведи верёвку за трубу, сказал Витя Теряеву. – Если не допрыгну, пойдешь дальше один.

Он допрыгнул, и они вместе побежали дальше…

…А в депо пожарной охраны уже получили сигнал бедствия, и зазвенела тревога.

Пожарные бежали к своим машинам. Взвыли сирены, и машины сорвались с места, понеслись по городу…

Внизу во дворе бесновался Суровый Сосед.

– Так всегда! – донеслось снизу. – Сперва по крышам…

– Куриная твоя башка! – крикнула Ира и пронзительно свистнула. – Прячьте спички от детей!

Карлсон зацепился штаниной за торчащий угол железного листа, скатился по крыше, застрял на самом краю в прутьях барьерчика и затих.

Прилетел попугай Август, сел рядом.

Из двери балкона летели черные хлопья. Орал младенец.

Теряев спускался по пожарной лестнице. Нога его скользнула по ступеньке, и он сорвался, пролетел метра три и повис на веревке.

– Ты там давай поаккуратнее! – попросил сверху Витя.

– Полный потряс, – пробормотала смотревшая на них Ира и завопила: – Чего уставились! Из-за вашей тупости людям приходится подвиг совершать! Страхуйте свое гнусное имущество от пожара!

Заскрипели рамы открывающихся окон…

…А пожарные машины с оглушительным воем мчались по улицам, не задерживаясь у красных глаз светофоров…

…Теряев спускался по верёвке по стене дома. Спрыгнул на балкон.

– Давай! – крикнул он вверх Вите, придерживая верёвку.

Витя начал спускаться.

– Эй, вы! Ироды! – надрывалась Ира. – Человек погибнет, а вам и дела нету!

– Ты – птица. Тебе хорошо, – печально сказал Карлсон попугаю Августу.

Теряев и Витя тушили пожар в комнате: заливали горящий журнальный столик и тлеющую обивку дивана водой из чайника и бульоном из кастрюли, роняя в пепелище оранжевые морковки.

– Надо снять с крыши Карлсона, – сказал Теряев.

А во двор с гудением и воем ворвались красные машины пожарной охраны.

Ира затанцевала, размахивая длинными рукавами Витиного свитера.

Суровый Сосед суетился внизу, командуя и мешая пожарным.

Лестница пожарной машины с жужжанием потянулась вверх, к крыше, на краю которой лежал онемевший от ужаса Карлсон.

Витя и Теряев стояли на балконе.

Теряев оглядел крыши, посмотрел вниз и сказал:

– И как это мы сюда добрались?

– Не тряси решетку, – попросил Витя, вцепившись обеими руками в балконную решётку.

– Я не трясу. Это ты трясёшь.

– Она сама, наверное, трясется, – сказал Витя, глядя вниз.

– Бедняга, – сказал Теряев, качая коляску с орущим благим матом младенцем, – все тебя позабыли – позабросили.

– А вот интересно, – сказал Витя, наблюдая, как пожарные извлекают Карлсона из прутьев барьерчика, – что нам дадут – медаль за героизм или пятнадцать суток за хулиганство?

Теряев сидел в своей комнате, на диване, а у теряевского стола пристроилась немолодая, полная женщина в джинсах, со значком на кожаном пиджаке – «Пионерская правда».

Перед журналисткой лежал блокнот и ручка. Журналистка так лучезарно улыбалась Теряеву, что он удивлялся и робел.

– Скажи мне, Теряев, ты хорошо учишься?

– Я учусь неровно.

Журналистка расстроилась.

– Что ты думаешь о своем поступке?

– Я думаю, это подвиг.

– Стало быть, ты – герой?