– Идет коза рогатая,
Идет коза бодатая;
Ножками – топ, топ,
Глазками – хлоп, хлоп!
Кто кашки не ест,
Кто молока не пьёт,
Того забодает, забодает.
Потом Теряев снова сел за стол:
– Давай, бабушка, кашу!
Небо над городом было тяжёлое, низкое, серое. Был тихий осенний день в конце сентября. То есть он был тихий на крыше теряевского дома, но не внизу, не в городе, где озабоченно копошились люди на тротуарах, перекрёстках, в очередях, и с неясным бормотанием двигался безконечный цветной поток машин.
Витя, Теряев с Августом и Ира с биноклем сидели на крыше.
– Холодно! – сказала в пространство Ира.
Теряев начал было расстёгивать куртку, но Витя его опередил, стянул с себя свитер и помог Ире его надеть. Получилось платье-мини. Рукава до колен.
– Стой спокойно! – приказал Витя и стал закручивать рукава.
Ира хихикала.
Теряев отвернулся, загрустив.
– А вот там есть башня на крыше, – сказала Ира, – как перевёрнутая рюмка.
– Где? – оживился Витя. – Покажи.
– Вон, серенькая. Придумал же кто-то, построил.
– Завязал, небось, – весело предположил Витя, – и построил в честь знаменательного события.
– Что завязал? – не понял Теряев.
– Это дело завязал.
– Как это можно «завязать дело»? – недоумевал Теряев.
– Какой ты тупой! – удивилась Ира. – Вот это дело завязал, чего тут непонятного-то? – и она щёлкнула себя по горлу.
На крышу на четвереньках выбрался Карслон.
– Зря пришли, – сказал он, добравшись до приятелей. – Сегодня мы ничего не увидим.
– Почему? – расстроилась Ира.
– Смог.
– Что смог? Кто смог? – не поняла Ира.
– Ветер западный. Со стороны цементного завода. Так что небо для нас закрыто.
– Ну жизнь! Ну, жизнь! – запричитал Витя. – Я всегда говорил: за атмосферой нужен глаз да глаз. Ишь, цивилизация как распоясалась! Дымит, речки-озёра портит, гадит по-всякому. И между прочим, самолёт за один рейс сжигает столько кислорода, сколько его вырабатывают несколько гектаров леса за год! Вот и дыши тут дрянью всякой, отходами!
– Вы специалист? – осведомился Карлсон, поражённый зрелищем Витиной скорби.
– Соответствуем! – загадочно произнес Витя. И пояснил: – Следим за чистотой атмосферы. А цементная пыль, между прочим, травмирует мерцательный эпителий дыхательных путей.
– Витя! – сострадая, крикнула Ира, прижимая к груди руку в недозавернутом, длинном рукаве. – Давайте пойдем в планетарий.
– Там небо ненастоящее, – печально сказал Витя.
Теряев вздохнул, оглядывая небо и крыши под ним.
– Хоть бы где пожар случился, – сказал он. – Я бы чего-нибудь героическое совершил.
И тут все увидели, что из открытой двери балкона, на котором, как всегда, стояла коляска с орущим благим матом младенцем, выпархивают лёгкие, чёрные клубы дыма.
– Может, в кухне чего пригорело? – с надеждой сказал Витя.
– Нет дыма без огня, – сказал Теряев.
– В натуре, – сказала Ира.
И тут они увидели огонь. Он был в глубине квартиры, не сильный ещё, но уже определенный, крепнущий с каждой минутой.
– Пожарных надо, – на ходу бросил Витя и исчез в чердачном окне.
Дым густел. Младенец орал.
– Этот агрессор в шляпе чердак запер! – заорал Витя, вылезая на крышу.
– Верёвки есть? – спросил Теряев Карлсона. – Конкретно!
– Как будто.
– Тащи сюда! – заорал Витя.
Карлсон встал на четвереньки и медленно двинулся к чердачному окну.
– Я найду, – опередил его Теряев.
– Полундра! – завопила Ира. – Свистать всех наверх! – и пронзительно свистнула, вложив два пальца в рот.
– Девочка, перестань шуметь! – строго попросили из окна соседнего дома.
Теряев и Витя связывались верёвками.
– Ты пойдешь первым, – сказал Витя. – Я сильнее. Буду страховать.
Они пошли. Чтобы попасть на балкон дома напротив, надо было преодолеть четыре крыши.
– Ребята, подождите! Я с вами. Я помогу, – просил Карлсон и, бледнея от страха высоты, полз на четвереньках за спасателями.
– Крысы! – кричала Ира. – Затаились в своих норах!
– Девочка, прекрати безобразие, – строго распорядились из окна соседнего дома.
– Кричи «Пожар», – посоветовал Теряев.
Он стоял на краю крыши. Надо было прыгать на соседнюю.
– Ребята, я с вами. Подождите, – умолял Карслон и сполз.
– Свалишься с крыши – отлуплю! – коротко предупредил Витя.
Теряев прыгнул.
– Пожа-ар! – кричала Ира.
– Где?! – спросили из соседнего дома.
– Заведи верёвку за трубу, сказал Витя Теряеву. – Если не допрыгну, пойдешь дальше один.
Он допрыгнул, и они вместе побежали дальше…
…А в депо пожарной охраны уже получили сигнал бедствия, и зазвенела тревога.
Пожарные бежали к своим машинам. Взвыли сирены, и машины сорвались с места, понеслись по городу…
Внизу во дворе бесновался Суровый Сосед.
– Так всегда! – донеслось снизу. – Сперва по крышам…
– Куриная твоя башка! – крикнула Ира и пронзительно свистнула. – Прячьте спички от детей!
Карлсон зацепился штаниной за торчащий угол железного листа, скатился по крыше, застрял на самом краю в прутьях барьерчика и затих.
Прилетел попугай Август, сел рядом.
Из двери балкона летели черные хлопья. Орал младенец.
Теряев спускался по пожарной лестнице. Нога его скользнула по ступеньке, и он сорвался, пролетел метра три и повис на веревке.
– Ты там давай поаккуратнее! – попросил сверху Витя.
– Полный потряс, – пробормотала смотревшая на них Ира и завопила: – Чего уставились! Из-за вашей тупости людям приходится подвиг совершать! Страхуйте свое гнусное имущество от пожара!
Заскрипели рамы открывающихся окон…
…А пожарные машины с оглушительным воем мчались по улицам, не задерживаясь у красных глаз светофоров…
…Теряев спускался по верёвке по стене дома. Спрыгнул на балкон.
– Давай! – крикнул он вверх Вите, придерживая верёвку.
Витя начал спускаться.
– Эй, вы! Ироды! – надрывалась Ира. – Человек погибнет, а вам и дела нету!
– Ты – птица. Тебе хорошо, – печально сказал Карлсон попугаю Августу.
Теряев и Витя тушили пожар в комнате: заливали горящий журнальный столик и тлеющую обивку дивана водой из чайника и бульоном из кастрюли, роняя в пепелище оранжевые морковки.
– Надо снять с крыши Карлсона, – сказал Теряев.
А во двор с гудением и воем ворвались красные машины пожарной охраны.
Ира затанцевала, размахивая длинными рукавами Витиного свитера.
Суровый Сосед суетился внизу, командуя и мешая пожарным.
Лестница пожарной машины с жужжанием потянулась вверх, к крыше, на краю которой лежал онемевший от ужаса Карлсон.
Витя и Теряев стояли на балконе.
Теряев оглядел крыши, посмотрел вниз и сказал:
– И как это мы сюда добрались?
– Не тряси решетку, – попросил Витя, вцепившись обеими руками в балконную решётку.
– Я не трясу. Это ты трясёшь.
– Она сама, наверное, трясется, – сказал Витя, глядя вниз.
– Бедняга, – сказал Теряев, качая коляску с орущим благим матом младенцем, – все тебя позабыли – позабросили.
– А вот интересно, – сказал Витя, наблюдая, как пожарные извлекают Карлсона из прутьев барьерчика, – что нам дадут – медаль за героизм или пятнадцать суток за хулиганство?
Теряев сидел в своей комнате, на диване, а у теряевского стола пристроилась немолодая, полная женщина в джинсах, со значком на кожаном пиджаке – «Пионерская правда».
Перед журналисткой лежал блокнот и ручка. Журналистка так лучезарно улыбалась Теряеву, что он удивлялся и робел.
– Скажи мне, Теряев, ты хорошо учишься?
– Я учусь неровно.
Журналистка расстроилась.
– Что ты думаешь о своем поступке?
– Я думаю, это подвиг.
– Стало быть, ты – герой?