Теряев погрузил корни берёзы в навозную болтушку, в ведро.

– Подержи её там подольше, – сказала бабушка.

– Да будет лес! – сказал Теряев задумчиво.

– До солнца! До звёзд! – завопила Ира. – Даёшь непролазные дебри! Перевернем весь мир с ног на голову! – и она хлопнула Теряева по плечу.

Он посмотрел на Иру и сказал:

– С головы на ноги.

Ира посмотрела в задумчивые теряевские глаза и несколько поутихла.

Суровый Сосед ходил вокруг и всё собирался что-то сказать, но слова не находились.

Теряев опустил корни деревца в ямку.

Витя и Ира принялись зарывать, иногда поливая водой.

– Помногу-то землю не бросайте, – предупредила бабушка.

Она посмотрела на птиц в небе, на внука и его друзей, на Сурового Соседа, грустно сидевшего в отдалении, на посаженное деревце и сказала, ни к кому особенно не обращаясь:

– Выживет. Примется и выживет.

И берёзка пошелестела в ответ маленькими жёлтыми листьями.

Конец.

В сценарии использованы стихи А. С. Пушкина, Б. Заходера, М. Исаковского, Д. Садовникова, песня «Варяг» и детский фольклор русского народного поэтического творчества.

М – 1982.

В концертно-театральном мире предреволюционных лет России не было, пожалуй, личности более романтической, почти легендарной, чем Надежда Васильевна Плевицкая, урождённая Винникова. Трудно поверить, что искусство этой крестьянской певицы-самородка могло найти столь восторженный отклик у самых требовательных и интеллектуально утонченных слушателей.

«В госпоже Плевицкой теплится священная искра, – писал критик С. Мамонтов, – та самая, которая из вятской деревни вывела Федора Шаляпина, из патриархального старокупеческого дома – Константина Станиславского, из ночлежки золоторотцев – Максима Горького».

Ныне пришло время вспомнить о тех годах, когда юная Дежка, дочь простого мужика Курской губернии, неожиданно стала звездой русской эстрады, когда её имя на афишах печаталось аршинными буквами, а билеты не её выступления шли втридорога. И прав был критик, писавший, что именно она «внесла в репертуар популярной песни, выродившейся в форму так называемого «цыганского романса», оздоровляющий народный характер.

Плевицкая запела о гибели «Варяга», о пожаре Москвы 1812 года, о разбойнике Чуркине, о событиях, разыгравшихся на старой Калужской дороге и в диких степях Забайкалья. Аудитория эстрадных концертов и миллионы слушателей грампластинок услышали из её уст песни-баллады о замученном кочегаре («Раскинулось море широко»), о каторжниках, угоняемых в ссылку («Когда на Сибири займется заря»), о смерти бедной крестьянки («Тихо тащится лошадка»).

«Песни Плевицкой, – восторженно писал критик тех лет, – для национального самосознания и чувства дают в тысячу раз больше, чем все гунявые голоса всех гунявых националистов, взятых вместе». Одно только это, отнюдь не устаревшее с прошедшими десятилетиями соображение дает нам сегодня уверенность в том, что фильм о Плевицкой и её экранный образ в исполнении такой замечательной артистки российской эстрады, как Татьяна Петрова, является фильмом нашим насущным не только как зрелище, но и как хлеб.

Путь из деревенской избы в монастырскую келью, оттуда в бродячий балаган, ресторанный «хор лапотников», далее – триумфальное выдвижение безвестной кафешантанной певицы в эстрадную звезду первой величины и, наконец, трагическая гибель во французской каторжной тюрьме – все это кажется невероятным, поражает остротой жизненных контрастов. Биография Н. В. Плевицкой (1884–1941 гг.) могла бы составить основу не одного романа, не на одну серию потянула бы история похищения генерала Е. К. Миллера в сентябре 1937 года в Париже и суда над Плевицкой и ее мужем генералом Николаем Скоблиным, подозреваемым в доныне недоказанном преступлении. Но нас, предполагаемых авторов будущего фильма, в первую очередь будет интересовать духовный путь, пройденный Богом данным талантом певицы по многострадальной земле Отечества и по кремнистым путям зарубежья. И думается, что на этом пути мы столкнемся с вопросами, которые смогут заинтересовать современного зрителя не меньше, чем так легко привлекающая внешняя канва, но мы не будем спешить и с ответами на них.

И в этой связи сразу хочется предложить и современную линию развития сюжета, которая, тесно сплетаясь с чисто исторической, прояснила бы тот интерес, который мы питаем к событиям, ушедшим в таинственную Лету. Кроме того, очень хочется отойти от академической формы «костюмного» фильма, который всегда так или иначе пахнет нафталином и пудрой, особенно если это фильм биографический. Хочется привнести именно ту меру условности, которая бы позволила одновременно быть свободным от штампованных форм и сосредоточить внимание на идее.

Итак, фильм в фильме: съёмочная группа, выехавшая на натурные съёмки в экспедицию в Курск и его окрестности, становится в прямом и переносном смысле слова перед проблемой замены исполнительницы главной роли. Под угрозой и судьба режиссёра-постановщика. Выручает случай: ассистент по актёрам находит героиню в церковном хоре кафедрального собора. Она оказывается простой женщиной с окраины города Верой Альковой, воспитывающей дочь и держащей козу, без которых она не соглашается ехать не то что в Париж, но и в первопрестольную Москву. Ну, а дальше все происходит совсем как в сказке о Золушке с тем только отличием, что мы не гарантируем подобного счастливого конца.

Не будем пугать призраком эклектики, а вспомним, что фильм, кроме всего прочего, мыслится и как музыкальный тоже, и поэтому известная доля юмора ему никак не помешает.

Разумеется, необходимо еще не раз продумать законность современных линий и закономерность переходов от одного плана в другой и обратно, а также выстроенность обоих планов в один сюжет развитием единой главной мысли, что и является сверхзадачей этой двухмерности.

Вместе с тем, такая постановка вопроса дает, возможно, единственный выход из ситуации, когда у нас в стране всё ещё находятся люди, обвиняющие Плевицкую в причастности к белому движению, а на Западе прямо обвиняющие в обратном…

Задача написания подобного сценария во многом облегчена наличием двухтомной автобиографии Н. В. Плевицкой, а также большим количеством статей, рецензий и интервью в русской прессе и в ряде современных работ и исследований, включая и те, что изданы за рубежом. Небезынтересно будет сделать попытку включения в фильм и фрагментов тех лент, в которых она принимала участие в качестве актрисы кино, в том числе в работах кинорежиссера В. Гардина.

Обрисовав в сих чертах образ и величие нашей героини, а заодно и наше художественное кредо, позволим привести, не вдаваясь более в подробный пересказ биографии и суждений, наброски будущего действа.

Дёжка и Машутка, деревенские девочки-подружки, выскочили из кустов на залитую солнцем опушку леса и остановились, переводя дыхание и осматриваясь.

– А ну как русалки защекочут?

– На поляне-то, поди, уже не защекочут.

– А им что поляна-то? Им бы только в колокол не ударили.

– А ударяли, нет ли, я не слыхала?

– И я…

Подружки прислушались. На все лады голосили и заливались задорным утренним пением птицы, у самых босых детских ножек сновали с деловым жужжанием пчелы и сердитые шмели.

– Ишь, заливает, – восхитилась Дёжка на соловья. – О чём это он? Верно, чует, что праздник нынче.

Почти касаясь нижними ветвями высоких трав и цветов, стояла посреди поляны белая берёза, манила к себе девчонок.

– Ты первенец, я последыш, нам бояться нечего, русалки первенцев и последышей не трогают.

– А солнышко играло на восходе? – не унималась Машутка.

– В покое подымалось.