– Иди за мной, дитя, – сказала она. – Господин ждёт тебя. Твои люди останутся здесь. Накидку оставь.

Мааг’сум, его высочество шейн Гази и близлежащих островов, оказался старичком с белоснежной бородой. Он возлежал на кушетке, прикрыв глаза, и недовольно морщился, когда стоявшая рядом рабыня аккуратно вытирала ему покрасневшие слёзы платочком. В комнате царил полумрак, и только пара бронзовых ламп освещала сидевших прямо на полу музыкантов, вытягивающих заунывные звуки из своих инструментов. Такую же музыку Эйвион много раз слышала в доме господина Тар’иика, но, честно говоря, за всё время так и не смогла к ней привыкнуть, даже несмотря на то, что окружающим она явно нравилась: они качали головами и даже что-то напевали.

Та женщина, что проводила сюда Эйвион, что-то шепнула шейну на ухо, и он очнулся. Махнул рукой, и музыканты, кланяясь, поднялись и гуськом потянулись прочь.

– У Тар’иика всегда был прекрасный вкус, – буркнул он, подслеповато глянув на Эйвион. – Жаль только, что старческая немощь мешает мне в должной мере насладиться такой юной красотой.

Шейн раздражённо отпихнул руку рабыни, что вытирала ему слёзы, и резво сел на кушетке, заставив Эйвион на мгновение посомневаться в его старческих слабостях.

– Подойди, – буркнул он, – и скажи, что тут можно сделать. Но имей в виду: если похвалы твоего хозяина окажутся пустыми, мне, пожалуй, придётся его проучить. Что скажешь, Басма? – Женщина, что привела Эйвион, поклонилась. – Если я заберу себе эту девушку, это будет достаточным наказанием?

Не дожидаясь ответа, он пальцем поманил Эйвион.

– Приступай.

Четверть часа спустя Эйвион возвращалась назад, едва не напевая под нос. Она знала средство, которое могло помочь его высочеству Мааг’суму, или, во всяком случае, облегчить его страдания.

Совсем недавно – ну, или почти недавно, – матушка Маргет учила её этой премудрости. В её каморке на топчане лежал старик Дерин, дубильщик в Озёрном Лугу, а Маргет по кончику ножа закапывала ему в глаза лечебные капли.

– Рано или поздно такое случается, – бормотала она, – либо глаза болят, либо зрение уже не так остро. Если человек молодой, то может, и видеть лучше станет, если старый, то вряд ли, но боль и рези точно как рукой снимет. Но закапывать надо долго, неделю или две, а иначе все старания псу под хвост…

Шейна мучило слезотечение, его веки отекали, белки глаз были красны, а солнечный свет вызывал боль – точь-в-точь, как у Дерина. Единственное, что вызывало у Эйвион лёгкое беспокойство – это одна трава, которой она не видела в лавке у лекаря Дахила. «Ну, может, не приглядывалась, – подумала она, – и даже если нет, просто купорос тоже поможет, хотя и не так хорошо».

Эйвион неспешно шла по анфиладе комнат. Комнаты были пустынны – уже наступило время послеполуденного отдыха, и ей ничто не мешало удивляться богатству их убранства.

– Хм, – буркнул вдруг кто-то, – в Северных землях такой наряд сочли бы оскорбительным для достоинства леди.

Эйвион остановилась, в первое мгновение не поняв, в чём дело. Это было сказано на языке корнов.

Она обернулась. Привалившись к стене, там стоял карлик Корах. Со смешной бородой, заплетённой в косички с бубенчиками, в странных полосатых шароварах, ярко-жёлтой безрукавке на голое тело, и дурацкой шапочке, но это определённо был он. На его поясе сбоку болталась почти игрушечных размеров, но настоящая сабелька. В душе Эйвион всё перевернулось от бешеной радости, но она нашла силы сдержаться, сама не зная зачем. Она скосила глаза вниз. Прозрачная кисея её платья лишь добавляла теней, но совершенно не была способна скрыть чудесные округлости с немного потемневшими от южного солнца сосками. Эйвион чуть смутилась, но гордо расправила плечи.

– Ты считаешь мою грудь некрасивой?

– Она прекрасна, госпожа.

– Так разве красивая грудь способна оскорбить достоинство женщины?

Корах церемонно поклонился.

– О, безусловно, только подчеркнуть. – Он вдруг хитро усмехнулся. – Что я слышу? Это совсем не те слова, которые сказала бы та девочка полтора года назад.

Эйвион не выдержала. Она упала на колени и крепко прижала к себе маленького человечка. Он обнял её за плечи. Колокольчики в бороде зазвенели.

– О боги… Корах, я так рада… – Слёзы потекли по её щекам.

Может быть, ей показалось, но она тоже увидела в глазах Кораха крошечные слезинки.

– Да… я нашёл вас, госпожа.

Они стояли так несколько минут. Наконец Корах мягко похлопал её по плечу.

– Вам лучше встать. А не то мы оба легко лишимся головы за эти объятья.

– Да. – Шмыгнув носом, Эйвион поднялась с колен и улыбнулась. – Забавные бубенчики. Зачем?

Корах пожал плечами.

– А Вил их знает. Северяне, которых я встречал на островах, все носят такие. Может, для красоты, хотя это дьявольски неудобно. Чтобы не отличаться от остальных. А у вас что за наряд? – спросил карлик. – Вы – свободная женщина?

– Нет. Я – харим господина Тар’иика, Красного советника.

– Харим? – Его густые брови приподнялись. – О… я знаю это слово.

– Ах, перестань. – Эйвион слегка покраснела. – Это случилось не по моей воле.

– Хм. – Корах внимательно посмотрел на неё. – Что-то я не вижу особой грусти в твоих глазах.

– Грусти? – Эйвион пожала плечами. – Не знаю. У меня мягкая постель, есть своя служанка, мне не нужно работать, я сыта, красиво одета…

– Красиво раздета… – буркнул карлик.

– Здесь все так ходят, – нахмурилась Эйвион. – Ты искал меня, чтобы поучить, как надо себя вести?

– Нет. Я – твой вассал. Помнишь? Чтобы спасти тебя.

– От чего? – Эйвион сделала шаг. – Пойдём, проводишь меня. Я не могу долго оставаться здесь.

Кивнув, Корах засеменил за ней на своих маленьких ножках.

– Сам посуди, – продолжила она, – кем я была там? Уродиной с Виловой печатью на лице…

Корах нахмурился.

– Смотрю, в первую очередь тебя надо спасать от тебя самой. Чушь. Ты была там госпожой Ллир, дочерью рыцаря в четвёртом поколении, владелицей собственного замка.

– Я вообще не помню, как он выглядит…

– Так отчего ж не посмотреть? И, если не ошибаюсь, в Ллире сейчас живёт с полтыщи твоих подданных, которых ты бросила, оставила без хозяйки.

– Я не бросала. Корах, послушай… Я никогда в жизни не была госпожой. Я жила в крохотной клетушке вместе с челядью и бегала по грязи босиком. Подданные, замок… я даже не понимаю, о чём ты говоришь.

– Да всё равно. По мне, так лучше быть первым парнем на деревне, чем десятым в… да каким десятым?! Кто ты здесь такая? «Я не могу долго тут оставаться…» – передразнил он её. – Здесь ты – рабыня, дырка для услады своего хозяина.

– Перестань, – рассердилась Эйвион.

– Это с какой радости перестать? Чего ради я проплыл тысячу миль и облазил два десятка островов? Чтобы услышать, что моей госпоже, которой я дал слово верности, больше по душе сидеть в золотой клетке и раздвигать ноги по первому требованию?

– Как любой жене, между прочим.

– Пф-ф. – Карлик чуть не лопнул от возмущения. – Интересно, а что ты будешь делать годков через пять-десять, когда твоя свежесть немного подвянет? Сидеть в уголочке и смотреть, как господин тащит в постель других молоденьких рабынь? В Корнваллисе, в отличие от этих дикарей, никто не смеет гнать свою жену, и уж тем более не может продать её на рынке, словно старую корову.

Впереди показалась дверь с двумя слугами по каждую сторону, и Эйвион с облегчением остановилась. В её душе бушевала буря.

– Извини, Корах. Дальше нам не надо идти вместе. И… – она наклонилась и, оттянув в сторону лицевой платок, поцеловала его в колючую щёку, – я сейчас не хочу говорить об этом. Я буду здесь завтра, за час до полудня. Расскажешь мне, как попал сюда.

Он хмуро кивнул ей вслед.

*       *      *

Для изготовления «медной воды», кроме купороса, который можно было легко найти в любой лекарственной лавке, ещё требовалась дымянка, но, как Эйвион не старалась, расписывая Дахилу эту траву – «очень густо растёт, в локоть высотой, с длинными листочками и розовыми цветками, и орешки у неё бурые. Ну, цветы ещё красные бывают, и фиолетовые», – увы, лекарь только разводил руками.