Грустно вздохнув, она отвернулась от букета и принялась снимать грим.
Продолжение следует…
====== Часть 11. «Ваше благородие, госпожа Удача…» ======
КОГДА МЫ ВСТРЕТИМСЯ ВНОВЬ
Автор Ellada
Часть 11. «Ваше благородие, госпожа Удача…»
В небе сокол над землей парит, зависая,
Водит оком, клекот, словно крик…
Волчья стая…
Вдоль обрыва тянутся они от станицы,
Дыбом спины и глаза – огней вереницы,
След широкий от тяжелых лап оставляя.
Рок жестокий тех, кто в битве слаб,
не прощает.
Нынче вышел их поход суров за добычей:
Кто-то выжил, а кого-то – в ров рогом бычьим.
Взрывы ветра, мокрая трава, дни и дали,
Километры прочь по сторонам разметались,
В небе сокол высоту набрал и растаял…
У осоки залегла в туман волчья стая.
В сердце волчьем страха нет,
Разрывает глотку вой…
Полоснул клыком рассвет
Шею неба над землей…
Окровавленной толпой
Волки скроются вдали…
Забери меня с собой,
Волчья стая, забери!
И от запаха хмельной,
Окровавленной зари
Забери меня с собой,
Волчья стая, забери!
Н. Молчанов, О. Куланина.
Конец мая 1918 года,
Фландрия.
Они молча шли вперед. Июнь в этот год выдался холодным и дождливым. Унылые тучи нависли над землей так низко, что, казалось, еще секунда – и они просто упадут и расплывутся промозглым сырым туманом. Время от времени из серой мутной пучины моросил дождь. Грязь с отвратительным причмокиванием хлюпала под ногами.
Не поднимая головы, Нил устало поправил сползший ремень «Спрингфилда» и сделал очередной шаг. Скользкая грязь глухо всхлипнула под тяжелым сапогом. На щеку упала холодная капля дождя и медленно потекла по впалой, обветренной и покрытой жесткой щетиной поверхности. Длинные темные ресницы дрогнули, вспорхнули на мгновение над пустой отрешенностью глаз и тут же снова опали, словно невидимая тяжесть придавила их к земле. Желудок скрутило голодным спазмом, надсадным эхом засосавшим по ложечкой.
«Не сейчас. Забудь».
Нил на мгновение закрыл глаза, отсекая ненужные мысли, отстраняя их от себя. Он освоил этот прием во время пребывания в тренировочном лагере. Там это было единственным способом не сойти с ума. Спустя секунду полегчало. Он снова открыл глаза и бросил косой взгляд на Креста. Тот шел слева от него, как и все, молча переставляя ноги, однако в его исхудавших и заострившихся чертах Нил не заметил и следа усталости, только глубокое безразличие и какую-то задумчивую отрешенность, словно его мысли были где-то очень далеко. Разве что тени под глазами стали темнее, да морщины в уголках губ глубже. Чуть позади, тяжело хлюпая грязью и что-то заунывно бормоча себе под нос, шагал Штопор. Еще дальше нестройными шеренгами тянулись остальные. Изредка откуда-то из последних рядов доносились визгливые вопли Девуазье. Услышав очередной, надоевший до тошноты пронзительный выкрик, Нил машинально оглянулся, но тут же снова отвернулся, уперев взгляд в землю, и постарался сосредоточиться на том, чтобы не поскользнуться на расквасившейся от дождя почве.
Они провели в тренировочном лагере меньше двух месяцев, но эти два месяца показались Нилу длиннее, чем вся его предыдущая жизнь, теперь такая невыносимо далекая, туманная и нереальная, словно прочитанная когда-то, полузабытая книга. Как ни ужасен был Сент-Джеймс с холодной серо-каменной промозглостью его стен, маленькими зарешеченными окошками, железными решетками и ненавистью Стэнтона, но, по сравнению с лагерными условиями, он представал едва ли не комфортабельным дорогим отелем. Впрочем, Сент-Джеймс и путешествие в трюме корабля оказались неплохой подготовкой к тому, что их ожидало здесь, во Франции. Время обучения пролетело незаметно, словно в смутной туманной пелене, и когда Нил пытался вспомнить этот период своей жизни, в его мозгу мелькала череда разрозненно-однообразных и бессмысленных картин, где визгливые вопли Девуазье переплетались с лязгом оружейного металла, непреходящим мерзко-сосущим чувством голода и бесконечной усталостью. Каждый день здесь был похож на другой и казался последним, но в итоге буднично проходил мимо, отпечатывался в сознании очередным смазанным серым пятном и растворялся в темноте ночи, когда они наконец-то добирались до палаток и, едва коснувшись головой пола, проваливались в сон без сновидений. А когда небо на востоке начинало светлеть, все начиналось снова.
Но время неумолимо шло вперед. Минуты плавно перетекали одна в другую и убегали в небытие, складываясь в часы, дни, недели. Измотанные, усталые и осунувшиеся от голода и недосыпания, они собирали остатки несуществующей воли, чтобы в очередной раз встать и прожить еще один день, выполняя команды, выкрикиваемые визгливым голосом, снова и снова повторяя заученные движения. Тупо и методично, без злости и раздражения, ибо на них не осталось сил. Многие из них навеки остались там, в смутной колеблющейся пелене безжалостной лагерной серости и забытья, не дожив даже до первого боя. Они уходили тихо и незаметно. Просто однажды исчезали в лихорадочном бреду, чтобы больше не вернуться. Их смерть не вызывала у Нила никаких чувств, кроме отстраненного тупого равнодушия. Впрочем, было бы странно, если бы было иначе. Здесь, как и в тюрьме, царил главный неписаный закон жизни: каждый сам за себя. К концу обучения из бывших обитателей Сент-Джеймс, прибывших во Францию, в живых остались только он, Крест, Штопор и Крайтон. Но однажды наступил день, который Нил запомнил очень хорошо. День, когда все закончилось. Или началось?
Сержант Девуазье, облаченный в наглаженный мундир и парадную шляпу с золотыми шнурами, стараясь не заляпать грязью начищенные до зеркального блеска сапоги, торжественно-неторопливо прошелся перед выстроенными на плацу «отбросами общества», ныне являющимися солдатами доблестной американской армии. Окинув надменным взглядом изможденные лица, он презрительно хмыкнул.
- Ваше обучение окончено! – наконец объявил он исполненным пафоса тоном. – С этого момента вы – солдаты армии США и сегодня же отправляетесь в авангард войск. К несчастью, ваши успехи не впечатлили военное руководство, поэтому я еду с вами. Надеюсь, вы в состоянии понять, какая честь вам оказана, и оправдаете доверие вашей страны!
- Нам оказана величайшая честь – умереть первыми, заткнув своими телами жерла вражеских орудий, чтобы доблестная американская армия смогла пройти по нашим трупам и получить свою победу, – с нескрываемым сарказмом едва слышно пробормотал стоявший рядом с Нилом Крест.
- Напоследок хочу сказать вам еще кое-что. Если мною будет замечен хоть малейший намек на дезертирство, все виновные будут расстреляны на месте без выяснения обстоятельств, – зловещий огонек, загоревшийся при этом в водянистых глазках сержанта, ясно дал понять, что он с нетерпением будет ждать подходящего случая, чтобы воспользоваться своим предупреждением. – Разойтись!
А дальше был заунывный стук колес эшелона, сменившийся пешим марш-броском в сторону Дюнкерка. Впрочем, если верить словам Девуазье, неосторожно оброненным еще вчера, они уже почти добрались до места назначения. Вспомнив о нестерпимо надоедливом сержанте, Нил подавил усталый вздох, в очередной раз поправил сползший ремень винтовки и шагнул вперед. И в это момент где-то впереди полыхнула вспышка выстрела, а спустя мгновение порыв ветра донес ставший уже знакомым звук. Тонкий свист пули, пронесшейся мимо виска, эхом полоснул по нервам. Нил ошеломленно замер, растерянно глядя перед собой. И мир вокруг тоже замер. Время остановилось, свернувшись в одно застывшее в Вечности мгновение. Нила вдруг обдало холодом. Словно сама Смерть мягко подошла сзади, обняла за плечи ледяной рукой и мягко прошептала: «Я здесь, мой милый. Совсем рядом. Я жду тебя. Жду вас всех. Давно жду». Ее насмешливый шепот невидимым горящим клеймом отпечатался в сознании, принеся с собой ощущение бессилия и… страха, горьким комом застрявшее в горле. Окружающий мир качнулся и растаял в странной пелене, колеблющейся перед глазами, в висках застучала кровь. Где-то на периферии сознания Нил смутно понимал, что так и остался стоять, глядя прямо перед собой застывшим взглядом. Внутренний голос, надрываясь, вопил о надвигающейся опасности, низ живота обожгло леденящим холодом, но он продолжал стоять, глядя вперед, не в силах пошевелиться. И внезапно он почувствовал, что сейчас снова раздастся выстрел, только на этот раз пуля уже не пролетит мимо. Это было даже не предчувствие, а понимание. Нил увидел это так отчетливо, словно кто-то незримый прокрутил для него бесконечную ленту времени, приоткрыв завесу несуществующего будущего. Блеснет серебряным отсветом холодный металл винтовки, ветер разнесет эхо выстрела, а пуля, рассекая воздух, понесется к нему. И все. Все закончится. Навсегда. Здесь, на этой пустой раскисшей от дождя земле, для него все закончится. Смерть ласково улыбнется ему и, коснувшись его ладони своей холодной рукой, уведет за собой в никуда. Осознание неизбежности этого обдало волной безудержного, панического ужаса, но он молча стоял и ждал. Ждал последнего выстрела. И ему было страшно.
