- Простите, но вы не могли бы отвезти меня к приюту Сан-Дэни? – пробормотала она, протягивая вознице несколько монет.
- Как пожелаете, госпожа, – невнятно просипел возница из-под темного шарфа, скрывающего его лицо до самых глаз. Его руки, крепко держащие поводья, скрывали темные вязаные перчатки, а из-под потрепанной видавшей виды шляпы выбивались седые пряди. – Домчу быстрее ветра, не извольте сомневаться.
Шанталь ловко вспрыгнула на подножку и, удобно устроившись на скамье, захлопнула за собой дверцу. Спустя мгновение после этого раздался хриплый крик возницы, понукающего лошадь, и экипаж, покачиваясь, двинулся вперед. Откинувшись на обитую мягкой темной тканью спинку, девушка наконец-то немного расслабилась и закрыла глаза, прислушиваясь к мерному цоканью подков по мостовой и поскрипыванию колес.
Она была слишком взволнована и очень спешила, а потому не заметила стоящий в отдалении автомобиль и сидящего за рулем красивого мужчину, который внимательно наблюдал за ней.
Сжав руль так, что побелели костяшки, Альберт смотрел, как Шанталь вышла из театра, быстро сбежала по ступенькам и, обменявшись парой фраз с кучером, села в экипаж, который стоял как раз напротив входа в театр и, очевидно, дожидался ее. Несмотря на темный плащ, широкими складками окутывающий фигуру девушки, и капюшон, скрывающий ее лицо, он сразу же узнал ее, как узнал и экипаж, отделанный черным лакированным деревом с витиеватыми вензелями в виде буквы «Б» на дверях. От его глаз не укрылось и то, с какой поспешностью и уверенностью девушка разговаривала с кучером, а затем села в этот прекрасный дорогой экипаж. Так, словно уже не раз делала это и прекрасно знала и кучера, и куда ее повезут.
…говорят, она – новая любовница Блэкбурна…
Слова светского хлыща, с которым он случайно столкнулся в буфете театра во время первого посещения «Мессалины», огненным клеймом отпечатались в его взбудораженном мозгу, отозвавшись болью в сердце, а начавшая было утихать ярость вспыхнула с новой силой, сметая всё на своем пути подобно разбушевавшейся стихии. В ее бесконечном ослепительно-белом пламени, без устали поддерживаемом гордостью, гневом и болью, сгорали доброта, сострадание, понимание, любовь – всё то лучшее, что разбудила в нем встреча с этой таинственной неприступной красавицей и что он с такой готовностью безропотно сложил к ее ногам. Сгорали, оставляя после себя лишь черный пепел пустоты и безнадежности с острым привкусом горечи.
Чуть прищурившись, Альберт мрачно смотрел вслед удаляющемуся экипажу застывшим взглядом, пока тот не скрылся из виду.
«Ничего, я подожду. Когда-нибудь ты все равно вернешься сюда. И вот тогда мы поговорим. Только я и ты… Мессалина».
Выйдя из машины, он со злостью захлопнул дверцу и направился в небольшой бар напротив театра. Как обычно в этот час, в баре никого не было, за исключением бармена – невысокого грузного мужчины в белоснежной рубашке и столь же белоснежном пока фартуке – который стоял за стойкой, с неторопливой ленцой вытирая кружки. При виде Альберта маленькие темные глазки под нависшими бровями, придающими некий налет грозности и солидности его широкому рыхлому лицу с уложенными на прямой пробор и щедро напомаженными волосами, вопросительно прищурились, а руки на мгновение прекратили свою работу. Однако, окинув наметанным взглядом осанку и манеру держаться нежданного посетителя, а также его костюм из дорогой темной ткани, явно пошитый на заказ, он тут же убрал кружки под стойку и расплылся в услужливой улыбке.
- Виски, – между тем бросил Альберт, рассеянно скользнув взглядом в его сторону.
- Лед, лимон… – принялся перечислять бармен список привычных добавлений к напитку.
- Нет, – прервал его Альберт несколько более резко, чем ему хотелось. – Нет, – уже более мягко повторил он спустя мгновение. – Просто бутылку виски, стакан и больше ничего.
- Как пожелаете, сэр.
Бармен склонился в вежливом поклоне и исчез за стойкой. Задумчиво оглядев столики, аккуратно застеленные чистыми скатертями, Альберт выбрал тот, что располагался у самого окна, и направился к нему. Спустя мгновение бармен поставил перед ним раскупоренную бутылку виски и стакан и, поняв, что его посетитель желает остаться в одиночестве, с поклоном снова исчез за стойкой.
Дождавшись, когда тот уйдет, Альберт наполнил стакан и залпом осушил его. Виски обожгло горло, но он не почувствовал этого, как, впрочем, не ощутил и вкуса. Он не чувствовал ничего, кроме расплывающейся внутри всепоглощающей ледяной пустоты, но ему это было уже безразлично.
Альберт снова наполнил бокал и снова осушил его, не сводя застывшего взгляда с дверей театра. Он ждал.
Мерное покачивание кареты убаюкивало. Шанталь почувствовала, как тяжелеют веки, а голова клонится на грудь.
«Не спать!» – мысленно приказала она себе.
Выпрямившись, девушка подавила зевок и потерла глаза, прогоняя сон.
«Нашла время! А все Поль виноват. Репетиции с утра до вечера, а зачем, спрашивается? Все и так знают свои роли и прекрасно справляются с ними. Странно, если после стольких постановок было бы иначе. Поль кого угодно наизнанку вывернет. Нет бы успокоиться и тихо радоваться, что все идет хорошо – совершенство ему подавай. Как будто это последний спектакль в его жизни! Боже, как же я устала от этих бесконечный переездов, репетиций, выступлений, сцены, незнакомых восторженно-презрительных лиц, цветов, аплодисментов. Не видеть бы всего этого никогда. Сбежать и тихо жить где-нибудь в уединении. Там, где никто даже не слышал о Шанталь. А как хорошо было в Беарне! Если бы не Анна-Луиза… Нет, нельзя так думать! Это был мой выбор. Мой! И я сделала его сознательно. Никто меня не заставлял. И Анна-Луиза тут ни при чем. В конце концов, она меня об этом не просила! Она меня ни о чем не просила. Она не виновата. Я сама во всем виновата. Впрочем, не стоит сожалеть о том, чего уже не вернешь. Это глупо. Все есть так, как есть. Жизнь продолжается. В конце концов все будет хорошо. Главное, чтобы Анна-Луиза поправилась. И тогда все будет хорошо. Что-то долго едем. Уже должны были бы приехать».
Шанталь взглянула в окно, ожидая увидеть до боли знакомый пейзаж, но окно, к ее удивлению, было завешено шторой. Она была так взволнована и расстроена, что не обратила внимания на это неожиданное обстоятельство, когда садилась в экипаж. Девушка протянула руку, чтобы отдернуть занавеску, но, коснувшись ткани, ошеломленно застыла.
«Бархат?!! Невероятно. С каких это пор в наемных экипажах стали вешать шторы на окнах? Да еще и из бархата?»
Только тут она заметила, что все внутри отделано таким же темным бархатом, включая сидения, которые, к тому же, были невероятно мягкими и удобными.
«Боже мой, а вдруг это был не наемный экипаж, а чей-то частный?!! Но ведь я спросила у кучера. А если он принял меня за кого-то другого? Да, наверное, так и есть! Еще ни один наемный извозчик на моей памяти не мог позволить себе такого роскошного экипажа. Господи, какое недоразумение! Надо же было такому случиться. А впрочем, что сделано, то сделано! В конце концов, вот это уж точно не моя вина! Я определенно вела себя как любой человек, нанимающий экипаж. И если кучер принял меня за другую женщину, то это его проблема, а не моя! Ладно, потом разберемся. Я даже готова извиниться перед хозяином этого экипажа. Но это все потом. Все потом. А сейчас самое главное – как можно быстрее добраться до приюта. Анне-Луизе плохо, и я должна быть рядом с ней – только это имеет значение. Все остальное – не стоящие внимания пустяки!»
Остановившись на этой утешительной мысли, она решительно отодвинулся штору и… вздрогнув от неожиданности, ошарашено уставилась на проплывающий за окном совершенно незнакомый пейзаж. Карета неслась по дорогое с предельной скоростью, топот копыт барабанной дробью бился в виски, а за окном всюду, куда простирался взгляд, величественно белела равнина, покрытая волнами сугробов, словно фантастический океан. Изредка мимо проносились деревья, словно одинокие безмолвные стражи дороги, окутанные снеговыми шапками. Шанталь быстро пересела на противоположную скамью и посмотрела в другое окно. Пейзаж за окном не изменился. Она прижалась щекой к холодному стеклу, в надежде увидеть ломаные очертания города, но не увидела ничего. Снежные волны убегали к горизонту, сливаясь с серым небом. Судя по всему, они выехали за пределы города и продолжали удаляться от него с максимально возможной для единственной лошади скоростью.
