- Нет, – Нил покачал головой и заставил себя улыбнуться. – Все в порядке. Просто задумался, – чтобы отвлечь внимание Жака-Франсуа, он кивнул на статую. – Просто изумительно. Великолепная работа.

- Да, – согласился граф. – Абсолютно с вами согласен – работа просто изумительная. Ее сделал месье Моррель. Он – резчик по камню и уже много лет живет в Лавферезе. Совсем уже старик, но каждое его творение – шедевр. Что еще более удивительно, он сделал это по памяти. Он знал и моего брата, и Антуанет. К тому же, он был хорошим другом отца Антуанет, покойного месье Делакруа, так что это скорее дань памяти Антуанет, чем моему брату. Впрочем, какое это имеет значение? По какой бы причине месье Моррель ни сделал это, его творение все равно прекрасно.

Нил смог лишь молча кивнуть головой в знак своего полного согласия. Выразившись столь высокопарно, Жак-Франсуа нисколько не погрешил против истины – статуи действительно были великолепны. Чувствовалось, что мастер не просто выполнял заказ, но вложил в это дело всю свою душу и умение. И в его искусных руках мертвых холодный мрамор ожил, превратившись в юношу и девушку. Они стояли совсем рядом. Правой рукой юноша обнимал талию девушки, словно поддерживая ее, чтобы она ненароком не оступилась. Спина и плечи девушки были чуть откинуты назад, создавая впечатление, что она опирается на обнимающую ее руку. Лица Креста и Антуанет были обращены друг к другу, а на губах играли улыбки. Невидимый ветер развевал их волосы и юбку Антуанет. Они выглядели такими юными, одухотворенными, полными жизни, радости и света, что Нилу на мгновение показалось, что еще секунда – и они действительно шагнут со своего мраморного пьедестала и, смеясь, пойдут к нему навстречу.

- Не знаю, что там было между моим братом и Антуанет, – продолжал между тем Жак-Франсуа, – но здесь они выглядят так, словно действительно любили друг друга.

- Они любили, – тихо ответил Нил, не отрывая взгляда от каменных лиц, озаренных любовью и счастьем.

- Что? – переспросил граф и, обернувшись, удивленно посмотрел на Нила.

- Они любили, – спокойно повторил тот. – Антуанет Делакруа работала военной медсестрой. Она и Крест встретились в сентябре этого года в военно-полевом госпитале 1480. Она ухаживала за нами. После… В тот день… – Нил споткнулся, – когда его снова ранили, – наконец неуклюже продолжил он, – рано утром, перед боем ваш брат попросил написать ей, если с ним что-нибудь случится. Он сказал, что не хочет, чтобы она ждала понапрасну. Я выполнил его просьбу.

- Вот как… – пробормотал Жак-Франсуа. – Это многое объясняет. Например, ее последнее желание. Должно быть, она получила ваше письмо и знала, что Крис погиб, а его тело отправили сюда, – он еще раз взглянул на статую. – Значит, Крис все-таки любил ее. И они встретились и сразу же погибли. Несправедливо.

- Да, – согласился Нил. – Но на войне нет места справедливости. Смерть не выбирает. Но, по крайней мере, она забрала их обоих. Было бы еще более несправедливо, если бы погиб лишь один из них. Особенно сейчас, когда они только встретились. Это было бы слишком больно: обрести надежду на счастье и тут же снова потерять ее.

- Да, наверное, – пробормотал граф, и они замолчали.

Нил подошел ближе и, присев на корточки, чуть коснулся кончиками пальцев траурной плиты, на которой были высечены имена Антуанет и Креста и даты их рождения и смерти. От черного мрамора веяло холодом. Нил закрыл глаза. На протяжении этих дней, что прошли с того мгновения, когда майор Стратфорд сообщил ему, что Крест мертв, он часто думал о своем странном друге. Нилу казалось, что он хочет сказать так много, но здесь и сейчас, возле его могилы, он никак не мог найти нужные слова. Мысли путались и разбегались, и он никак не мог собрать их воедино. И внезапно он понял, что совсем не хочет ничего говорить. Любые слова были теперь бессмысленны. Креста больше не было, и для него больше не имели значения ни равнодушное молчание, ни злобные сплетни, ни едкие насмешки, ни изъявления благодарности. Ничто из того, что принадлежало миру живых, составляло саму его суть, но было слишком мелким и ничтожным по сравнению с немым величием Вечности. Все это не имело и не могло иметь ровным счетом никакого значения для того, кто переступил тонкую грань, отделяющую жизнь от смерти, и растворился в ее холодных объятиях, оставив после себя лишь холод могильной плиты, да… память. Свой образ, частицу себя, которая продолжала жить в сердцах тех, кому он был дорог.

Налетевший ветерок мягко коснулся щеки Нила и устало погнал глухо шуршащую листву по тропинке, но он не заметил этого. Закрыв глаза, он думал о Кресте. Он думал о человеке, которого когда-то встретил в стенах чикагской тюрьмы Сент-Джеймс, у которого многому научился и благодаря которому многое понял в этой жизни. О человеке, вместе с которым ушел на войну и бился насмерть бок о бок в течение долгих месяцев, которому не раз спасал жизнь и который не раз спасал жизнь ему, который стал ему другом и… который однажды не вернулся из боя. О человеке, который ушел, не прощаясь, и благодаря которому он, Нил Лэганн, заключенный чикагской тюрьмы Сент-Джеймс по прозвищу Кардинал, остался жить на этой земле.

«Все, что нам остается, это помнить о тебе, Крест. Каким ты был и что ты для нас сделал. Жак-Франсуа будет помнить Кристиана-Пьера, но я… Я буду помнить тебя, Крест. Я буду помнить. Обещаю».

Пронзительный гудок паровоза медленно проплыл над просыпающимся городом и растаял в прозрачном сером небе. Надсадно свистя и громыхая колесами, поезд медленно прополз вдоль платформы и, вздрогнув и испустив тяжкий вздох, остановился. Зыбкую морозную тишину марсельского вокзала нарушили гулкий топот множества ног и тихий гул голосов приезжих и встречающих, изредка прерываемые фырканьем и шипением пара, выпускаемого из паровозных котлов.

Нил вышел из вагона и, равнодушно скользнув взглядом по столпившимся на платформе людям, быстро поспешил к выходу. Марсель был таким же, как всегда: серым, промозглым и каким-то недовольно-настороженным, словно ощетинившийся еж, почувствовавший опасность, но не могущий определить, откуда она исходит.

«Надо зайти в комендатуру и доложить майору Стратфорду, что я вернулся».

Свернув в ближайший переулок, Нил направился к центру города, где находилась здание комендатуры. Навстречу ему то и дело попадались солдаты, облаченные в такую же, как у него, зеленую форму, которые неспешно прогуливались по улицам, наслаждаясь тишиной и покоем.

«А их стало больше, чем позавчера, – мимоходом отметил Нил. – Значит, прибыло еще одно отделение. Надо бы поискать среди них Штопора. Не верю, что он погиб. Кто угодно, но только не он. Этот чертов тощий ирландец живуч, как крыса. Нет, он точно жив, а значит, рано или поздно объявится здесь».

Свернув за угол, он остановился перед знакомым двухэтажным зданием с крышей из кроваво-красной черепицы. Как ни странно, но вокруг не было ни одного солдата, а само здание казалось темным и пустым, словно бы спящим. Окинув его недоуменным взглядом, Нил пожал плечами и, поднявшись на крыльцо, решительно вошел внутрь. Здесь, так же, как и на площади перед зданием, было пусто и царила тишина. Нил быстро поднялся по лестнице и, остановившись перед знакомой дверью, постучал. Изнутри не донеслось ни звука.

«Что происходит? – растерянно подумал Нил. – Куда все подевались? Весь город буквально забит солдатами, а в военной комендатуре – ни души!»

Он постучал еще раз. Так, на всякий случай, не рассчитывая услышать ответ. Но тут, к его удивлению, за дверью послышались быстрые шаги, а спустя секунду она распахнулась, и перед Нилом предстал уже знакомый ему адъютант майора.

- Доброе утро, – приветственно улыбнулся он.

- Доброе утро, сэр, – машинально пробормотал Нил, растерянно глядя на него. Впрочем, спустя мгновение он опомнился и, чуть нахмурившись, продолжил уже вполне уверенным тоном. – Я зашел, чтобы доложить о своем возвращении майору Стратфорду. Он просил об этом.