8 Воистину: смешанная со слезою, Становится русская речь золотою. Сказал Святослав: «Вот лихая напасть! Вы, Игорь и Всеволод, встали до срока, Затеяли брань, да без всякого прока. Где русское злато? Где сильная власть? Где брат Ярослав и черниговы слуги — Татраны, ольберы, шельбиры, ревуги, Которым издревле платили добром? Они в перестрелках щитов не держали — Воинственным кликом полки побеждали, Идя с засапожным ножом напролом. Князья, занялись вы неправедным делом: Мол, поровну новую славу поделим, А старую сами поддержим вполне. Но зря в Половецкую землю ходили, Поганую кровь не по чести пролили, Что вы сотворили моей седине? Да, старый наученный сокол, бывает, Могучих орлов на лету забивает: Ему не впервые гнездо охранять. Но медлят князья, на подмогу не скачут. Под ранами русичи в Римове плачут. Как Волхов, опять время двинулось вспять». 9 Не мыслишь покинуть, князь Всеволод, Суздаль, Явить закаленную в пламени удаль, Сразиться за отчий престол и закон? А мог бы с дружиною, верною долгу, Разбрызгать широкими веслами Волгу, Злачеными шлемами вычерпать Дон. С князьями Рязани, которые в сечу Несутся, как стрелы, поганым навстречу, Ты б, Всеволод, дивный полон получил. На каждом базаре пошла б перебранка: В ногату ценилась тогда б половчанка И в резань – плененный тобой половчин. Чьи сбитые шлемы в крови утопали? Чьи ратники в поле неведомом пали? Твои ли, буй Рюрик? Твои ли, Давид? Настало для правды урочное время: Вступите, князья, в золоченое стремя, Орде не прощая ни ран, ни обид. Земля за Каялою полнится стоном: Изрублены русичи громом каленым, Как туры, они перед смертью кричат… Ты мнишь, Осмомысл, что, не ведая горя, Один отсидишься в угорских предгорьях: Престол златокован да Галич богат? Воздвигнул ты стрельницы за облаками И горы подпер ты стальными полками, Дорогу щитом королю перекрыв, И правишь в заоблачной дали на славу, Рядишь до Дуная и суд, и расправу, Речные ворота на ключ затворив. Текут твои грозы в чужие пределы, В заморских султанов летят твои стрелы И Киев твои отворяют войска. Иди, государь, на восточные страны, За Русскую землю, за Игоря раны Гони половчина, стреляй в Кончака! А вы, буй Роман и Мстислав Городенский, Чей ум ищет подвига, в буести дерзкий, Ширяясь, как сокол на быстрых ветрах. Ведь вы не чета ратоборцам ордынским: Железная паворзь под шлемом латинским, Булатная твердь в закаленных сердцах. Под вами земля, содрогаясь, гремела: Ятвяги, хинова, литва, деремела, Кощеи, кочующие по степям, Не раз повергались дружиною дружной И выи склоняли под меч харалужный, Каленые сулицы бросив к ногам. А нынче погасло на небе светило И древо листву не к добру обронило: Поделены грады по Роси, Суле. А храбрых дружинников Игоря нету! Но, слышишь, зовет синий Дон на победу, Тебя, буй Роман, окликает во мгле. И вас, шестокрыльцев волынского рода, Зовет синий Дон для степного похода: Не дело в усобицах грады делить. Пора ляшской сталью, сметая неволю, Ворота замкнуть Половецкому полю, Поганую кровь за собратьев пролить. 10 Уж, кажется, к Переяславлю порою Сула не течет серебристой струею И, смутная с этих нерадостных пор, Двина по болотам и топям туманным На север к суровым течет полочанам Под воронов грай и кощеевый ор. Один Изяслав, осторожность отринув, Мечом позвонил о шеломы литвинов И славы Всеславу еще прирубил, Но в схватке, изрубленный саблей каленой, Свалился на щит полочанский червленый И кровью траву-мураву обагрил. И вымолвил юноша, смерть призывая: «Накрыла дружинников галочья стая И кровь полизало лесное зверье». И он изронил у чужого предела Жемчужную душу из храброго тела Через ожерелье златое свое. Князья, вы забыли о брате и друге, Но грустные песни поются в округе, Трубят городенские трубы вдали. Червленые стяги свои опустите, Мечи поврежденные в ножны вложите: Вы сами от славы отцов отошли. Вы, внуки Всеслава, повсюду, повсюду Ковали крамолу и сеяли смуту, Друг другу обиды и горе творя. И вот, разжигая раздор самочинный, На Русь накричали поход половчинный: За распрями следом является пря. 11 Настало седьмое столетье Трояна. Всеслав у Двины волхвовал неустанно, Гадая о девице, милой ему. Вот киевским князем колдун обернулся И стружием злата престола коснулся, А там – лютым зверем отпрянул во тьму. Вот в полночи вещею птицею свистнул, Взметнувшись, на облаке синем повиснул, Над Белгородом при луне промелькнул, А там – поутру, совершив три налета, Расшиб новгородские напрочь ворота И волком с Дудуток к Немиге скакнул. На речке Немиге такая работа: Стальными цепами молотят до пота, Убитых и раненых мечут в стога И души от тел отвевают на риге, И жизни кладут у кровавой Немиги, Костями засеивая берега. А правил Всеслав над людьми по законам, Рядил города он князьям подчиненным, А ночью, по давней привычке волхвов, Он волком дорыщет до Тмутаракани, Великого Хорса обгонит по рани И в Киев воротится до петухов. Стоит над Софией трезвон колокольный — К заутрене Полоцк идет богомольный, А князь в стольном Киеве слушает звон. И хоть обладал мастерством чародея, Наукой любых превращений владея, Но часто томился и бедствовал он. Кончалось седьмое столетье Трояна, И вспомнил князь вещее слово Бояна, Которое он произнес наперед: «Ни тот, кто мудрит и удачей живится, Ни тот, кто ловчит, как проворная птица, — Никто от Господня суда не уйдет!» |