5 Как повел не спеша Ратоборничек в плен Одного торгаша Из богатых Келен. Тот к коленам припал И к поножам приник, И Эллады язык С азиатским мешал. С уст срывая печать, Он пытался кричать, Но от страха икал И лобзал острый меч. Он на ощупь искал Ионийскую речь: «Я, мне, табе… В чем дэло, друг? Меня вел царь, я не хотэл. Друг, никогда здесь воевать. У Суз, у Сард – там буду жить Я тыхо-тыхо… Зевес – мой бог, свидэтель он!» 6 А царь поверженной Персиды Еще взирал издалека, Как расточали нереиды Его блестящие войска. Там мечники, на диво прытки, В кривом бегу стремились прочь, Прекраснотканые накидки Перстами раздирая вклочь. Там лучший лучник Экбатана Быстрее дротика летел, Вышвыривая из колчана Горсть обоюдоострых стрел. Там копьемет из Вавилона, Метнув куда-то копьецо, Рысил, спасаясь от полона, До слез царапая лицо. И над ахейскою землею Стоял такой великий стон, Как будто Азией самою Он был из неба извлечен. И так смешалось все в округе — Огонь и море, кровь и гарь, Что очи отвратил в испуге Великий азиатский царь: «Дворец, и тот на гибель обречен, Когда оградой он не защищен. Сегодня греческие корабли Персиды щит разбили и сожгли. Где слава Азии? Где чудный цвет ее? Где молодое воинство мое? Иных пожрал огонь, а меч иных посек. Плывут пустые струги на Восток. Рыдай, Персида: скорбный час пришел. Обратный путь и горек, и тяжел… Немедля запрягать мне четверню! Предать шатры поганому огню! Сносить в повозки злато, серебро — Не будет впрок им царское добро!» 7 А греки, возвратившись к месту И сотворив по мертвым жаль, В удел священному Зевесу Воздвигли варварскую сталь. А после, следуя закону, Свершая праздничный обряд, Воспели славу Аполлону, Ногами ударяя в лад. 8 Оставь Пифийское подворье, Златокифарный ворожей, Приди и окажи подспорье Поэме звончатой моей. А то иной знаток зловеще Шипит из темного угла, Что голосом своим бесчещу Я лад святого ремесла. Люблю друзей златокифарных, Зато взашей гоню других — Звукозаконников бездарных И горлодеров площадных! Когда-то в чародейной тяге Орфей к узорной черепахе Приладил семь крученых жил И песню первую сложил. Небесному вверяясь дару, За ним Терпандр взнуздал кифару, Десницей натянув своей Десяток золотых вожжей. И вот, владея слухом верным, Теперь пришел другой колдун, Который чистым звукомером Одиннадцать настроил струн. Он отворил чертог согласья, Где твой оберегался клад: Голосники труда и счастья, Любви волшебный звукоряд. В священном городе туманном Явись ты, вещий Аполлон, Даруя мирным горожанам Добра и красоты закон. Ночная поездка Одина
Эддические вариации Бёрриса фон Мюнхгаузена «Я пил на ходу молоко из китовых сосцов, Когда на коне восьминогом скакал по дороге От горних вершин в этот сумрачный дол мертвецов. Я девять дневных переходов промчался за ночь. Небесная радуга мертвых играла мечами И обозначала, мерцая, во мраке тропу — Я знаю издревле пути необъятного мира. В бушующем море метались безмолвные рыбы И, клацнув зубцами, сражались ледовые глыбы. Морские чудовища из глубины восставали, А со стороны полуночи летел ураган. Мой кованый конь грохотал от утеса к утесу, Когда я скакал по дороге на призрачный север. Копыта со звоном крошили молчание гор, И страх разгонял по оврагам пугливых оленей. Белесый туман застилал предо мною теснины, И псы мои верные лязгали следом клыками, Струился ручьями по лядвам моим конский пот, И храп лошадиный, от холода заледенев, Висел на моей бороде серебристой брусникой. А в зимнем лесу выли волки и лоси трубили. И тролль, опасаясь моих озверевших собак, Волшебное пиво в яичной варил скорлупе. За мной в вышине замыкались высокие скалы, Когда я скакал по дороге чудовищ морских. И вот я примчался на край необъятного мира, Где сумрачный дол содрогался от дикого воя, И конская грива взвихрилась змеиным клубком, А ясень, который зовут испокон мировым, Корнями обвил каменистые своды пещеры». |
