Моя сторона, ты рыдаешь, родная,

О прежних летах и князьях вспоминая,

Когда ты была, словно свет среди тьмы.

О Русь, украшали тебя до озора

Святые источники, реки, озера,

Высокие горы, крутые холмы.

Здесь в диких урочищах звери водились,

Здесь птицы в густых чернолесьях гнездились,

Травой-изумрудом стелились поля.

Предивные села, великие грады,

Церковные храмы, сады-винограды —

Ты всем преисполнена, наша земля!

Князья твои грозными были в округе,

Честными бояре и честными слуги,

Христьянская вера крепка и сильна!

Отселе до угров, до чехов, до ляхов,

Отселе до немцев, литвинов, ятвягов,

Куда утекает по топям Двина,

Отсель до корелы за морем Студеным,

До нехристей тоймичей в Устюге темном,

До волжских болгар, что корчуют леса,

До мест, где живут черемисы и веды,

Мордва и буртасы, что дикие меды

Сбирают в берестяные туеса, —

Все это в округе – по странам поганым

Навеки Господь покорил христианам,

Вручил на владенье тебе, Мономах!

Тобою пугала детей половчанка,

Литвина от страха трясла лихоманка —

Сидел, не высовываясь, в камышах.

А угры, поставив стальные запоры,

Скорей замыкали Угорские горы,

Чтоб ты не поднялся однажды на них.

А немцы жбанок выпивали при встрече

За то, что живут за морями далече

И как бы не слышат ристаний твоих.

Сам царь Мануил, обливаясь слезами,

Ладьи снаряжал с дорогими дарами,

Тебя умоляя не трогать Царьград.

И в кожухе греческого оловира

Ты поезд с сокровищами полумира

Встречал у приморья, велик и богат.

Тебя никогда б чужеземная сила

К холмистому Киеву не пригвоздила!

А ныне нахмурилась Русь от обид:

Опять отовсюду поганые лезут,

Но розно полотнища русские плещут:

Одни носит Рюрик, другие – Давид.

В Путивле на стрельнице слышится причет:

С зарей Ярославна печальная кличет:

«Зегзицею я обернусь поутру,

Взовьюсь над серебряным брегом Дуная,

В Каялу бебряный рукав окуная,

Любимому жаркие раны утру».

И кычет зегзицей она заревою:

«О ветер, ветрило! Зачем ты с лютьбою

Несешься на крыльях вдоль быстрой реки

И мечешь на латников милого лады

Хиновские стрелы без всякой пощады,

В усладу злораду и мне вопреки?

А мало тебе, что ли, по небу реять,

Вверху облака грозовые лелеять,

На синих морях колыхать корабли?

О ветер, ветрило! Зачем же ты ныне

Развеял веселье мое по равнине,

Упрятал утеху мою в ковыли?»

И шлет она синему морю укоры:

«О Днепр Словутич! Ты крепкие горы

Насквозь прорубил в Половецкой земле.

Ладью Святослава, окутав туманом,

Волной прилелеял ты к вежам поганым.

Прошу: прилелей мою ладу ко мне».

Над стрельницей плач Ярославны несется:

«Для всех ты приветно, тресветлое солнце,

А что же не милуешь русскую рать?

Ты жаждой походные луки стянуло,

Печалью и горем колчаны заткнуло,

В безводную степь завело – умирать?»

Прыщет море полуночи,

Смерчи мглистые пророчит.

Путь к Путивлю кажет Бог.

Зори гаснут, мгла клубится,

Князю спится и не спится:

У реки полонник лег.

Мыслью поле измеряет,

Из конца в конец ширяет,

Заклинает месяц: чур!

Комонь ржет и ждет у брега,

Час урочный, час побега:

За рекой свистит Овлур.

Дробь копыт у переправы.

Степь шумит, и гнутся травы.

Вежи движутся: держи!

Игорь – к брегу, Игорь – к броду,

Белым гоголем – на воду,

Горностаем – в камыши.

На коне летит откосом,

Наземь спрыгнет волком босым,

Побежит к Донцу: быстрей!

Реет соколом по небу,

Бьет себе гусей к обеду,

А на ужин – лебедей.

Игорь птицею взовьется —

По земле Овлур несется,

Волком кружится в лесу.

Приустали от погони,

Пали кони, пали кони

На студеную росу.

И синий Донец, беглецов укрывая,

Туманы развесил от края до края,

Траву-мураву расстелил там и здесь:

«Князь Игорь! Тебе похвала и услада,

Поганому хану – тоска и досада,

А Русской земле – долгожданная весть!»

И вымолвил князь, опускаясь устало:

«Донец, и в тебе благодати немало:

Траву постелил на серебряный брег,

Окутал меня под ракитою мглою

И чайкою белой стрежишь над волною,

И чернядью в небе хранишь мой ночлег.

А вот говорят, что Стугна – не такая,

За ней по пятам ходит слава худая:

В округе пожрала ручей за ручьем

И стала, разлившись, коварного нрава:

На дне затворила своем Ростислава —

Цветы почернели, печалясь о нем».

А Гзак да Кончак следом рыщут без толку:

Сороки и галки сидят втихомолку

И вороны Игоря не выдают.

Лишь полозы ползают диким бурьяном

Да дятлы стучат за приречным туманом.

Пора – соловьи заряницу поют.