— Ездить на велосипеде умеешь? — спросил он, когда они, позавтракав, спустились на улицу.
Елена кивнула.
— Тогда поехали, — Деймон улыбнулся и отпустил несколько монет в специальный автомат у велопроката, который находился на территории отеля. — Мы могли бы объехать город на машине, но мы встанем во все возможные и невозможные пробки. Плюс ко всему, когда ты в городе в первый раз, нужно выходить, чтобы все увидеть собственными глазами. А машину здесь припарковать непросто.
С этого момента и началось их удивительное путешествие по городу, в котором современная история поразительным образом переплелась с еще свежими воспоминаниями о мафии и легендарном Аль Капоне. Елена и сама до конца не верила, что все это происходит с ней — что сейчас она в городе мечты, ходит по улицам, которые завораживали ее еще в детстве, когда Аларик показывал ей фильмы о двадцатых годах, словно бы сама переносится в то, теперь уже кажущееся в какой-то степени сказочным, время гангстеров и золотой лихорадки. А подарил ей это все человек, совершенно ей чужой. Она боялась его до безумия, ей было страшно смотреть ему в глаза. Быть может, в глубине души она боялась его и сейчас. Вот только теперь страх был слабее тех чувств, которые она испытала за это время. В этот день и самого Деймона она увидела совершенно не таким, каким привыкла видеть: он был какой-то домашний, в джинсовых шортах по колено, своей любимой шляпе, которая всегда находилась у него в машине и делала его похожим на какого-нибудь мафиози, и на велосипеде. Деймон показал ей все: и знаменитую Чикагскую петлю с ее бизнес-центрами в многоэтажках и LaSelle Street — деловым центром города, и Великолепную милю с дорогими бутиками, изысканными ресторанами и знаменитой водонапорной башней, и Миллениум-парк с «Облачными воротами» Аниша Капура. Елена попросила рассказать его о чикагской мафии, и Деймон вспомнил все, о чем ему рассказывали учителя в школе на уроках истории и отец и о чем он читал сам, десятилетним мальчишкой, бывало, забираясь в библиотеку Грейсона. От него Елена узнала о том, с чего началась мафия в Чикаго, об устройстве этих группировок, которые, как оказалось, организовывались по принципу армии — от боссов — крестных отцов и консильери — их советников до так называемых повязанных — их сообщников, о пароле гангстеров — «Iʼm «86», что в переводе с их языка означало: «За мной гонятся легавые, и мне срочно нужно спрятаться», о том, что Аль Капоне, конечно, имел огромную власть в Чикаго, но не был всесильным, и что его реальный образ на самом деле далек от тех легенд, которые о нем слагают на протяжении нескольких десятилетий. Совершенно изумительным ей показался тот факт, что он занимался благотворительностью.
Когда Елена и Деймон решили посетить знаменитый Музей современного искусства, они поменялись ролями: теперь своеобразным экскурсоводом оказалась Елена, пытавшаяся как-то приобщить к этому самому современному искусству Деймона, оказавшегося совершенно далеким от него.
— Расколотая яичная скорлупа? Серьезно? — недоумевал Сальваторе, остановившись перед одной из инсталляций, представлявшей собой большое расколотое на две неравные части металлическое фиолетовое яйцо. — У меня такие экспонаты в мусорном ведре каждое утро.
— Здесь не все так просто, как тебе кажется, — попыталась переубедить его Елена. — Смотри, яйцо — это ведь символ начала. Как там говорили римляне? От яйца до яблока, да? Оно расколото. Может быть, это означает крушение каких-то надежд… Оно еще и фиолетового цвета, а он означает старость, ностальгию. Может быть, автор был в чем-то глубоко разочарован, все его надежды пошли крахом, и результатом такого эмоционального потрясения стала эта инсталляция.
Деймон озадаченно почесал затылок и еще какое-то время разглядывал это яйцо, пока Елена ушла к каким-то картинам, но проникнуться философским настроением автора так и не смог.
— Они эту картину неправильно повесили, — заключил Деймон, когда они с Еленой оказались перед одной из картин серии «Onement», принадлежащих кисти американского экспрессиониста Барнетта Ньюмана. Полотно было разделено на три неравные полосы разного цвета: две крайние, более широкие, были красного и желтого цвета соответственно, а посредине была расположена узкая синяя.
— С чего ты взял? — не поняла девушка.
— Это флаг Колумбии, — хмыкнул Сальваторе, склонив голову набок, и его заявление звучало настолько безапелляционно, что Елена не сдержалась от улыбки. — Только полотно перевернуть надо.
Почему-то после посещения музея Деймон начал видеться Елене еще более искренним. Он отлично ориентируется в своей сфере — экономике и бизнесе, знает очень многое из американской и всемирной истории, свободно говорит по-испански — это выяснилось совершенно неожиданно: когда к ним подошли молодые ребята — пара туристов из Мексики — и попросили их сфотографировать, у них с Деймоном завязалась беседа, и в какой-то момент, поняв, что им трудно говорить по-английски, он перешел на испанский. Но при всем этом он абсолютно не стыдится того, что чего-то может не знать. Картина какого-то голландского абстракциониста показалась ему «размазанной по холсту разноцветной фигней», и он в этом честно ей признался, не пытаясь строить из себя ценителя современного искусства, чтобы произвести на нее впечатление. В какой-то момент ей показалось, что она знакома с ним очень давно. И это ощущение дарило невообразимую легкость отчего-то — желание продлить этот момент.
Ближе к вечеру Деймон и Елена отправились на пляж Oak Street на берегу Мичигана. Солнце медленно садилось за горизонт, и город постепенно окрашивался в теплые оранжевые тона. Сняв обувь, они шагали по берегу босиком, чувствуя шершавый нагретый за день песок. Ноги гудели, а мышцы с непривычки после целого дня, проведенного на велопрогулке, болели, но эта усталость отходила на второй план по сравнению с впечатлениями, которые они оба получили за этот день.
— Удивительно, — произнесла Елена, коснувшись ладонью теплой воды, — вода словно изумрудная… Как Средиземное море. Так красиво…
— Вот у тебя поэтическое восприятие, — сказал Деймон. — А я, оказавшись здесь, могу вспомнить лишь о том, как мы сюда с друзьями после очередной попойки приходили.
Елена, услышав последнюю фразу, полную разочарования, не смогла сдержать смешок.
— И часто это случалось?
— Ну, а ты как думаешь? — усмехнулся Деймон. — Помню, один раз я поспорил со своим другом на сотню баксов, что самостоятельно доплыву вон до того берега, — он махнул рукой вперед.
— Неужели доплыл? — изумленно спросила Гилберт.
— Ну, ты мои возможности-то не переоценивай, — хохотнул брюнет. — Я был бухой, как скотина. Все закончилось тем, что я лег на воду у берега — там было по щиколотку — и заорал, что тону. Барахтался так минут десять, меня пытались вытащить, а я упирался. В общем, заплыв не удался.
Таких маленьких, но напоминавших о детстве и юности деталей, было очень много, и они незаметно даже для самих себя сразу делились воспоминаниями друг с другом. Деймон рассказал Елене, почему в университетские годы у него была кличка «Ракета»: оказалось, что он всерьез увлекался хоккеем и на протяжении нескольких лет был капитаном сборной университета, а по стилю игры очень напоминал Мориса Ришара, известного канадского хоккеиста середины прошлого века, обладая такой же феноменальной скоростью; Елена, в свою очередь, объяснила ему, почему решила стать именно врачом.
Они вернулись в отель, уже когда на город спустилась ночь. Небосвод был усыпан десятками звезд, ярких, как драгоценные камни на нежном украшении, а внизу, на земле, мерцали разноцветные огоньки дорогих иномарок и небоскребов. И это мерцание тоже напоминало звезды. Елена полной грудью вдохнула прохладный ночной воздух, в котором витал едва уловимый аромат каких-то цветов. Деймон, кажется, был в душе. Елена, не отрывая взгляд, смотрела на ночной город, теперь казавшийся таким близким. Он только просыпался. Отовсюду слышались сигналы клаксонов, где-то вдалеке играла танцевальная музыка, но это не раздражало и не утомляло — наоборот, ей почему-то безумно нравилось чувствовать себя частью такого огромного города, ощущать его жизнь. Елена раз за разом прокручивала в голове прошедший день, всю их поездку, то, что Деймон делал для нее, и не верила самой себе. Ее начинало трясти от омерзения еще совсем недавно, когда Деймон говорил о том, что хочет, чтобы она стала для него на это время женой, а сейчас она осознавала, что так оно и произошло. Ночью они были любовниками, а днем — друзьями. Они вместе смеялись и открывали друг для друга в этом мире что-то новое. Возможно, это были какие-то мелочи, но эти мелочи их делали друг к другу чуть ближе. Что будет дальше, Елена не знала. Но теперь обозримое будущее не было окрашено для нее темными красками.
