Весь мир остановился в этот миг.
Сердце рвалось на мелкие куски, когда он слышал эти слова. Он никогда не видел во взгляде Кэролайн такую мольбу, такую отчаянную надежду… Такую веру. Он плотно сжал губы, тяжело дыша. Нет, не тюрьма была худшим наказанием, а то, что происходило с ним сейчас. Сил хватило лишь на то, чтобы едва слышно, словно молитву, произнести два слова.
— Прости меня…
Кэролайн смотрела на Стефана, и в этот момент ей показалось, будто бы ее тело охватило неистовое пламя. Одна за другой рвались тонкие нити надежды, за которые она отчаянно держалась, как человек, попавший в опасный водоворот и не умеющий плавать, держится за любую соломинку.
Она верила в него. Верила каждый миг, когда она дышала.
Она боялась лжи, и эти зеленые глаза ее не обманули. Однако именно этой правдой оказался разрушен весь ее мир.
Кэролайн, глотая слезы, словно в забытьи, мотала головой. В этот момент ей хотелось броситься к нему, взять за руку, вновь почувствовать его тепло, прижать его к себе и вновь, захлебываясь, умолять избавить ее от этих проклятых минут, увести ее в то время, когда они были так счастливы, — ведь это было совсем недавно! Но она не могла даже услышать его голос, не искаженный помехами в трубке.
Стефан опустил взгляд.
— Мне… Не хватило сил простить их.
— Стеф… — одними губами прошептала Кэролайн. — Ты не мог… Я не верю…
Но Стефан молчал, и это молчание каждую секунду убивало не надежду — саму Кэролайн.
— Нет…
На губах не осталось ничего, кроме соленого привкуса слез и имени, которое она повторяла, как молитву.
— Деймон?..
Ребекка стояла, не двигаясь с места, и ей казалось, что ее кто-то заковал в крепкие железные цепи: она не могла даже пошевелиться.
Она не видела эти сапфировые глаза почти два года. Они не встречались на семейных праздниках, не спрашивали друг о друге у родственников, и, конечно, речи не шло о том, чтобы они как-то общались. Их жизни текли параллельно друг другу, и для Ребекки такое неведение, наверное, было единственным способом спастись. Она все еще верила, что время поможет ей отвыкнуть от него.
Но все рушилось в тот миг, когда она слышала этот чуть хрипловатый голос, который в одно мгновение способен был превратить кровь в кипучую лаву, которая растекалась по венам, обжигая каждую клеточку не только тела — всей души.
— Привет, сестренка.
По губам Деймона скользнула кривоватая усмешка, которая до боли была ей знакома.
— Зачем ты пришел? — поборов ком в горле, но не сумев скрыть дрожь в голосе, пробормотала Ребекка.
— Может быть, впустишь в дом? — предложил Деймон. — Думаю, нам есть о чем поговорить.
Ребекка в течение нескольких секунд пристально смотрела в его ледяные голубые глаза, но он не отводил взгляд, словно бы испытывая ее. Он знал: сказать «нет» она не сможет.
Через несколько секунд, хмыкнув, она отошла, освободив дверной проем, показав Деймону таким образом, что разрешает ему войти. Дверь тихонько скрипнула, и он прошел в дом. Оглядевшись, он словно бы на мгновение перенесся на девять лет назад. Светлые тона, прованский стиль, множество картин и фотографий… За эти годы Ребекка не изменила своим вкусам.
В какой-то момент из размышлений его вырвал ее голос.
— Пришел защищать Елену? Решил поиграть в благородного рыцаря? — с пренебрежительной усмешкой спросила сестра.
Деймон перевел взгляд на Ребекку: она стояла, прислонившись плечом к стене и скрестив руки на груди, будто отчаянно желая от чего-то защититься.
— Да брось, — протянул Деймон, — времена крестовых походов давно прошли. Да и Елену защищать уже не нужно: согласись, достаточно трудно испортить человеку жизнь, находясь в следственном изоляторе.
Произнеся последние слова, он, не скрывая удовольствия, улыбнулся и посмотрел Ребекке в глаза, наблюдая за тем, как меняется ее взгляд.
— Ты рано празднуешь победу, — сказала она. — У Стефана в городе безупречная репутация, так что…
— Да, кстати, о победе, — Деймон щелкнул пальцами. — Позволь тебе напомнить, что, когда ты будешь рассказывать на суде о том, какой Стефан белый и пушистый, тебе тоже может прилететь — за дачу заведомо ложных показаний, потому что я скорее поверю в то, что Ким Кардашьян весит пятьдесят килограмм, чем в то, что ты ни о чем не знала. Если ты, конечно, просто не откажешься от дачи показаний.
— Хочешь, чтобы я дала показания против Стефана? — усмехнулась блондинка.
— О, на такое я даже не рассчитываю, — протянул Деймон. — Тут совесть нужна, сочувствие какое-то, а у тебя, сестренка, ни того, ни другого нет. Хотя, признаться честно, я и приехал для того, чтобы узнать: а вдруг изменилось что-то?
Ребекка почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.
— Как смешно слушать от тебя рассуждения о совести и справедливости, кто бы знал… — покачала головой она.
— Не отрицаю, я тот еще мудак, — поджав губы, согласился Сальваторе. — Вот только ради того, чтобы отомстить, я не женился, жену методично не избивал и дядю ее не грохал. В этом я существенно проигрываю Стефану, как считаешь?
— Ты отчаянно пытаешься строить из себя благодетеля, — с отвращением произнесла Ребекка. — В глазах Елены ты герой: идешь ради нее против семьи, отказываешься от брата, рвешь все связи с родителями… Вот только обратил ли бы ты на нее внимание, если бы она не была так похожа на Кэтрин?
Сердце Деймона пропустило глухой удар, и он почувствовал, как по пальцам медленно растекается холод.
— Тебя бы как-то насторожили ее запуганный взгляд и красные полосы на теле? — продолжала она. — Ты бы даже не посмотрел в ее сторону. То, что ты выдаешь за умение чувствовать чужую боль, и что Елена за него принимает, — на деле лишь попытка потешить свое самолюбие и хотя бы ненадолго вернуться в прошлое. Понятие семьи давно обесценилось для тебя, Деймон. Поэтому отказаться от нее для тебя так легко, так что Елене давно пора было понять, что эта жертва едва ли что-то значит для тебя.
В помещении в какой-то момент воцарилось молчание, и в ушах начался отдаваться стук собственного сердца. Кожу обдало полыхающим жаром.
— Ты можешь говорить что угодно о справедливости… Плевать я на нее хотела, когда в опасности близкий для меня человек. Мне абсолютно безразлично, что дальше будет с Еленой. Даже не думай, что я буду свидетельствовать против Стефана, — процедила сквозь зубы блондинка. — Он мой брат, и я всегда буду на его стороне.
— Ну… Я тоже твой брат, — Деймон развел руками.
Ребекка пристально смотрела Деймону в глаза, и в эти секунды, кажется, не могла даже дышать: легкие будто перестали воспринимать кислород. Он улыбался, а в ней закипал исступленный огонь. Для него это была игра, а она постепенно подходила к той самой черте, забыть о которой хотела раз и навсегда. Он давно забыл, а ей хотелось кричать от отчаяния всякий раз, когда он приходил к ней во сне.
— Стефан никогда не причинял мне боль.
Деймон впервые за время их разговора отвел взгляд и в какой-то момент почувствовал, как где-то в области сердца неприятно кольнуло.
— Такая твоя сестринская любовь? — с горечью усмехнулся он. — Быть на стороне Стефана в противовес мне?
— Я никогда не буду на твоей стороне, Деймон. И от Стефана это совершенно не зависит.
Деймон покачал головой и встал с дивана, положив руки в карманы брюк.
— Ты обвиняешь меня в том, что я защищаю Елену лишь потому, что она похожа на Кэтрин. Но, Ребекка, признайся хотя бы себе: твоя любовь к Стефану сейчас в шаге от того, чтобы превратиться в банальное желание отомстить мне.
Ребекка не говорила ни слова.
— Я был наивным, когда думал, что время постепенно стирает все.
Конечно, он понимал, что чувствует сейчас Ребекка и почему так упорно ставит их по разные стороны баррикад. Сейчас разговор шел уже не о Стефане и Елене, не о выборе между справедливостью и семьей, а об их собственной боли, которая не касалась больше никого, и которую открыть они могли только друг другу. Вспороть старые раны даже спустя девять лет так, чтобы они начали кровоточить, оказалось очень легко.
