— Стирает? — с презрительной усмешкой переспросила Ребекка. — Оно стирает только из твоей памяти, Деймон. Не из моей.

— Спустя девять лет ты так и не смогла забыть свои глупые детские обиды?

Ребекка мгновенно подняла взгляд на Деймона. Он пристально смотрел на нее, но был абсолютно спокоен, и в этот момент поверить в услышанное было трудно даже ей — человеку, очень хорошо знавшему цинизм Деймона и его самолюбие. Сердце на мгновение замерло.

— Что? — обессиленно прошептала она. — Глупые детские обиды? Ты так это называешь?

Бекка почувствовала, как глаза начало щипать от подкативших слез, но изо всех сил пыталась их сдержать.

— Ты сломал мне жизнь, — с немыслимым отвращением, ненавистью и презрением произнесла она. — Шесть лет. Чертовы шесть лет лечения. Я объездила все Штаты вдоль и поперек в поисках врачей, которые могли бы помочь, я наизусть знаю все способы, которые предлагает современная медицина. Я готова заплатить любые деньги, но врачи в ответ лишь разводят руками. Подруги в один голос твердят мне, что у меня есть все, о чем можно мечтать в тридцать лет, — с горечью усмехнулась Ребекка. — Деньги, любимая работа, карьера, путешествия. А мне не нужно ничего этого, — дрожа всем телом, проговорила она. — Я бы с радостью отдала все это за то, чтобы однажды услышать, как кто-то называет меня мамой.

Ребекка с шумом выдохнула.

— Тогда ты просто испугался хотя бы раз взять на себя ответственность просто потому, что не хотел портить отношения с Грейсоном. Только расплачиваюсь теперь за это я.

— Ты выбрала удобную позицию, Ребекка, — покачал головой Деймон, подойдя к ней ближе. — Всю жизнь винить кого-то другого, согласен, намного легче, чем признать собственную ошибку. Но позволь тебе кое о чем напомнить. Я, конечно, не гений биологии, но, насколько я знаю, когда на свет появляется ребенок, в этом участвуют двое, — это во-первых. А во-вторых, — даже сейчас, спустя столько лет, ты до сих пор боишься признаться себе, что сама была не готова к этому ребенку. Я высказал свое мнение по этому поводу, и оно было однозначным, но я, черт возьми, не тащил тебя за волосы в больницу! — рявкнул он, наклонившись к сестре и сверкнув глазами, которые сейчас, кажется, даже как-то поменяли свой оттенок, став намного светлее и начав еще больше напоминать осколки льда. — Если бы ты сама готова была родить этого ребенка, — сквозь зубы процедил он, — ты бы послала меня далеко и надолго, наплевала бы на семью и воспитывала бы его.

Деймон замолчал на несколько секунд, а затем отступил назад.

— Но ты этого почему-то не сделала, — с едким упреком сказал он, обернувшись. — Ты обвиняешь меня в трусости, но сама постоянно боялась того, что люди узнают о наших отношениях. Напомнить тебе, как ты чуть в обморок не грохнулась, когда увидела, что Стефан застал меня у тебя дома?

Ребекка смотрела в глаза Деймону, и очертания его лица постепенно становились размытыми из-за выступавших слез, и она старалась не моргать, чтобы они не потекли по щекам.

— Мне был двадцать один год, — произнесла она. — Ты прекрасно видел, как я была зависима от тебя. Я не могла тебе противостоять, потому что ты был гораздо сильнее. И ты отлично этим пользовался.

Деймон усмехнулся.

— А знаешь, что я тебе скажу? Ты и сейчас зависима от меня.

Услышав эти слова, Ребекка почувствовала, как по спине побежали мурашки.

— Оглянись на свою жизнь хотя бы на мгновение. Она вся — сплошная ложь. Ты лжешь, Ребекка. В первую очередь себе. Ты отчаянно пытаешься убежать от прошлого, заставить себя полюбить, все терпишь в надежде однажды почувствовать себя свободной.

Деймон вновь подошел ближе к Ребекке, и она ощутила аромат его дорогой туалетной воды и влажное горячее дыхание. В этот момент в мышцах наступила такая слабость, что ей показалось, что она вот-вот упадет, и она стояла, почти не двигаясь и всеми силами пытаясь удержаться в реальности, чтобы не потерять равновесие.

— Сколько раз по ночам ты едва сдерживалась от того, чтобы не выкрикнуть мое имя, хотя мы с твоим мужем совершенно не похожи?

Деймон протянул руку, и в следующий миг Ребекка ощутила прикосновение его теплых пальцев. Сердце ускорила свой ритм, а в виски с силой ударила кровь. Его прикосновение было электрическим током, который проходил сквозь ее тело, забирая последние силы и остатки воли. Она вновь оказывалась в его плену, совершенно не способная противостоять.

— Марсель… — с усмешкой произнес Деймон. — Кажется, так его зовут?

С этими словами он скользнул пальцем по ее ладони и снял золотое обручальное кольцо. Ребекка, не отводя взгляд, наблюдала за тем, что он делает, и в эту минуту ей казалось, что она забыла, как дышать. Кислород оказался совершенно не нужен — им сейчас был этот мужчина. Он заменял собой все, когда они оказывались в такой опасной томительной близости, становился единственным миром, который имел какое-то значение, забирая все мысли, полностью управляя чувствами, играя ею, как ему захочется.

Классический черный костюм, такого же цвета рубашка с небрежно расстегнутыми верхними пуговицами, начищенные до блеска лакированные туфли, дорогие швейцарские часы на запястье, стоимость которых наверняка исчислялась десятками, если не сотнями тысяч долларов. Взлохмаченные черные волосы, гладко выбритые щеки. Невероятная мужская стать, которая сохранялась даже в самых небрежных его движениях. Он был совсем не похож на себя самого, того двадцатитрехлетнего голубоглазого сердцееда, не изменявшего кожаным курткам и джинсам и гонявшего по улицам Нью-Йорка на любимом Harley Davidson. От него пахнет деньгами, роскошью и властью. Что изменилось за эти девять лет? Ребекка смотрела в его голубые глаза и понимала: на самом деле — почти ничего. Все та же усмешка во взгляде, лукавая улыбка на губах, в каждом слове — уверенность, не допускавшая того, что может быть прав кто-то, кроме него. Четкое понимание, чего он стоит и чего хочет. В глазах — лед, который уже через секунду может смениться неистовым, уничтожающим все на своем пути пламенем, спасения от которого найти было уже невозможно.

Изменилось лишь одно: сейчас он стал еще сильнее.

Ребекка хотела бы убрать руку, остановить его, но не могла сказать ни слова. Деймон видел эту безоружность в ее глазах и не скрывал, как наслаждается ею.

— Сколько вы уже женаты? — спросил он, показав ей кольцо. — Два года? Три? А сколько раз за это время ты мечтала сделать вот так?

В этот момент Деймон замахнулся и со всей силы запустил кольцом в дальнюю стену. В воздухе раздался звук, отдаленно напоминавший щелчок, и украшение со звоном ударилось об паркетный пол. Внутри все свело.

— Что ты делаешь? — пересохшими губами прошептала Ребекка.

— Не лги хотя бы себе, Ребекка, — прорычал Деймон, повернувшись к ней и наклонившись так близко, что между их губами оставалась лишь пара жалких сантиметров. — Ты ненавидишь меня за то, что не можешь сопротивляться, за то, что тогда я открыл тебе твои настоящие чувства и показал, что ты тоже способна переступить черту. Лишь одно чувство в твоей душе сильнее, чем ненависть ко мне.

Деймон на мгновение замирает, глядя в блуждающие глаза сестры. Ребекка дрожит всем телом, и тепло внутри ежесекундно сменяется ледяным холодом. Он смотрит ей не в глаза — он изучает, словно открытую и давно знакомую книгу, ее душу. У нее нет от него секретов, и если она что-то попытается от него скрыть, через секунду он прочтет это по ее взгляду, движениям, голосу. Он — единственный человек, перед которым она искренна всегда, даже если всей душой хочет это скрыть. И сейчас она понимает: ничего не изменится. По крайней мере, в ближайшую жизнь.

— Ты любишь меня. Так сильно, как только умеешь.

Замершее сердце вновь начинает стучать так бешено, что начинает казаться, что оно вот-вот выпрыгнет из груди.

— Ну же, Ребекка, — шепчет он, улыбаясь уголками губ. — Не бойся меня. Мы давно знакомы друг другу. Я знаю, чего ты хочешь сейчас. И я готов тебе это дать. Снова.